Произведения форумчан и не только

[Modus]

Modus, Кассета (рассказ)


Рассказ длинный и довольно сырой, но мне нужны советы по рефакторингу, так что прошу.

Кассета

Вместе со своими объемными тюками я ехал в Икарусе. Мимо окна автобуса проплывал привычный северный пейзаж. Водитель Икаруса громко слушал хит сезона – песню группы Blaster Gothic «Limey Dragon». Мало кто из пассажиров был против, так как песня в самом деле была очень хороша. Солиста группы звали Ян, это был мальчик с очень звонким и чистым голосом. Он пел не совсем так, как принято петь солистам в академических детских хорах. Стандартная постановка мужского голоса подразумевает пение с открытой гортанью; если так поет взрослый мужчина, то получается привычное оперное бельканто; но если так поет мальчик, то его голос обычно звучит несколько плоско и сипло. Ян пел по-другому: он налегал на глотку и не пропускал характерный для академичного пения мальчиков свист. В результате его голос звучал более резко, надрывно и трогательно. Кроме Blaster Gothic, я слышал подобное пение только один раз. Тогда папа брал меня на оперу Рыбникова «Юнона и Авось», и там в первом акте хор мальчиков пел «Господи, воззвав к Тебе услышь мя». Но тогда я был слишком маленьким, чтобы оценить всю прелесть происходящего, да и сделано это было, по сравнению с Blaster Gothic, довольно убого, так что весь первый акт оперы я увлеченно ел печенье, а потом, когда провиант закончился, я взмолился, что больше не могу. Папа поругался на то, что я не дал ему досмотреть блистательную постановку этого шедевра, но все-таки увез меня домой. После этого у меня надолго пропала охота ходить в театр, а у папы, соответственно, брать меня туда. И опера, и хор постепенно стерлись из моей памяти. Вспомнил я об этом только тогда, когда из радиоприемников заиграла музыка модных ребят.
Английский язык я знал недостаточно хорошо, чтобы воспринимать слова песни на слух, но по интонациям предполагал, что там поется о чем-то интересном. По крайней мере, ни один уважающий себя мальчик не будет так душевно петь о какой-нибудь ерунде, например, распускать сопли по девушке, ушедшей к другому. Я вообще не понимал, как люди слушают подобную чушь: как будто нет больше тем! Само название песни «Limey Dragon» говорило о каком-то драконе. О каком – большой вопрос. Залезая в англо-русский словарь, я обнаружил, что слово «Limey» обозначает «известковый». Но в одном месте песни явно слышалось слово «Tree», то есть «дерево». По-английски «Lime» означало «Липа». Поэтому я думал, что в песне используется игра слов, и, несмотря на то, что по-английски это бы звучало как «Lime Dragon», а не «Limey Dragon», я предполагал, что правильнее всего переводить ее название как «Липовый дракон».
Мама считала, что моя любовь к этой модной песне носит не совсем здоровый характер. Наверное, в чем-то она была права. Несмотря на то, что тогда я был ненамного старше самого Яна, как только из каких-нибудь колонок доносился его голос, меня становилось сложно контролировать. Мама часто брала меня в супермаркет, чтобы я помогал ей донести сумки. Когда из музыкального отдела слышалась злосчастная песня, я бросал корзину и сломя голову бежал туда, чтобы пять минут постоять перед динамиком с вытаращенными от восторга глазами. Пока песня не заканчивалась, звать меня было бесполезно, а если мама пыталась увести меня за руку, то я долго оставался в прострации, печально поглядывая в сторону музыкального отдела. С папой такие фокусы не проходили: один раз я, услышав вожделенные звуки, побежал в сторону музыкального отдела, но папа успел поймать меня за руку.
- Ты куда? – строго спросил он.
Я сделал мученическое лицо.
- Пап, там песня про липового дракона...
- И что? Ты что, развалишься оттого, что лишний раз не послушаешь эту музычку?
- Пап, это такая песня...
- Ее передают по нескольку раз в день. Успеешь еще наслушаться. Мы для чего сюда пришли?
- Купить садовые ножницы... и колья...
- Вот и делай то, что положено. Еще раз увижу, что ты так себя ведешь, дома с тобой поговорим уже по-другому.
Мой отец был не из тех, кто бьет своих детей: максимум, чего следовало опасаться, – это подзатыльник. Но я любил своего отца и старался при нем вести себя прилично, чтобы не преступать грань. Правда, мама тоже расстраивалась, когда я вел себя так, как будто только что сбежал из психушки, но тут было что-то другое. Она не могла поставить себя так, чтобы ее причитания я воспринимал как прямой запрет. То, что она делала для меня, было таким обычным и повседневным, что каждодневный труд домохозяйки я замечал только тогда, когда от меня требовалась какая-нибудь помощь: вынести мусор, помыть посуду или разделать курицу. Папа – это было совершенно другое дело: когда он брал меня к себе на работу в космическую лабораторию, мне казалось, что я попадаю в какой-то совершенно другой мир, состоящий из серых железных ящиков с ручками и обгорелых шаров.
Впервые я услышал песню про липового дракона по телевизору. Это был не видеоклип и даже не концертный ролик, а «Телемагазин». Там припев этой песни использовался в рекламе спортивного комплекса, который дикторша с голосом постмодернистской сирены предлагала приобрести «всего за 269 долларов». Помнится, тогда меня просто шокировали вопли тринадцатилетнего пацана на фоне каких-то гулких щелчков, но мелодию я запомнил. Я думал о том, что было бы страшно, если бы на свете всерьез существовала такая музыка, но как аккомпанемент к рекламе это годится. Когда на экране появлялся мальчик в трусиках, который в ускоренном темпе выполнял упражнения на спортивном комплексе, музыкальное сопровождение неплохо создавало подходящую атмосферу. Хотелось думать, что этот спортивный комплекс обладает чудодейственными свойствами. Но приобретать его за такие деньги никто не собирался. Правда, моя двоюродная сестра как-то позвонила по указанному номеру, но родители успели ее остановить.
- Ты куда звонишь?
- Я хочу спортивный комплекс.
- Ты что, с ума сошла?
- Ну там же сказали: всего за 269 долларов...
Тогда она была еще слишком маленькой, чтобы знать цену деньгам.
У многих моих одноклассников был магнитофон, но у меня еще не было. Тогда я дополнительно занимался английским языком с Мариной Николаевной. Несколько человек из нашего класса ходили к ней домой. У Марины Николаевны была дочь Оксана, которая тоже занималась вместе с нами. Так как преподаватель английского языка зарабатывал намного лучше, чем инженер космической лаборатории, магнитофон у них, конечно же, был. Мы занимались в гостиной, сидя за большим столом. После занятий Оксана уходила в свою комнату. Иногда она включала музыку. Обычно в это время я со всеми прощался и спокойно уходил домой, но однажды мне пришлось остановиться.
Сквозь закрытую дверь в комнату Оксаны звучала знакомая мелодия из рекламы спортивного комплекса. Я отложил сапог, который уже собрался было надевать, и осторожно подошел к комнате. Приоткрыл дверь и спросил:
- Можно?
- Входи, конечно, - сказала Оксана.
Она танцевала на ковре под звуки песни из «Телемагазина». Я обратил внимание на то, что на кассете песня звучит не совсем так, как по телевизору: помимо странных щелчков, в аккомпанементе присутствовали вполне человеческие звуки бас-гитары и органа.
- Что это за музыка? – спросил я?
- Это Blaster Gothic, - последовал ответ.
- Это что?
- В смысле?
- Ну, композитор? Или вещь так называется?
- Это группа, - ответила Оксана с презрительным видом, продолжая танцевать. – А песня называется «Limey Dragon».
До конца песни я внимательно слушал и смотрел, как танцует Оксана. Она делала странные движения, напоминающие аэробику. Когда она прикладывала руку к затылку и трясла головой, у меня еще почему-то возникали ассоциации с лошадиными скачками.
- А ведь это красивая песня, - заключил я, когда песня закончилась.
Мне было немного не по себе от сказанного. Я обычно называл словом «красивая» совершенно другую музыку. Из нашего старенького радио, которое включалось в специальную розетку, звучала либо классика, либо новости.
После этого я попрощался с Оксаной и Мариной Николаевной и ушел. На следующей неделе я подготовился к занятиям гораздо лучше, чем обычно. Когда я репетировал дома, читая заданный текст, у меня аж душа пела оттого, как здорово все получается. Во время занятия первую половину текста читала Оксана, потом Марина Николаевна остановила ее и велела читать мне. Слушая, как быстро и уверенно читает Оксана, я был убит: мне было понятно, что как бы я ни старался, Оксана все равно лучше. Тем не менее, я старался изо всех сил. Результат оказался неожиданным.
- Молодец, Олег, пять, - сказала Марина Николаевна, когда текст закончился.
- Я мог бы читать еще лучше, - медленно произнес я, - но ваша дочь меня... разочаровала.
Марина Николаевна удивленно поняла брови.
- То есть... очаровала, - продолжал я. – Она читала так, что я не мог ее превзойти... Но я все понимаю, она же ваша дочь...
- Оксана читала на четыре, - холодно произнесла Марина Николаевна. – Она тараторила, все мешая в кашу. А англичане говорят со смысловыми группами, - после этого она обвела взглядом всех сидящих за столом. – А вы учитесь. Да, Олег читал более медленно, чем Оксана. Но я ставлю оценки не за скорость. Главное, чтобы вы читали правильно.
На этом мои приключения во время занятия не закончились. Следующий текст читал Алеша. Читал он плохо, и мне стало скучно. Я заглянул под стол и нашел на нижней полочке какие-то резиновые трубочки.
- I’m sorry, but what is it? – спросил я, показывая Марине Николаевне одну трубочку.
- It isn’t your business, isn’t it? – ответила Марина Николаевна вопросом на вопрос.
Немного подумав, я поправил:
- Is it, - сказал я. – У англичан же не бывает двойных отрицаний.
- Ой, да, - произнесла Марина Николаевна и улыбнулась. – Олег у нас сегодня герой дня. Но чужие вещи все равно трогать неприлично, - добавила она назидательным тоном.
В конце занятия я получил пятерку с плюсом. После этого сразу прошел вместе с Оксаной в ее комнату.
- Оксана, включи мне, пожалуйста, снова этих... Баста Гротик...
- Чего?
- Ну, то же самое, что на прошлой неделе.
- А! – Оксана засмеялась. – Я тоже очень люблю Blaster Gothic.
Оксана взяла с полки коробку с кассетой, на вкладыше которой от руки было написано Blaster Gothic. Мне тогда пришла в голову мысль, что Gothic пишется не так. Когда она достала кассету, меня несколько удивили маленькие круглые дырочки по периметру барабанов, на которые наматывалась пленка. Раньше я видел кассеты только мельком, но у меня было такое чувство, что в этих дырочках есть какой-то особый смысл. По крайней мере, мне казалось, что на кассетах, которые я видел до того, таких дырочек не было.
Тогда я впервые прослушал песню «Limey Dragon» от начала до конца. Я обратил внимание, что куска, в котором припев звучит на фоне голых щелчков, как это было в рекламе, там нет. На этот раз я не ограничился одной песней и стал слушать кассету дальше. Дальше шла короткая незатейливая песня с героическим соло на валторне. Третья песня Оксане не очень нравилась, так как помимо звонкого мальчишеского голоса, там звучали грубые крики мужика. Аккомпанемент был соответствующий. Мне это, наоборот, показалось любопытным. Следующая песня начиналась с печального вступления на басовой флейте и по духу напоминала «Limey Dragon». Но как только мальчик запел, все сразу поменялось: его голос, обильно обработанный эхом, звучал как панихида.
- Фу, - сказал я. – Как умирающий лебедь.
- А мне нравится, - сказала Оксана. – Это же страдальческая песня.
- Death! – пропел Ян. Музыка в этом месте стала более отрывистой.
Вместо того чтобы обрадоваться смене волынки, я еще больше загрустил.
- Не, не нравится. Дурацкая песня. А первые три хорошие. Ладно, я пошел.
- Уже? – спросила Оксана. Ей явно хотелось продолжить знакомить меня с творчеством этой группы. Она остановила воспроизведение и принялась мотать. – Тут дальше есть более веселые песни. – Она остановила перемотку и снова включила воспроизведение. На меня обрушился какой-то жутковатый пассаж со звуками наковальни. – Так, это меня уже на «Pagan Choral» занесло, - прокомментировала Оксана и продолжила мотать. Во время следующей остановки послышался заводной ритм с довольно грубой электронной подкладкой. Голос Яна на этом фоне звучал как-то резко и гнусаво, как у мартовского кота. – Ага, - сказала Оксана и снова продолжила мотать. На следующей остановке послышался размеренный ритм с торжественными фанфарами. – Сейчас, это закончится, и будет то, что я хотела тебе показать.
На самом мощном месте музыка закончилась ударом гонга. Следующая песня начиналась с хрипловатого басовитого звука, к которому добавилось нежное пение Яна на букве «А». Потом врезался жесткий бас, и Ян начал петь со словами. Пение сопровождал резкий и гнусавый звук, напоминающий спинет. Не удивительно, что при мимолетном прослушивании куска этой песни создавалось такое впечатление, будто голос Яна напоминал кошачий. Песня состояла из множества очень коротких куплетов. Местами куплеты были разделены проигрышем, сыгранным на каком-то резком и хриплом звуке, напоминающем шумы настраиваемого радиоприемника. Песня показалась мне грубоватой и какой-то недостаточно изысканной, но я дослушал ее до конца.
- Спасибо, - сказал я, когда песня закончилась. – Ну я пойду?
- Счастливо, - сказала Оксана.
- Счастливо, - ответил я.
После этого мои оценки на дополнительных занятиях по английскому языку существенно улучшились. Каждый раз после занятий я оставался у Оксаны в комнате, чтобы послушать одну-единственную песню. Я быстро понял, что остальные меня как-то не интересуют, и Оксана больше не настаивала на том, чтобы я ознакомился со всем репертуаром группы. Когда рекламу спортивного комплекса передавали по телевизору, я стал уделять больше внимание ее музыкальному сопровождению, и уж точно, мне оно стало доставлять наслаждение. Как будто я каждый раз вырывал у масс-медиа свой кусок.
Вскоре, общаясь с одноклассниками, я понял, что Blaster Gothic – это не самородок, найденный лично мной в темном подвале, не наша с Оксаной тайна, а очень популярная группа. Другим открытием для меня стало то, что в основном говорили не про «Limey Dragon», а про «Sougargargies». Так называлась песня, похожая на панихиду; я это понял, поскольку это странное слово несколько раз там встречалось, и не заметить его было сложно. Но так как в это же время Оксана уехала на дачу, шанса все-таки дослушать эту песню до конца и узнать, что же в ней нашли мои однокурсники, не было. В супермаркете я почему-то слышал только «Limey Dragon». Вскоре на дачу поехал и я, и о том, чтобы послушать Blaster Gothic, пришлось на время забыть. Иногда я пытался воспроизвести это, работая на огороде, но папа обычно ругался, что современная музыка его раздражает. Да и то, как у меня получалось подражать голосу Яна, оставляло желать лучшего.
В конце лета мама с папой уехали в город, и я остался на даче с бабушкой. Мои попытки спеть песню про липового дракона ей тоже не нравились, и я с нетерпением ждал момента, когда мой дачный сезон закончится, и я вернусь в город. В конце августа я, наконец-то, попрощался с бабушкой, собрал свои вещи, сел в Икарус и поехал. Мое долготерпение было наконец-то вознаграждено: водитель слушал ту самую песню. Я ждал, что когда она закончится, начнется песня с грубыми мужскими криками, а за ней последует «Sougargargies», которую я так ни разу и не слышал полностью, но судьба, видимо, решила, что с меня хватит. Водитель слушал не Blaster Gothic, а сборник хитов.
Поднявшись на свой этаж, я позвонил. Дверь открыла мама.
- Ой, привет, сынок! Как доехал?
- Нормально.
Мы обнялись.
- Где папа?
- Он ушел в гости к дяде Игорю. Заходи, мойся, переодевайся.
Я поставил рюкзак и две сумки в коридоре, снял куртку и ботинки, одел домашние тапочки и прошел в ванную комнату. Я долго и тщательно мыл лицо, руки, наслаждаясь осознанием того, что теперь снова увижу Оксану и ее магнитофон. Потом я переодел штаны и открыл дверь своей комнаты.
Я рассчитывал увидеть свою комнату такой, какой я ее оставил три месяца назад, ну, может, более прибранной усилиями мамы. Но то, что я увидел, превзошло все мои ожидания. На моем столе перед окном новенькими кнопками сверкал магнитофон.
- Мама! – крикнул я.
Мама вошла.
- Ну как, тебе нравится?
Я даже не знал, что и ответить.
- Супер, - с трудом выдавил я из себя. – Это кто?
- Я сказала папе, что последние полгода ты получаешь у Марины Николаевны одни пятерки. Он решил сделать тебе сюрприз. Тем более что недавно у тебя был день рождения. Папа был в командировке, поэтому не смог приехать. Ему дали хорошую премию, и он купил тебе подарок. Слушай на здоровье, сынок. Ты это заслужил.
Я бросился маме на шею. После этого я подошел к столу и обнаружил, что рядом с магнитофоном лежит инструкция. Довольно долго я изучал ее, чтобы не дай Бог не повредить священный инструмент, еще сверкающий новизной. Потом я открыл ящик стола, и увидел, что там лежит несколько кассет. Я внимательно рассмотрел каждую из них. Там были Рыбников, Агутин, Газманов, ABBA и Поль Мориа. Blaster Gothic не было, и ни на одной из кассет не было таких дырочек, как у Оксаны.
Весь вечер я слушал те кассеты, которые были, чтобы освоить инструкцию на практике. Ощущение при этом было такое, как будто я стал свидетелем чуда. Даже шипение пленки напоминало мне машинное масло, в котором плавают звуки музыки.
На следующий день я пошел в супермаркет один и сразу же направился к музыкальному отделу. Я нагнулся над прилавком в поисках вожделенного сочетания букв. Увидев его на одной из кассет, я убедился, что у Оксаны оно было написано правильно.
- Простите пожалуйста, - обратился я к продавцу.
- Да?
- А можно мне... вот эту кассету?
- Пожалуйста.
Продавец открыл прилавок. Я взял кассету в руки. Глядя на голубой фабричный вкладыш, я думал о том, что то, что раньше я ловил как на охоте, теперь будет безраздельно моим. От одноклассников я знал, что тот альбом, который был у Оксаны, называется «The Voice Of The White Dragon». Но на кассете значилось: «Let’s Sing A Song». На обложке было нарисовано что-то вроде пасмурного неба с птицами и крестом на переднем плане. Перевернув кассету, я увидел список песен. Он показался мне очень длинным. Песня «Let’s Sing A Song» была самой первой. «Limey Dragon» была первой на стороне B, за ней следовала «Sougargargies». Я решил, что этого достаточно для того, чтобы кассета мне понравилась, и купил ее.
Дома я сел за стол и внимательно оглядел кассету. То, что вначале показалось мне пасмурным небом, оказалось крупной фотографией радужки серо-голубого глаза. Я разорвал пленку, вставил кассету в магнитофон и нажал на кнопку воспроизведения.
Из магнитофона зазвучала знакомая песня. Это была «Let’s Sing A Song». Оказывается, я слышал ее в супермаркете, но не обращал внимания. Голос Яна в этой песне звучал более мирно и спокойно, он напоминал обычное пение поп-певиц; видимо, поэтому раньше я не задумывался о том, что это тоже может быть Blaster Gothic. Но звучание песни несколько отличалось от того, что я слышал в супермаркете. Насколько я помнил, там песня была короткой. Здесь она превратилась в сложную рапсодию с необычными вариациями. Многое было построено из таких звуков, что я бы в жизни не догадался, что их можно использовать в музыке. На внутренней стороне вкладыша я увидел список воспроизведения более крупно. Там после названия первой песни я в скобках увидел надпись «Long Version», и понял, в чем дело. Эта же песня, только без такой надписи, была заявлена в конце стороны B.
Дослушав до конца «Let’s Sing A Song (Long Version)», я решил не ждать и принялся перематывать кассету вперед, чтобы сразу добраться до начала стороны B. Промотав около двух третей, магнитофон вдруг издал странный звук и остановился. Я решил, что достигнут конец кассеты, и перевернул ее.
Запись зазвучала так, как будто была начата не сначала. Несмотря на то, что в этом месте должна была быть «Sougargargies» или даже следующая песня, я услышал знакомый ход из «Limey Dragon». После этого пошли какие-то совсем странные звуки, как будто лобзиком пилят пластмассу. Взглянув на вкладыш, я убедился в том, что после названия «Limey Dragon» в скобках стоит «Headless Version», и решил все странности звучания списать на это. Оставив кассету играть, я принялся изучать список песен.
После каждой песни было указано время звучания. Кроме того, общее время звучания было указано для каждой стороны. Сторона A имела продолжительность 23 минуты 18 секунд, а сторона B – 23 минуты ровно. Но, прикинув, какими должны быть суммы, исходя из указанного времени каждой песни, я понял, что здесь что-то не так. Сторона A никак не могла быть длиннее стороны B. К этому моменту странные звуки, доносившиеся из магнитофона, стали мне надоедать. Мне показалось, что они длятся уже больше, чем 3 с половиной минуты, заявленные в списке воспроизведения. Я расстроился, что мне попалась какая-то паленая кассета. Я хотел просто альбом «The Voice Of The White Dragon», а получил черт знает что. Наверное, это была неправильная кассета Blaster Gothic, потому что на барабанах не было дырочек.
Я выключил магнитофон и достал кассету. Внимательно глядя на нее, я подумал, что с ней что-то не так. На стороне A был изображен нотный стан и красовалась надпись «Музыкальная коллекция. High quality system». На стороне B на нотном стане располагались нотки, было написано «Dolby System» и изображен соответствующий значок. Эти нотки как-то не вязались с теми странными звуками, которые были записаны на кассете. Но дело было не в этом. Я открыл ящик стола и достал другие кассеты. Внимательно сравнивая их с кассетой Blaster Gothic, я, наконец, обнаружил, почему она выглядит как-то не так. На всех остальных кассетах винтики были со стороны A. И лишь на этой они были со стороны B. Как будто B – это какая-то таинственная изнанка.
Я снова перемотал кассету на сторону A и начал слушать ее сначала. На этот раз автостоп не выделывал никаких фокусов и дал перемотать пленку полностью. Я заново прослушал «Let’s Sing A Song», потом принялся слушать те песни, которые шли дальше. На стороне A было заявлено шесть песен, причем пятая из них – «Limey Dragon», да еще и безо всяких версий, а шестая – «Sougargargies (7" Version)». Три песни, последовавшие за «Let’s Sing A Song», особого впечатления не произвели, после чего кассета опять вырубилась. Я предположил, что дошел до последней трети кассеты, где автостоп сработал при перемотке, и вынул кассету. Но оказалось, что кассета полностью проигралась и теперь перемотана на начало стороны B. Я опять почувствовал себя обманутым: меня снова лишили того, ради чего я покупал эту кассету. Я решил попытать счастья в последний раз, поставил кассету на сторону B и начал слушать.
Сначала я ожидал, что услышу тот же ход, с которого началась моя предыдущая попытка послушать сторону B, но догадка не подтвердилась. Из магнитофона начал доноситься рокочущий гул, поначалу тонущий в шумовом фоне, но постепенно нарастающий. На фоне этого гула послышался голос Яна, читающего какой-то текст. Интонация была очень вкрадчивой, как будто это было заклинание. В какой-то момент мне показалось, что голос произнес «Close your eyes», и я последовал этому приказанию.
Вместо цветных пятен, как это обычно бывает, когда закрываешь глаза, я неожиданно увидел то, что никак не могло быть плодом моей фантазии. Я летел в огромном пространстве, освещенном рыжеватым светом. Подо мной простиралась полупрозрачная пластмассовая крыша, и я стремительно приближался к ней. Ощущения были слишком точными и конкретными, я даже чувствовал прикосновение прохладного ветра к моей коже. Я все еще слышал звуки музыки, окружавшей меня; голос Яна по-прежнему читал заклинание, но к гулу добавилось жужжание. Когда Ян замолчал, я услышал свист ветра, отраженный от пластиковой крыши. Я вспомнил, что когда летишь на самолете, турбины тоже слышно только на взлете и посадке, когда их рев отражается от земли. По мере того, как крыша приближалась, свист нарастал. Я попытался зажмуриться, чтобы не видеть, как я разобьюсь о крышу, но это ни к чему не привело: мои глаза и так уже были закрыты. Открыть их и прервать тем самым магический полет я тоже почему-то не мог.
Через мгновение я коснулся крыши. Свист сменил электрический треск, я пробил крышу насквозь и заскользил по ее нижней поверхности. Я не видел пластмассы, надо мной был только туман. Внизу простирался прекрасный северный пейзаж. Я сразу подумал, что, наверное, это связано с происхождением авторов той музыки, в которую я попал. Послышались знакомые щелчки из «Limey Dragon», не сопровождаемые на этот раз никакими другими звуками, кроме собственного эха. Суровые ельники, унылые болота с чахлыми деревьями по периметру и поросшие мхом гранитные скалы все приближались. Оказавшись в нескольких метрах над заброшенной железной дорогой, рассекающей тайгу, я почувствовал, что потолок надо мной закончился, я как бы спрыгнул с облака тумана и мягко приземлился на ноги. Оглянувшись вокруг, я обнаружил, что рядом со мной подростки с разных концов земли примерно моего возраста. Здесь были и японская девочка, и негр. Далеко позади железная дорога уходила к болоту. Впереди над лесом возвышались какие-то руины. Оттуда к нам приближалось непонятное существо.
Через несколько секунд стало ясно, что это зеленый дракон, на шее которого сидел белокурый мальчик. Дракон приземлился в нескольких метрах от нас, мальчик спрыгнул на землю и запел. Это был Ян. Он пел припев от «Limey Dragon» на фоне одних щелчков, точно так, как это было в «Телемагазине». Не знаю, как мои товарищи, попавшие сюда, а я испытал что-то вроде ностальгии по тому впечатлению, когда я впервые услышал эту музыку в рекламе спортивного комплекса. На юном певце был темно-зеленый костюм из крапивы, свисавший лохмотьями. Его дракон выглядел под стать хозяину: темно-зеленые крылья, вместо чешуи липовое лыко, вместо ушей липовые листочки, и очень красивые, глубокие глаза. Когда припев закончился, Ян обратился к нам с речью. Говорил он, кажется, по-английски, но я понимал каждое слово, как будто занятия у Марины Николаевны наконец-то дали заметный результат.
- Я собрал вас здесь, потому что мне нужна ваша помощь. Моя следующая песня о том, что случилось с нашим краем.
Дальше послышались звуки басовой флейты, но я заметил, что их издает дракон. Это было вступление к песне «Sougargargies». Затем Ян запел. Впечатление от этой панихиды было совсем не таким, как когда-то в комнате у Оксаны. Теперь все было всерьез, и Ян обращался с мольбой к каждому из нас. Он спел один куплет, в котором рассказывалось о том, что долгое время сугаргаргии были объектом исследований в биологической лаборатории, но в какой-то момент эксперимент вышел из-под контроля, и ящеры-мутанты попали в руки человека по имени Арктфург. Он мечтал стать королем, и благодаря доставшейся ему сокрушительной силе заветное желание стало реальностью. Теперь он – жестокий тиран, его режим охраняют смертоносные мутанты.
Пока он пел, я обнаружил, что что-то оттягивает мой карман. Засунув туда руку, я извлек футляр от своей кассеты Blaster Gothic с вкладышем. К моему удивлению, он был не пустым: кассета была внутри и смотрела на меня винтиками своей стороны B. Мало того, барабаны кассеты крутились, как при воспроизведении; сейчас она была на начале стороны B и неуклонно двигалась к ее концу. Я попытался открыть футляр, но он словно был запаян. Оглядевшись вокруг, я увидел, что мои товарищи тоже разглядывают загадочные кассеты у себя в руках.
- Это ваши хронометры, - пояснил Ян. - Вы должны будете вернуться в свой мир до того, как пленка перемотается. Садитесь на спину дракона, у нас мало времени.
Дракон припал к земле, чтобы нам было удобнее на него залезать. Последним сел Ян, убедившись, что все мы разместились между выступами хребта, и дракон взлетел. Ян снова запел припев от «Limey Dragon», на этот раз его сопровождал обычный аккомпанемент, после чего музыка стихла, и до наших ушей некоторое время доносилось лишь ритмичное поскрипывание драконьих крыльев. Я вспомнил, что именно этот звук я услышал во время своей первой попытки прослушать сторону B. Полет продолжался довольно долго. Я пытался заговорить с соседями, но каждый раз мое сознание окутывал какой-то туман, как будто мне предначертано совершить определенное путешествие, и я не должен делать ничего, что могло бы внести помехи в план, составленный кем-то свыше. Я мог видеть своих спутников, заброшенных сюда из моего же мира, но общение с ними могло привести к непредусмотренному варианту развития событий и потому пресекалось. Я чувствовал, что с самим Яном я могу общаться без этих проблем, но он сидел слишком далеко от меня.
Дракон летел невысоко над заброшенными железнодорожными путями. Руины приближались. Не долетев до них пару сотен метров, дракон приземлился, и Ян слез с его спины. Мы последовали примеру певца, и дракон уполз в лес.
- Дальше лететь воздухом опасно, - пояснил Ян. – Нам нужно попасть в заброшенный монастырь, где Арктфург устроил темницу для особо опасных противников своего режима, и освободить Болди.
Это имя сразу отозвалось в моем сознании. Я вспомнил, что в списке песен было такое название. Я знал, что в переводе с английского слово «bold» означает «удалой». «Boldy», по-видимому, было именем, полученным из этого слова тем же способом, что и «Limey Dragon».
- Сейчас мы дойдем до конца железной дороги и зайдем в тоннель. Я пойду в темницу, где сидит Болди, а вы будете следить за кордонами.
- А кто такой Болди? – спросил кто-то из нас. Возможно, это был и я; понять это было проблематично, так как вопрос висел в воздухе, словно топор.
Из леса послышались звуки флейты, наигрывающие грустную мелодию. Видимо, это дракон снова начал аккомпанировать своему хозяину. Ян запел.
Когда-то они с друзьями организовали лесной лагерь, предназначенный для тренировочных боев. Лидером их начинания была бойкая девушка по имени Аджуна. Первое время это был просто активный отдых, но со временем уровень подготовки в лагере мог дать фору национальной гвардии. Среди друзей Яна был парень, который умел прыгать по деревьям, как белка, и даже лучше. Кое-кто видел, как он прыгал с одного дерева на другое, в полете делая сальто. Во время тренировочных боев этот парень показывал невероятное мастерство во владении оружием, чем, собственно, и заслужил свое прозвище. Однажды Удалой устроил такой показательный номер: сам он стоял лицом к стене, и любой желающий мог кинуть нож в его голову. У парня было так развито чутье, что каждый раз, даже не видя ножа, он отклонял голову в нужную сторону, и за все время проведения номера остался без единой царапины. Весь лагерь был потрясен и пророчил Удалому большое будущее.
Никто не знал, кто он на самом деле. Считалось, что в обычной жизни он ведет себя как простой парень, прилежно учится в школе и ничем не выдает вторую сторону своей натуры. Даже сам Ян толком ничего не знал об Удалом, несмотря на то, что ему как-то пришлось ухаживать за ним. Тогда Удалой провалился в трясину, сумел выбраться, но сильно простудился, и его сразила лихорадка. Он ничего не говорил, только просил, чтобы ему дали глоток ветра. Тогда Ян вынес Удалого на улицу, и вскоре тот действительно пошел на поправку. Но до конца поправиться ему было не суждено: как раз тогда Арктфург проник в биологическую лабораторию и выкрал несколько сугаргаргиев. Против тирана выступил лесной лагерь. Однако как национальная гвардия, так и натренированные бойцы лесного лагеря, оказались бессильны против летающих мутантов. Ребята спрятались в тайниках, расположенных в стволах старых деревьев. Но Удалого среди них не было. Кто-то вспомнил, что видел его в окровавленной тунике, он бежал по ветвям деревьев куда-то в лес. Боец явно был не в лучшей форме, и не мог прыгать так же ловко, как раньше. В поисках героя был снаряжен небольшой отряд. Лес не подавал признаков жизни: поломав множество деревьев, сугаргаргии улетели вслед за своим хозяином. Довольно быстро среди бурелома удалось найти бездыханное тело в белой окровавленной тунике. Голова была разбита о камень, лицо было не опознать, но по одежде и волосам ребята решили, что это Удалой.
Аджуна была сильно опечалена этой новостью и велела сидеть тихо. Некоторое время лагерь существовал за счет охоты, не подавая признаков жизни и не получая никаких вестей из внешнего мира. Аджуна решила, что если политические сложности в стране минуют, о ребятах вспомнят и начнут искать. В конце концов, за пределами леса остались родители и школы. Чужаков в лесу натренированные бойцы заметят первыми, и в зависимости от того, кем эти чужаки окажутся, либо встретят с распростертыми объятиями, либо окажут сопротивление.
Однажды Аджуна собрала всех бойцов, которые в этот момент не были на охоте, и рассказала им, что во сне видела Удалого. Он был в какой-то мрачной яме и протягивал руку помощи.
- Он жив, я это чувствую, - сказала Аджуна. – Он сам послал мне этот сон, чтобы мы помогли ему. Теперь мы должны быть очень внимательными, чтобы не пропустить знаки судьбы.
Знак пришел в тот же вечер, когда вернулись охотники. Они несли убитую птицу, к ноге которой был привязан кусочек материи. Развернув его, Аджуна обнаружила, что это письмо.
«Я в заброшенном монастыре, келья 4D. Ян должен привести помощь из другого мира. Сугаргаргии их не заметят. Возвращайтесь в город. Удалой».
Почерк был вялый и неровный, как будто письмо было написано сильно замученным человеком. Оставалось лишь дивиться тому, как Удалой поймал птицу и привязал к ее ноге кусочек материи. Вряд ли это было приманкой Арктфурга: слишком сложно было подбросить охотникам птицу с письмом, да еще и после того, как Аджуне приснился сон. Скорее всего, Арктфург поймал Удалого, не укрывшегося во время битвы, и подбросил в лес похожий на него труп, чтобы бойцы думали, что герой погиб.
Аджуна распорядилась так, как было написано в письме. Ребята вернулись к родителям, безвременно оплакивавшим кончину своих чад, и снова пошли в школы. Ян записался в секцию сольного пения. На одном из школьных мероприятий, куда были приглашены родители, Ян спел несколько лагерных песен и пробрал публику до костей. К счастью для него, в зале сидел очень богатый человек, который после концерта подошел к Яну с предложением поучаствовать в интересном проекте. Несколько дней назад он познакомился с композитором, которому нужен красивый голос мальчика для нового альбома. Теперь, когда он услышал голос Яна, он понял, что это именно то, что нужно.
Прошло несколько дней, и Ян со своими родителями пришел по указанному адресу на студию. Композитор был одет в берцы и курточку с капюшоном, и вообще имел довольно воинственный вид. Родителям он не понравился, но Ян почувствовал во всем, что произошло, глас судьбы, и рьяно приступил к разучиванию песен. Так появился проект Blaster Gothic. Незатейливая музыка, окрашенная голосом Яна, зазвучала божественно. Сначала была выпущена песня «Let’s Sing A Song», потом альбом «The Voice Of the White Dragon».
Долгий рассказ закончился. Я подумал о том, что он, должно быть, занял много времени, к тому же Ян это не просто рассказал, а пропел. Я достал из кармана кассету и обнаружил, что пленка едва перевалила за середину. Я поймал себя на мысли, что все это невозможно было уместить в несколько куплетов. В самой песне были лишь отдельные образы, обрывки истории, но мое сознание домысливало ее так, что получался связный и подробный рассказ. Все время, пока звучала песня, мы шли по шпалам, заросшим чахлой травой, и, в конце концов, подошли к старой стене, покрытой мхом. Перед нами зиял старый железнодорожный тоннель.
- Нам надо разделиться попарно, - сказал Ян. – Каждая пара пойдет на свой кордон и займет его. У каждого из вас должен быть фонарик – здесь они вам пригодятся; только не пользуйтесь ими около кордонов без необходимости. Если все пройдет нормально, от этого входа мы с Удалым пойдем против часовой стрелки и всех заберем. Следите за своими хронометрами: если увидите, что времени осталось мало, идите внутрь. Тут на стене есть схема монастыря, - Ян приподнял моховой покров, и мы увидели древнюю схему, высеченную в граните. – Мы находимся вот здесь. Келья 4D – вот здесь. Только по этому коридору к ней не пройти, он завален, имейте в виду. Вопросы?
Вопросов не было. Мы разбились на пары; мне досталась юная японка по имени Акико. Ян пошел в тоннель один; мы двинулись каждый в свою сторону. Нам с Акико надлежало занять свой пост на втором кордоне справа от тоннеля. Мы вошли в густой еловый лес, и тут же достали фонарики: под сенью старых деревьев дневной свет моментально померк. Лучи фонариков вырывали из тьмы заросшие мхами и лишайниками стволы древних елей и чахлый подлесок. Неподалеку от стены монастыря по лесу проходила тропинка, огибавшая его кольцом. Она выглядела очень старой: это было небольшое углубление в земле, с бровок которого свисала мертвая трава.
- Давай мы будем по очереди использовать фонарики, - предложила Акико. – Одного на двоих нам хватит, так дольше будем со светом.
- У нас осталось минут десять, - возразил я. – Взгляни на хронометр.
- В любом случае, чем меньше света, тем меньше мы привлекаем внимания.
Вздохнув, я выключил фонарик. Мне казалось, что единственными существами, чье внимание привлекал испускаемый нами свет, были огромные черные бабочки. Треск их крыльев, едва заметный свист ветра в ветвях елового леса, и ритмичный шорох наших шагов создавали специфическую звуковую гамму. Я подумал, что это, наверное, тоже часть музыки, в которую мы попали. Периодически издалека доносились звуки, напоминающие не то шум ротатора, не то хохот. Мы с Акико предпочитали не думать о происхождении этих звуков.
Затем мы прошли через развилку: влево отходила такая же древняя тропинка, как и та, по которой мы шли. Она вела к первому кордону. Наша развилка была следующая. Пройдя несколько десятков шагов, мы с Акико обнаружили, что дорога круто пошла вверх. Луч фонарика еще выхватывал из тьмы очертания тропинки, но теперь она выглядела не как углубление в земле, а как песчаная насыпь поверх бурелома. Впереди забрезжил свет. Пройдя еще несколько шагов, мы оказались на вершине. За то время, пока мы шли по лесу, наступил вечер. Небо было сиреневато-серым, и ельник черной стеной окружал нас. Я посмотрел на свой хронометр и с удивлением обнаружил, что пленки осталось еще довольно много – где-то одна треть.
Мы снова спустились во мрак и почти сразу же увидели развилку, ведущую ко второму кордону. Дойдя до проема в заросшей мхом стене, мы выключили фонарик и остановились, сели и прислушались. Звук, временами беспокоивший нас в лесу, здесь стал постоянным и более отчетливым. Больше всего он напоминал шум конвейера, который делался то громче, то тише. Иногда на него накладывался протяжный гул, напоминающий гудок поезда. Вблизи монастыря лес был реже, и в свете вечернего неба еще можно было различить лица друг друга. Оценить оставшееся количество пленки в хронометре уже было проблематично, периодически нам с Акико приходилось по очереди отходить в лес, включать фонарик, и смотреть, сколько остается сидеть и ждать.
Внезапно наше ожидание прервала большая птица, с криком бросившаяся на нас. Я попытался прогнать незваную гостью, но Акико меня остановила.
- Смотри, - сказала она, указывая куда-то на ногу птицы.
Я пригляделся и увидел, что к лапе привязан кусок ткани. Акико протянула руку, и птица села на нее. Несмотря на то, что было темно, я отчетливо увидел, с каким трудом хрупкая японка выдерживает вес большой птицы. Я как можно скорее снял с птичьей лапы письмо, развернул и прочитал:
- «Я видел во сне, что вы скоро ко мне придете. Не сидите у кордонов, идите скорее внутрь и уничтожьте Машину Желаний. Поторопитесь, а то будет поздно. Удалой».
Дальше на куске ткани был нацарапан план монастыря и жирным контуром обведено то место, где располагается Машина Желаний. По-видимому, Удалой писал на обрывках своей одежды осколком кирпича. Птица вспорхнула на ветку сухого куста неподалеку, и Акико с облегчением вздохнула. Мы думали взять письмо с собой, я собрался положить его в карман, но тут птица взлетела и клюнула меня в спину.
- Что она хочет? – удивился я.
Я обернулся, и птица попыталась вырвать письмо у меня из рук, после чего снова заняла свое место на ветке. Я подумал, что она должна перенести послание дальше, к другим кордонам. Еще раз внимательно оглядев схему и запомнив ее, я свернул письмо и привязал его к ноге птицы. Птица улетела.
- А как Ян узнает, что мы пошли к Машине Желаний? – спросила Акико.
- Удалой скажет. Если, конечно, это письмо не ловушка.
- А если ловушка?
- В таком случае, будем надеяться, что не все мы на это поведемся.
Мы зашли в проем.
- Я думаю, у нас есть необходимость в том, чтобы включить фонарик, - сказал я.
Акико промолчала. Я достал свой фонарик,и мы пошли по коридору. Местами стены были облицованы мелким кафелем, местами покрыты облупившейся штукатуркой. В изобилии зияли черные проемы боковых ходов, и нужно было быть очень внимательным, чтобы не пропустить нужный. По мере того, как мы шли, шум конвейера и гудки становились все громче. Пройдя очередной поворот, мы подошли к большой зале с решетчатыми дверями. Оттуда громко доносился звук конвейера. Галантно пропустив Акико вперед, я намеревался пройти следом, но тут раздался гудок, и Акико ринулась назад, чуть не сбив меня с ног; я уронил фонарик во тьму. Мы бросились назад по низкому коридору, заткнув уши. Здесь, вблизи Машины Желаний, этот звук был невыносимо мощным, воздух вибрировал от него как при сильном ветре. Было непонятно, как старые стены выдерживают это постоянно и не разрушаются. Гудок длился несколько секунд, но нам показался невыносимо долгим. Когда он, наконец-то, прекратился, Акико собралась достать свой фонарик, но увидела, что в этом нет необходимости: во время гудка Машина Желаний испускала рыжеватый дым, который светился в темноте. Японка сунула руку в другой карман, вытащила свой хронометр, посмотрела на него и показала мне. У нас оставалось минут пять.
- Ты не запомнила, с какой периодичностью включается этот гудок? – спросил я.
- Минуты полторы. Я думаю, у нас будет время на то, чтобы пройти в эту залу и посмотреть на машину.
- Вряд ли это что-нибудь даст. Если мы не встретим Яна с Удалым, мы не узнаем, что можно сделать с этой машиной.
Вокруг стремительно темнело: дым быстро растрачивал свое свечение. Акико достала фонарик, и мы вошли в залу. Даже без гудка лязг конвейера был таким громким, что мы с трудом слышали собственный голос. Машина Желаний выглядела как огромный саркофаг с кирпичной трубой. Мы попробовали обойти ее кругом и через несколько шагов увидели впереди свет. Не долго думая, мы побежали вперед и чуть не сбили с ног Яна, в одной руке державшего фонарик, а другой поддерживавшего истощенного мальчика в рваной рубашке. Ян жестом поманил нас за собой, и мы ушли в боковой проход.
- Очень хорошо, что вы сюда пришли, больше, видимо, никто не откликнулся, - сказал Ян. – Знакомьтесь, это Удалой. Очень хорошо, что он еще жив.
- После следующего гудка нужно будет взять кувшин с водой и забросить его в трубу, - хрипло перебил его Удалой, явно недовольный тем, что певец даже не заметил, как цинично выразился. – Залезть туда нереально, нужно что-то типа пращи.
- Я умею кидать камень из пращи, - отозвалась Акико и принялась снимать свой пояс. – Кувшин с водой у нас?
Ян собрался было что-то ответить, но тут Машина Желаний начала издавать гудок. Я обратил внимание, что ему предшествует малозаметный скрежет, и заткнул уши. От вибрации с пола поднялась пыль, и мне очень захотелось чихнуть. Пока гудок закончился, у меня чуть глаза не вылезли из орбит, и лишь потом я наконец-то с наслаждением чихнул. Акико торопливо сняла с себя пояс и завязала на нем затяжную петлю. Ян протянул мне кувшин с водой.
- Нужно, чтобы кто-нибудь контролировал меня сбоку, - сказала Акико. – Для начала мне надо потренироваться на камнях.
- Я буду контролировать, - сказал я. – А туда можно бросать камни?
- Можно, - сказал Удалой. – Скорее, у нас нет времени.
Ян оглянулся вокруг и поднял с пола несколько кусков отвалившейся штукатурки.
- Это пойдет?
- Пойдет, - сказал Удалой. – Все, вперед. Да помогут вам подлинные боги.
Мы с Акико бросились в разные стороны залы, светя друг другу фонариками. Я направил луч на нее и отметил, что за ее спиной есть боковой ход. Японка вдела кусок штукатурки в пращу, примерилась, раскрутила веревку и пустила булыжник вверх. Я проследовал за ним лучом фонаря и увидел, что он, не долетев до вершины трубы, раскрошился об кирпич.
- Недолет! - крикнул я.
Акико взяла еще один кусок штукатурки и повторила попытку, раскручивая камень на веревке несколько дольше. На этот раз камень стукнулся о свод залы и отскочил аккурат в трубу. Секунду я постоял, прислушиваясь к изменениям в шуме, производимом Машиной Желания. Все по-прежнему.
- Попала! - прокричал я. – Но чуть ниже!
- Что??? – донесся до меня крик Акико.
Я решил, что пора. Я замахал руками и крикнул:
- Бросай!!!
Акико взяла кувшин и аккуратно закрепила его на веревке. Затем она попыталась его закрутить, но что-то не получилось. Я решил, что возникли сложности с тем, как бы не расплескать воду. В свете фонарика я видел, как она копошится с узлом.
«Скорее! Скорее!» - подумал я.
Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Акико снова взялась за пращу. На этот раз она не стала крутить веревку в вертикальной плоскости, как раньше, а начала вращаться сама. Достигнув скорости, при которой веревка натянулась почти горизонтально, девушка остановилась и направила вращение в прежнюю плоскость, раскрутила еще быстрее и выпустила кувшин с веревкой вверх. Как и во время тренировки, я сопровождал полет кувшина лучом фонарика. В этот момент я находился в состоянии такого напряжения, что ничего не слышал, кроме ударов собственного сердца и свиста, в который слились все внешние звуки. Пока кувшин летел, в этом свисте я обнаружил звук, не заметить который было невозможно: это был скрежет, предшествовавший гудку. Кувшин с веревкой успел влететь в трубу прежде, чем начался гудок. Убедившись в этом, я направил луч фонарика в противоположную сторону и обнаружил голую стену. Акико было куда спрятаться от невыносимого звука, а я об этом позаботиться забыл. «Господи, воззвав к Тебе, услышь мя!» - мелькнуло у меня в голове. Продолжая держать фонарик, я заткнул уши.
Гудок словно прижал меня к стене. Я увидел плотную струю светящегося рыжего дыма, под напором пошедшего из трубы. На этот раз гудок продлился недолго, послышался свист, саркофаг раскололся, на меня хлынула струя желтого пара и посыпались обломки. Последнее что я видел – это падающая кирпичная труба.
Когда я очнулся, было раннее утро. Было больно дышать, на груди расплылось большое пятно запекшейся крови. Передо мной сидел Удалой, такой же тощий, как и накануне, но вымытый и причесанный. Он протянул мне руку. Я ответил на рукопожатие; но при этом мое тело пронзила острая боль.
- Спасибо, - произнес он. – Теперь сугаргаргии остались без машины, производившей им пищу. Так они долго не протянут, и мы восстановим прежний порядок.
Послышалось героическое соло на валторне. Липовый дракон был тут как тут.
- Вам с Акико пора возвращаться, - раздался голос Яна откуда-то сзади.
Я достал из кармана хронометр. Пленки осталось не более чем на две минуты.
Ян помог нам с Акико оседлать дракона.
- А где все остальные? – спросил я.
- Их я уже отправил назад, - ответил Ян. – А ваша миссия оказалась важнее, вот вы и задержались здесь на более долгое время. Ну все, вперед.
Дракон взлетел и издал умиротворенный басовый звук. Ян пропел знакомый вокализ.
- И все-таки, какой из наших миров более реален? – задумчиво спросил я обращаясь не столько к Яну, сколько к самому себе.
- Каждый из нас находится в поисках Реального, - ответил Ян.
Дракон поднялся над облаками. Над нами было нежно-розовое утреннее небо, под нами медленно проплывала волнистая поверхность облаков, напоминающая океан. Эту картину сопровождало пение Яна. Потом меня стало укачивать, я погрузился в дрему, из которой мне запомнился только характерный звук, то ли треск, то ли скрип. Вывел меня из этого состояния голос мамы, прозвучавший неприятно близко:
- А, это такая музыка! Я уж думала, что у тебя магнитофон сломался.
Я внезапно обнаружил себя в своей комнате стоящим на коленях перед магнитофоном. Из колонок доносился странный шум, которым заканчивалось мое наваждение. Я попытался откашляться и вдруг с ужасом обнаружил, что изо рта у меня течет кровь. Увидев это, мама закричала. Моя психика тоже решила, что на ее долю в этот день выпало многовато переживаний, и я потерял сознание.
Очнулся я в больнице. К моей груди была приделана прозрачная трубочка, на которой висела банка. Я не мог глубоко дышать, мне не хватало воздуха, но с этим было ничего не поделать. Я попробовал издать какой-нибудь звук и обнаружил, что в состоянии говорить. Это обнадеживало. По крайней мере, я могу спросить у соседей, сколько продлится это испытание.
- Эй, кто-нибудь! - начал я.
В палату вошла медсестра.
- О, очнулся, - сказала она. – Ты у нас просто герой дня. Трудно дышать? Ничего, завтра снимем.
Я попытался вздохнуть с облегчением, но не смог.
- Сестра, - тихо сказал я.
- Да?
- А можно мне сесть?
- Можно.
Медсестра протянула мне руку, чтобы я мог на нее опереться. Не то чтобы сидя было легче, просто хотелось попробовать другое положение.
Из больницы меня выписали недели через две. За это время я употребил в пищу годовую норму мандаринов, которые мне приносили сердобольные одноклассники. После этого случая я стал панически бояться загадочной кассеты Blaster Gothic и больше ее не включал. Чтобы не было соблазна прослушать ее снова, я одолжил у одноклассника «Глорию» Вивальди, переписал ее поверх и выломал пластинки, чтобы защитить кассету от записи. После этого я понял, что все равно хочу иметь у себя альбом «The Voice Of The White Dragon», нашел и купил его. На обложке кассеты тоже был изображен глаз, но выглядел он иначе, чем на «Let’s Sing A Song»; дырочек на барабанах, которые заинтересовали меня у Оксаны, там тоже не было. Все говорило о том, что эта запись не опасна. Несмотря на то, что в музыкальном отношении альбом был довольно пестрым и красочным, никаких наваждений от него у меня не возникало.
Прошло несколько лет. Кассеты сменились компакт-дисками, супермаркеты гипермаркетами, школа университетом. Музыка, которую я слушал, тоже менялась. Я с удивлением обнаружил, что как только мне начинает что-то нравится, через некоторое время оказывается, что именно это сейчас находится в пике моды. Оксана сказала, что это означает хороший вкус. Про свое увлечение музыкой Blaster Gothic я забыл вместе со всеми, и вспомнил лишь тогда, когда на прилавке музыкального магазина обнаружил диск со знакомой картинкой, на которой была изображена радужка глаза и крест. Это был именно тот глаз с обложки кассеты, открывшей мне окно в другой мир. Я решил, что теперь достаточно взрослый, чтобы не поддаваться никаким наваждениям, и купил диск.
Дома я послушал его. Да, это была та самая запись. Сначала шли четыре песни, не вошедшие в альбом «The Voice Of The White Dragon», потом попурри из него. На этот раз странные звуки, которыми была наводнена музыка, не казались мне чем-то из ряда вон выходящим, ибо к тому моменту я успел переслушать много странного; скрип драконьих крыльев, стрекотание лесных бабочек, крики птицы и гудки Машины Желания органично вписывались в музыкальную композицию. Да, это была сильная вещь, наверное, лучшее из всего, что успели сделать Blaster Gothic, пока звонкий голосок Яна не начал ломаться. Но ничего магического во всем этом не было. Наверное, переход с кассет на компакт-диски привел к утрате чего-то неуловимого, того, что осталось в маслянистом шипении пленки между звуками, в образе крутящихся барабанов. Когда звукозапись переходила с виниловых пластинок на кассеты, многие меломаны точно так же не могли смириться с этим, и возникла музыка, в которой используется эффект старой пластинки.
Еще через несколько лет вновь забытая группа Blaster Gothic в очередной раз дала о себе знать. Я возвращался поздно вечером с корпоративной вечеринки и зашел в «трубу». Там, как обычно, собралась специфическая тусовка вокруг компании ребят, горланивших под гитару, и девушки с кепочкой, навязчиво предлагавшей каждому прохожему пожертвовать часть личного бюджета в пользу уличных музыкантов. То, что ребята пели, показалось мне каким-то странным. Через полминуты я понял, в чем дело, и был потрясен: это был «Limey Dragon», только в русском переводе. Эти ублюдки не нашли ничего лучше, как превратить эпическую песню в матерные частушки.
Придя домой, я достал с антресолей магнитофон и подключил к линейному входу лазерный проигрыватель. Затем я открыл пыльный ящик с кассетами и нашел среди них «Глорию» Вивальди. Попытавшись поверх нее записать с диска Blaster Gothic, я столкнулся с тем, что кассета защищена от записи. Тогда я заделал дырки наклейками и поставил на запись. Для чистоты эксперимента убрал звук. Когда кассета записалась, я прибавил громкость и дрожащей рукой нажал кнопку Play.

Музыку к этому рассказу можно скачать тут: http://glorguin.narod.ru/dragon.htm

[msconfig]

Не судите строго ибо написанно было от скуки несколько лет назад, находясь на больничной койке.

ТЕРРОРИСТ ИЛИ ИСТОРИЯ БЕЗ ХЭППИ-ЭНДА
Иногда человек бывает всемогущим и счастливым. Иннокентий Ильич Хлюпин чувствовал себя сейчас именно так. Еще бы, их НИИ где-то, кто-то послал немного денег. Вы можете не верить, но в НИИ по этому случаю решили выдать зарплату. Мало того, всю. И даже за два года.
Вот с этим счастьем Иннокентий Ильич спешил домой,буквально паря над зем-лей. Счастье грело душу и прожигало карман. И было такое желание у Хлюпина поделиться им с кем-нибудь. Но, так как его дети были уже взрослыми и самостоятельно ковали свое счастье, к тому же зеленое и много, желания делиться с ними не было. Причем, это у них было взаимно.
Взаимность проявлялась и с женщинами. Иннокентий Ильич считал себя убежденным однолюбом и, надо признать, что это ему удавалось. Кроме жены Софьи Михайловны, его не интересовали никакие женщины, даже те, о поведении коих можно говорить с легкостью. Последние с той же легкостью дарили свои пре¬лести мужчинам, но это никак не грозило Хлюпину. Слово "любовница" для Инно¬кентия Ильича было так же экзотично и непонятно, как для эскимоса"чунга-чанга". Поэтому счастье Хлюпин нёс своей вышеупомянутой жене. Да и как же могло быть иначе? Ведь в противовес женщинам с легким поведением, у Софьи Михайловны была рука с тяжелыми последствиями.
То, что она крупная женщина - это мягко сказанно. Если бы такие служили в армии, у России наконец-то была бы уверенность в завтрашнем дне.
Петька - соседский мальчишка, увидев её первый раз, с ужасом в глазах забежал домой и сообщил маме, что терминаторы существуют не только в гол-ливудских фильмах.
Но вернёмся к Хлюпину. Зайдя в квартиру, он буквально с порога одарил жену великолепной новостью. Обезумев от радости, Софья Михайловна всем своим натиском бросилась обнимать мужа. Инокентий Ильич отпрыгнул в сторону, успев в прыжке бросить деньги жене в руки. И, поскольку они у неё были теперь заняты, он успокоился и перевёл дыхание.
Позже супруги мирно обсуждали какие покупки они сделают в бли¬жайшее время. Софья Михайловна составила список из двадцати пунктов, в кото¬ром два даже предназначались для Иннокентия Ильича. Пункт девятнадцатый - новые очки и пункт двадцатый - пена для бритья.
Одиннадцатым пунктом была новая кровать, которую приобрели на следующий же день. Супруги решили, что эту ночь они неприменно должны провести в объя¬тиях морфея на новом ложе. Старую кровать пришлось выбрасывать.
Выбрасывание любой вещи, тем более мебели - это процесс, требующий тщатель¬ной проработки каждого этапа. Первым этапом человечество (не считая италь¬янцев, которые избавляются целиком и через окна) выбрало для себя разбор на составляющие какой-либо единицы мебели. Но данный вид деятельности подра-зумевает под собой использование специальных инструментов: ключей,отвёрток.
Если кто-нибудь предполагает, что Хлюпин умел ими пользоваться, то он ошибается. Хлюпин не знал ни назначения этих инструментов, ни разницы между ними. Нет, не подумайте о нём плохо. Он - умный и талантливый человек в своей области. Иннокентий Ильич мог расщепить атом с помощью вилки и ножа, но разо-брать кровать...
Софья Михайловна, в свою очередь, могла её сломать, но решила не мусорить, а выносить целиком.
По причине неспортивного телосложения Хлюпина на подмогу позвали Гришу из соседнего подъезда. У Гриши были большие, ленивые руки, большое тело с ог¬ромной печенью и большая голова с минимальным количеством серого вещества.
Вот тут всё и началось.
Вечер."Старушку" кое-как вынесли из квартиры. Вынос "тела" сопроваждался безумным напором Софьи Михайловны, бесполезностью Иннокентия Ильича и нецен-зурными выражениями Гриши. Шаг за шагом,ступенька
за ступенькой - кровать оказалась на первом этаже. Оставалось дело за малым - вынести из подъезда и оставить её у контейнера.
Но то ли дверь оказалась слишком узкая, то ли кровать слишком широкая, а может мастер, который её изготовлял, был очень врелным и наградил её своим характером. Только кровать вдруг решила бунтовать.
"Ну куда ты её... Тащи, тащи", - кричал Гриша. Фраза была намного длиннее, но по морально-этическим соображениям некоторые слова пришлось исключить. Внезапно раздался грохот и послышался женский крик: "Ой, больно руку!". И всё бы ничего, но на третьем этаже жил-был дед Петрович. Услышав шум и истеричный крик, он выглянул в подъезд. Возня где-то внизу продолжалась.
"А, что рука?" - спросил Хлюпин и добавил: "Ты ножки подними повыше - и с рукой будет все в порядке".
Дед Петрович заподозрил неладное. Он явно себе представил, как два мань-яка издеваются над женщиной и решил заступиться за неё.
"Отпустите её, мерзавцы!" - крикнул он вниз.
Кровать резко отпустили. Опять грохот и опять женский крик: "Ой, больно ногу!"
Поняв, что маньяки от жертвы не отстанут, а ещё могут заинтересоваться и им, дед Петрович начал потихоньку пятиться к себе в квартиру.
Гриша же, решив, что мужик сверху может им помочь, позвал его на помощь: "Слышь, мужик, иди помоги пихнуть, а то мы туда-сюда, а толку мало".
Пихать дед Петрович не мог даже уже в финскую. Забежав домой,он усердно запер дверь на все засовы.
Гриша же не унимался: "Мужик, выручай, мы сами с ней не справимся! Потом поднимемся и тебе чего-небудь пихнём."
После услышанного дед Петрович решил прихватить свою железную дверь ещё и на сварку, но взяв в руки телефонную трубку, передумал и вызвал милицию.
Наряд приехал… - не прошло и года.
"Наконец-то наши, - тихонько сказал дед Петрович, - сейчас они вам пихнут!"
Любопытство же переполняло и, подойдя к окну, Петрович через открытую форточку стал слушать, чем дело закончится.
Но оперативно проникнуть в подъезд у милиционеров не получилось. Бун-тующая кровать, придавившая Софью Михайловну, упрямо не шла ни вперед ни назад, закрывая своим могучим корпусом все подступы.
Капитан, поняв, что так просто они с сержантом в подъезд не войдут, принял решение помочь Грише и супругам.
От того, что далее услышал дед Петрович, его вера в то, что справедливость восторжествует, стала угасать с каждой секундой.
Сержант, как самый смышлёный из всей этой компании, руководил процессом: "Товарищ капитан, вы туда пихните, а я ухвачу за ножки и просуну, затем на "три-четыре"все вместе вытащим".
Дед Петрович подозревал, что наша милиция не всегда хорошо поступает, но помо¬гать маньякам, используя служебное положение... Это был ШОК!
Далее командование взял на себя капитан: "Ну,давайте. Что, не поднимается? Пни по ней снизу, сразу поднимется. А может, мы ей просто ножки сломаем? Все равно потом выбрасывать. И, если можно, побыстрей. Нам надо на третий этаж - поговорить со свидетелем происшествия".
После этих слов капитана сердце деда Петровича ушло в пятки. Он знал из голливудского кино - свидетелей всегда убирают. Петрович поспешно отошёл от окна.
Вспомнив строки из песни "Врагу не сдается наш гордый Варяг", он снял со стены шашку с надписью "Деду Петровичу от командарма Будёного" и занял круговую оборону.
Тем временем, через форточку донеслись хруст и треск - там явно что-то ломали. Затем - грохот и женскиц крик: "Ой-ой-ой!!! Больно! Ноги сломали!"
Дед Петрович подбежал к окну и был поражён тем, что он увидел.
К тому времени уже Софью Михайловну, с перебитыми ногами, каким-то чудом извлекли из-под кровати. Сержант, милиционер-водитель и Гриша несли её в машину.
И вдруг, он услышал такое! Голос капитан давал советы Хлюпину: "Да брось ты её здесь, завтра кто-нибудь заберёт."
На что Хлюпин ответил: "Кому она нужна безногая? Может её топором по-рубить на куски, да выбросить?"
Капитан возразил: "Это ты зря - заберут. У меня на даче такая же калека, ещё и со сломанной спинкой, и ничего, который год пользуюсь. Хотя, можно и порубить, чтоб побыстрей, так как у нас ещё свидетель на третьем этаже."
Тут Хлюпину пришла идея: "А, что если постучать в окно бабульке с первого этажа? Вам-то она, конечно, его отворит. Объясните ситуацию и через её квартиру попадёте в подъезд, а там займетесь свидетелем. Так будет быстрее".
Дед Петрович знал эту бабулю. И ещё он знал, как маньяки предпочитают "объяснять ситуацию". Набрав её номер, он второпях прокричал в трубку: "Если хочешь жить, не впускай милицию!"
Тут капитан постучал в окно бабуле, но та, вместо того, чтобы послушаться Петровича, наоборот его открыла и сообщила, что сосед с третьего этажа пообещал её убить, если она впустит милиционеров.
Милиционеры догадались, что свидетель сверху - вовсе не свидетель, а самый, что ни на есть нас¬тоящий преступник, которого нужно обезвредить.
И уже представляя, как они проникли в подъезд, поднялись на третий этаж, с боями (не меньше) вломились в квартиру задерживать преступника, капитан чувствовал себя майором.
Первый, второй, третий этаж… Вот и квартира – а в ней преступник и повышение по служебной лестнице.
В дверь тихонько попинали: "А ну, открывай, сволочь - это милиция!"
Примерно такого обращения к себе дед Петрович и ждал. Сжимая покрепче в ладоне шашку, он выкрикнул: "Попробуйте войдите, я ка-ак махну - голова сразу отлетит !"
Секунд на пять капитан задумался: "Чем махнёт, и у кого отлетит голова?" Как вдруг его осенило: "Там - заложница, а значит уже пахнет подполковником."
"Мужик, успокойся, - сказал пока ещё капитан, - сообщи свои требования."
На что услышал незамедлительный ответ: "Я требую - пусть женщина выйдет из вашей машины, подойдет к моим окнам, помашет мне рукой и одна, без соп-ровождения идёт на остановку, сядет в автобус и уедет в нём."
Хлюпин был маленький, слабый и спокойный человек, но в этот момент его лицо налилось кровью и появился зверинный оскал. Так как дед Петрович не видел его грозного вида, то он и не испугался, но зато испугались все остальные. Причем бабуля с первого этажа чуть не упала в обморок.
Вспоминая маму деда Петровича, Иннокентий Ильич дал ему понять, что женщина ходить не может - у неё сломаны ноги.
"Ничего, - сказал дед Петрович, - пусть на руках ползёт. Завтра спасибо скажет."
Хлюпин, пытаясь выломать дверь, хотел уже сейчас сказать спасибо, но капитан все-таки оттащил его от двери, дав понять, что благодарить будут позже.
Объяснив Иннокентию Ильичу необходимость выполнения требований террориста, вся делегация отправилась сообщить эту, радостную с точки зрения деда Петровича, новость Софье Михайловне.
Тем временем госпожа Хлюпина, оправившись от шока, причинённого ей кроватью, мучила себя вопросом: "Почему её не везут в больницу?" Увидев делегатов, она обрадовалась, но вскоре радость сменило недоумение. Они явно хотели что-то сказать, да только пока стояли и в нерешительности молчали.
После того, как суть да дело были изложены, дед Петрович начал икать на весь подъезд. Причем,когда Софья Михайловна одна, без чьей-либо помощи, на одних руках, ползла к окнам "террориста", чтобы помахать ему рукой, заикали и все осталные, за исключением бабули с первого этажа. Она, увидев лицо Софьи Михайловны, всё-таки упала в обморок.
Помахав рукой и пожалев, что в ней нет половинки кирпича, Софья Михай-ловна развернулась на сто восемьдесят градусов и поползла к остановке.
"Ползи милая, ползи - думал дед Петрович, - теперь с тобой будет всё в порядке, а про меня, наверное, напишут в газетах и, скорее всего, дадут медаль. Жаль, что посмертно."
Женщина медленно, но верно ползла.
Проходившие мимо соседский мальчишка Петька и его мама встали как вкопанные.
"Мама, смотри, - дрожащим голосом вымолвил мальчуган, - я же тебе говорил! Вот он, терминатор."
Перебирая руками, Софья Михайловна продвигалась всё дальше. От её счастливого с точки зрения деда Петровича лица разбегались и кошки и собаки. Здоровый ротвеллер - гроза всего двора, увидев такое счастье, рванул так, что более его в этом дворе никто не видел. Трехэтажные слова, периодически вылетавшие из уст Софьи Михайловны, с легкостью сбивали птиц, тушили уличные фонари и заставляли срабатывать сигнали¬зации в припаркованных неподалеку автомобилях.
Спустя полтора часа она всё-таки добралась до остановки. Грязная и измученная ещё долго не могла сесть в автобус.
Увидев её, первый водитель благоразумно решил не останавливаться. Второй - развернул автобус и поехал в обратном направлении. Третий - остановился на остановке, но сам убежал. Пассажиры последовали его примеру.
За руль пришлось садиться ей самой. Автобус каким-то чудом тронулся и поехал.
Счастью деда Петровича не было предела.

ЭПИЛОГ
Вы спросите: "Что же было дальше?"
Что же, я отвечу. Хотя хорошего ничего не было.
После того, как автобус под управлением Софьи Михайловны отъехал от остановки, дед Петрович решил дать бой маньякам. Но, выйдя с шашкой в подъ¬езд, был задержан капитаном.
Хлюпин, разрывая на груди рубаху, требовал расправы лютой и немедленной, но капитан не разделял этого желания.
Неизвестно, то ли неуёмная жажда мести, толи ножка от кровати, по¬могла Иннокентию Ильичу отбить деда Петровича у капитана. Далее те же два фактора помогли Хлюпину отправить "террориста" в травмбольницу, где последний повстречал Софью Михайловну и перебрался в реанимационное отде¬ление.
Хлюпину дали восемь лет в колонии строгого режима за нанесение тяжких телесных повреждений деду Петровичу и капитану.
Капитан, выйдя из больницы, получил новое звание - лейтенанта.
Софья Михайловна после второй встречи с дедом Петровичем в травмо-тологической больнице, поменяла ее на психиатрическую.
Сержант после такого дежурства уволился из милиции.
Его примеру последовал и милиционер-водитель, устроившийся на работу водителем автобуса, так как там тоже освободились три вакансии.
Бабулю с первого этажа похоронили. Она так и не пришла в себя после обморока. Прав был дед Петрович - не нужно было ей открывать окно.
Петина мама с тех пор внимательно изучает телепрограмму, что бы Петя ненароком не увидел терминатора. С недавних пор, когда мальчишка его видел, он испытывал нужду: большую или соответственно маленькую.
К Грише вернулся разум. От такой досады Гриша бросил пить и устро¬ился на работу.
А кровать увезли на свалку. И под ней нашел свой приют дрожащий от страха ротвеллер.

КОНЕЦ

[Samirat]

msconfig

Не судите строго ибо написанно было от скуки несколько лет назад, находясь на больничной койке.

Мне понравилось и по замыслу и по стилю. Читается с интересом и улыбкой. Что-то в ритме напомнило Зощенко.

Нашла одну маленькую неувязочку по смыслу:

Инокентий Ильич отпрыгнул в сторону, успев в прыжке бросить деньги жене в руки. И, поскольку они у неё были теперь заняты, он успокоился и перевёл дыхание.

Читается, как "поскольку они (деньги) у нее были теперь заняты..." Я бы второй раз использовала слово "руки".

Респект!

И под ней нашел свой приют дрожащий от страха ротвеллер.

А ему-то чего было бояться? Он же ротвеллер. ))

[нечто]

Обсессия

До чего бывает сладким плен вечерней лихорадки
Фонарей цветных искры хлынут все поднимут вверх дном
И горячею волною город улицу укроет
А потом опять краски смажутся, все окажется сном
Пикник

На холсте, выполненном в грязно-серых тонах, изображена мужская рука, высунутая до локтя из ямы, где предположительно находилось все остальное, что вкупе с рукой обычно называют человеком. Если помимо чисто физиологического обозначения необходимо дать еще и социальную идентификацию, то этот человек, несомненно, узник.
Пальцы руки сложены, так как если бы она принадлежала нищему, просившему подаяние. Изгиб кисти придавал жесту немое обращение к кому-то кто остался за рамками картины, оставив лишь намек о своем присутствии в виде края полы платья видневшегося в левом нижнем углу.
- Вы видите, что рука направлена справа налево, заговорил экскурсовод, высокий средних лет мужчина с копной неуложенных в прическу светлых волос. Это означает что вопрошание пленника направлено в прошлое. Но это не сладкое томление ностальгии, скорее жест отчаяния в попытке вернуть то, что давно минуло, оставив лишь мучительные воспоминания, не дающие покоя.
- Одновременно это и мольба о помощи, ведь очевидно - экскурсовод легонько, стараясь не коснуться картины, поводил указкой в области ямы, из которой торчала рука, придавая своей интерпретации очевидности – что человек находится в беде и испытывает страдание.
- Край материи расположенный слева и являющийся ни чем иным как краем женского платья уходящего человека, к которому и обращена эта немая мольба, говорит нам о том, что это женщина. Экскурсовод сделал паузу, и печально улыбнувшись, обвел взглядом посетителей, как бы приглашая их пробудить сопричастность к сюжету художественного произведения.
Посетители, их было семь человек – трое мужчин и четверо женщин, вглядывались в картину с напряженными лицами аборигенов всматривающихся в незнакомые черты больших испанских кораблей величественно приближающихся к их острову. Вот-вот и станет ясно, что будет дальше. Но время шло, а корабли все никак не могли приблизиться на достаточное для спуска лодок расстояние, и аборигены рисковали превратиться в каменных исполинов с острова Пасхи так и не дождавшихся этого «вот-вот».
Такого краткого описания было явно недостаточно для общей сопричастности. Видимо это, наконец, дошло до экскурсовода, и он вновь повернулся к картине, быстро и несколько нервно заговорив:
- Серо-черные тона, превалирующие на холсте показывают общую неудовлетворенность, неясность, страх, словом все то, что испытывает человек оставленный в одиночестве. Но в нем еще живы воспоминания и надежда, отраженные соответственно в уходящем человеке и тянущейся к нему руке из той ямы ужаса и страдания, на которое его этот уход обрекает.
Экскурсовод вновь повернулся к публике и встретился взглядом с темноволосой женщиной пристально смотрящей на него без какого-либо выражения.
- Что касается уходящей женщины, то автор не раскрывает ее намерений кроме желания уйти и вся композиция сосредоточена вокруг кисти мужчины пытающегося ее вернуть…

- А мне кажется, что он попросту хочет затащить ее в свою яму – неожиданно заговорила темноволосая женщина, не отрывая своего буравящего взгляда от экскурсовода. – Ему там одному фигово, а вместе вроде как веселее будет. В ее голосе слышалась какая-то издевка.
- Возможно, единственное его желание это избавиться от страдания – несколько растерянно ответил экскурсовод, отведя взгляд и уставившись куда-то в окно, словно нашкодивший ребенок – и он не думает о последствиях.
- Вот я и говорю: слабак и эгоист, как и все мужики – при этих словах женская часть аудитории одобрительно закивала, подключаясь к неожиданному диалогу. Почувствовав поддержку темноволосая продолжила: Только и хочет чтобы ему хорошо было. Но сам то он для этого и палец о палец не ударит. А на желания других людей ему плевать.
- Ну раз женщина такая сильная, и надо полагать еще и альтруистка, то отчего же она ему не поможет? – неожиданно даже для самого себя выпалил экскурсовод развернувшись и вновь встретившись взглядом с темноволосой. В этот раз отвести глаза пришлось ей.
- Возможно, она ему таким образом и помогает – голос темноволосой повысился и со стороны это начинало походить на ссору двух супругов после долгих лет совместной жизни. – Возможно, единственный способ помочь это оставить его одного чтобы он наконец хоть что-то понял и начал двигаться…
- Он достаточное время был один до встречи с ней – перебил экскурсовод - и это ему мало помогло…
Неизвестно чем бы это все закончилось, но тут в диалог встрял низкого роста коренастый мужчина в дорогом костюме, до этого момента почти безучастно изучавший картину на стене. – Мне вот, если позволите, ваша интерпретация кажется не совсем точной – обратился он к экскурсоводу таким тоном будто и не слышал всего предыдущего диалога, а если и слышал то не придал ему значения.
Все присутствующие уставились на него с легким недоумением.
- Вот вы говорите направление кисти обьясняется обращением к прошлому – продолжал крепыш – а мне кажется, что уход женщины именно налево и проясняет как нельзя лучше суть конфликта. Стоявшая рядом с ним девушка модельной внешности переступила с ноги на ногу и поднесла к лицу руку так будто хотела поправить прическу но в процессе передумала и получился немного нервный жест.
- Оно может и так но ктож тому виной? – подала голос женщина в синем застиранном халате, заговорив она выступила чуть вперед и стало видно что под мышкой она сжимает швабру. Вероятно это была уборщица работающая здесь и решившая поделиться своим видением ситуации. - Вы гляньте на картину то повнимательнее, этож где ей бедной жить то приходится? Грязь кругом, муж семью обеспечить не может, у них даже крыши над головой нет ютятся у родителей. Тьма беспросветная, тут и налево и направо все равно ведь куда лишь бы не так…
Мужчина рядом с ней помятого вида что-то протестующее замычал, но его перебили.
Это была немолодая уже дама, но опрятная одежда и дорогая косметика подчеркивали ее увядшую было привлекательность самым выгодным образом.
- Да в работе он с головой – заговорила она голосом диктора на телевидении, - одна рука торчит и тянется по привычке куда-то в направлении жены как к подушке. А жены уже и нет там. Все потому что раньше думать то надо было, внимание уделять, время вместе проводить. Он хоть раз спросил как ей то на душе? Что радует, а что заботит. Чем она интересуется? По душам то и не говорили ни разу. Все время работе своей посвятил, а дома изо дня в день одно и тоже. Скука смертная, от того и небо черным затянуто что мрак беспросветный.
- Я поражаюсь, чего вы тут только не накрутили – пробасил высокий молодой человек в шляпе. – И про работу, он повернулся к даме говорившей последней – он у вас что шахтер? И про «лево с правом» от «безкрышности» над головой – он оглянул остальных. – Прямо слушать смешно. Ну ладно остальные, но вы – он посмотрел на экскурсовода – вы то по долгу профессии должны знать. С чего вы вообще взяли что это мужская рука, кстати?
Экскурсовод пожал плечами и не придумав ничего в свое оправдание уставился на изображенную на картине руку.
- Известное же произведение Лесного «Графиня Молокова» - продолжил человек в шляпе – про конфликт юношеского порыва с прессом традиционного воспитания вылившимся в отсечении руки у главной героини. Отсечение естественно только художественный образ. Коий тут и запечатлен в картине Васильева «рука графини Молоковой».
Повисла неловкая пауза. Каждый из присутствующих испытывал чувство стыда как в анекдоте про женщину пришедшую на прием к гинекологу и попавшей в каморку сантехника, но успевшей раздеться прежде чем она поняла свою ошибку.
Не то чтобы слова человека в шляпе как-то повлияли на это, произошло что-то другое что ощутили все посетители включая уборщицу и экскурсовода. Это было похоже на ощущение которое бывает когда окунаешься в воду с головой в одном месте и какое-то время плывешь под водой, а затем внезапно выныриваешь совершенно в другом месте и оглядываешься вокруг. Впрочем каждый из присутствующих сравнивал это ощущение по своему.
Каким то непонятным образом вслед за ощущением начала меняться окружающая обстановка. Стены галереи ровно покрашенные в персиковый оттенок превратились в шведскую стенку за которой виднелась стена с облезлой штукатуркой и подтеками ржавчины от труб проходивших под потолком. Арочные проемы окон стали большими квадратами заполненными толстым непроницаемым оргстеклом. Пол под ногами из ламината превратился в обычный паркет неоднократно крашенный и местами потрескавшийся. А вместо картин на стене висели альбомные листы с непонятными черными кляксами. За несколько мгновений арт галерея обернулась школьным спортзалом.
Из дальнего находившегося в тени угла показался силуэт человека, медленно поднявшегося со стула и так же медленно обошедшего стену снимая альбомные листы-картины со стены. Собрав все, он положил их в папку, подписанную как «тест Роршаха» и направился обратно в свой угол. Там оказался стол за который он грузно уселся и положил свою папку.
Присутствующие потихоньку приходили в себя и собирались вокруг этого стола, где оказались восемь стульев, и в молчании рассаживались, думая каждый о своем.
Солнечный луч, пробивавшийся сквозь окно и до этого кидавший причудливые тени на стене был пойман стеклами очков, которые человек держал в руке и сфокусировался на
белом бейдже, на котором было выведено:

«Д-р Курбатов
Семейная терапия»

.В его клетке всегда хватало еды. За ним ухаживали.

Будучи рождённым в неволе, он прожил свою жизнь нимало ни о чём не заботясь.

Так было до вчерашнего дня. Вы спросите, а что же могло произойти за одну только ночь?

И то верно, но... Сон ему приснился.

А разве может кому-либо присниться нечто, чего он никогда в своей жизни не видел? И

даже не помышлял о том? Тогда становится тем более не понятным, как мог он, во сне,

ощутить вдруг острый запах саванны!, остывающей в чёрной, как очки слепого, ночи.

И услышать нежное порыкивание многих молодых львиц вокруг себя?!

.Они явно были удивлены его неожиданым появлением. Удивлены, но не напуганы.

Подходя к нему, по какой-то только им одним известной поочерёдности, львицы с нескрываемым

любопытством обнюхивали неожиданно появившегося среди них самца. Постепенно те из них,

что были помоложе и поглупее, желая привлечь к себе внимание, стали проявлять попытку

втянуть его в некую игру ..............................

.Что это? На мгновение он почуствовал, как от запаха самок, его живот становится

подобен тонкому волосу. И казалось, на свете нет ничего слаще, чем его порвать!

Сумашедшая сила, как бы вливалась ему прямо в спину, в плечи

и заставляя выгибать шею достигала гривы. "Ведь если я, даже кончиком когтя,

прикаснусь к любой из них, ...она тут же покорно ляжет,

подобно служанке, долго ожидавшей своего господина!"

.Вдруг, он начал замечать, как одна из самочек особенно по долгу

стоит рядом и лишь подчиняясь необходимости уступить место подругам,

отходя и часто оборачиваясь, подолгу глядит на него, словно желая сказать

"Ну, ...что же ты?"

...И он решился.

Отойдя от прайда ровно настолько, что было слышно только их дыхание, он почуствовал,

как её холодный нос прикаснулся к его разгорячёному телу. От такой близости львицы,

немного слабели лапы, но... Она легла!

...Клац!

Металлический замок решётки безжалостным, стальным прутом

ударил туда, где всего больнее... В сердце.

- Не понимаю, как ты не боишься, заходить к нему в клетку?! ...................

- Не смеши меня, это же не лев... Тряпка!

И человек, бодрым шагом переступил порог.

.Вот уже более восьми лет, как Игорь прибыл в Ирландию.
Надо честно признать, не по собственной воле. Кризис вынудил. Да что там кризис.
Системное обрушение целой страны, затронувшее в буквальном смысле слова всех
и каждого, заставило многих покинуть "родные пинаты". Вот и он, не имея привычки
подолгу выяснять "кто виноват", очень скоро решил для себя вопрос "что же делать".
Биться за "место под солнцем" он никогда толком не умел, да и не любил. А посему,
отдав последний долг почившим родителям, продал квартиру и подался туда, где
нуждались в рабочих руках.
.Любопытная, надо заметить, это страна - Ирландия. Всё-то у них "не как у людей".
Начиная с дорог имеющих левосторонее движение и заканчивая собственно самими
ирландцами. Лишь через месяц, по прибытии в эту маленькую и вместе с тем очень
уютную страну, Игорю (не обладавшему надо признаться глубокими познаниями в
английском языке на котором почему-то предпочитают говорить ирландцы) удалось
разгадать тайну их загадочной манеры помахивать головой. С лева на право, при
этом слегка приподнимая к верху подбородок.
.Дело в том, что многие столетия люди живущие на продуваемом тёплыми ветрами
гольфстрима острове, не имеющем достаточно глубоких почв, а потому не обладаю
щем достаточным колличеством древесины (с тем, чтоб сделать приличный корабль
и на...) жили в основном скотоводством. Промысел этот был мало чем похож на при
вычные для нашего понимания ковбойские ранчо, с перегоняемыми по огромным
пастбищам стадами.
.Как уже было замечено выше, Ирландия это остров, причём достаточно небольшой,
а благодаря мягкому климату и довольно добродушному характеру его обитателей,
заселён он плотно. И если весь скот, необходимый для жизни народа, попытаться согнать
в одно стадо, под "крепкую руку рачительного хозяина", то прочим обитателям обязательно
станет невыносимо тесно! После чего, естественным образом станет невыносимо тесно
и без меры "рачительному хозяйственнику".
.Такой вот "парадокс" и вынуждал древних Ирландцев столетиями строго блюсти соци
альную справедливость т.с. "один человек - одна корова". И именно у этих туповато-
безмолвных созданий жители весёлого острова и переняли этот жест приветствия.
" Мы, как кони гривой машем, а эти и тут на свой лад ...бычьё." Подумалось Игорю
вынужденому стоять в очередь постофиса, с тем чтоб уплатить штраф
за неправильную парковку машины. "Чертовски тесный остров"...

..."Не понимаю, как такое могло случиться!?"

.Разгуливая по хорошо ухоженным тропинкам, долгие годы взращеваемого им сада, Игорь предавался

невесёлым размышлениям. Плоды многолетнего труда, принёсшего ему славу непревзойдёного флориста,

таяли не глазах. За свою долгую и нелёгкую жизнь, он успел исколесить пол-света в погоне за самыми редкими

и прекрасными видами орхидей! Порой казалось, что во всём мире не осталось ни единой даже самой сокровеной тайны

об этих удивительных цветах, которую он не изучил бы самым тщательнейшим образом. И даже более того...

.Он, будучи человеком с практическим складом ума, всегда с несильно скрываемым сарказмом,

имеющим даже некоторый оттенок пренебрежения, относился ко вс эт никчёмным и

безовсякой меры начитанным пустозвонам. Любящим с умным видом порассуждать о том,

чего никогда в своей жизни не видели. У него же, в "арсенале" его собственной оранжереи

имелись такие образчики тропической флоры, от одного вида которых, в немом изумлении

умолкали даже самые безудержно философствуещие "специалисты"! А всё почему? ...

.Да потому, что он сам... Сам, своими собственными ногами истоптал практически всё верховье

Амазонских джунглей! Самим собою, не раз и не два, кормил он всевозможных паразитов, кишмя

кишащих в тропических лесах Латино-американского континента. И не понаслышке знал, что испытывает

плуголодный, измученный лихорадкой человек, когда не смотря на казалось бы в конец рухнувшие надежды

вдруг!, обнаруживает то, чего ещё никогда до него не видел глаз человека!

...Скажите? Кто и когда... Где и за какие деньги?, сможет купить этот сладостный миг! Миг...

...Когда ты... победил самого себя. И под твоими ногами, лежат твои же трусость и отчаянье! Ты, сделал это.

Но теперь...

...Неуклонно, день за днём, его слава рушится подобно зданию не имеющему под собой основания.

Столь изящно выстроеная им схема, когда люди восхищённые прекрасными соцветиями, приносили

к его ногам любые суммы денег, с тем чтоб он организовывал всё новые и новые экспедиции, начала

давать сбои. И хоть едва поначалу заметные, но неумолимые в своей беспощадности. А всё почему?

...Всему виной - этот жалкий выскочка... Который кроме своего (садом-то не назовёшь) огорода ничего

в жизни не видел! Полу-грамотный мужик. Умудряется выводить такие популяции розовых кустов, что

один лишь их аромат, вынуждает краснеть самых искушённых модниц пристыженных непритязательностью

запахов своей парфюмерии.

Но что поражает более всего, так это то, что ему для этого нет никакой нужды

выстраивать сложнейших экономически запутанных схем! Никаких экспедиций

Сидит и разводит... Ну не бред, а? ...

.......Игорю очень хотелось получить Чемпионский Пояс, но...

Признаться честно... он его боялся. Нет, ну посудите сами. Здоровенный мужик с огромными,

как две совковые лопаты ручищами, стоял в противоположном от Игоря углу ринга и хмуро

глядел на него своим тяжёлым, как мысль о неизбежности взглядом... "Напрасно это, ...как-то всё!

...- Игорь, Игооорь! ...Ты о чём думаешь?

Несколько раздражённый голос тренера, исполняющего роль его секунданта,

подобно звону якорной цепи вырвал Игоря из состояния задумчивого оцепенения.

...- Сынок! Ты помнишь всё то, чему я тебя учил?

То, с каким энтузиазмом были прознесены эти слова, не остовляло никаких сомнений -

Егор Тимофеевич поставил на него приличные деньги и в случае чего...

Почему-то думать об этом, хотелось даже меньше чем о непонятной перспективе

предстоящего боя.

.Его карьера протекала в достаточно спокойном русле череды побед и поражений, до того самого дня пока он

не повстречал Егора Тимофеевича. Дядька этот обладал удивительной способностью говорить... и говорить!

"- Игорёк, я сделаю из тебя... неее-т, не просто рядового чемпиона... Слава о тебе, подобно не слыханными доселе

человечеством звуками, разнесётся от края земли и до края! Мохамед Али будет посрамлён, как никчёмный

неудачник! О нынешней же славе Холлифилда и говорить-то не прилично. Ты думаешь, что я шучу? Нет сынок!

Ты просто не знаешь себе истинную цену. Подойди сюда. Глянь в зеркало и ответь мне, где ещё ты увидишь такие

мускулы? Ну а о твоей выносливости и вовсе говорить не приходится. Неужели ты думаешь, что все эти громкие

имена чего нибудь стоят? Да все они ноль! Пустой, раскрученый бренд и ничего более. А ты... Ты настоящий!

...ну а имя мы тебе сделаем. Легко!

Дыыы-нььь!!!

.Игорю показалось, что молоточек рафери ударил

не в бронзовое блюдечко гонга, а прямо в мозг...

...Пртивник ждал его уже в центре ринга...

Два стууула в комнате чудееесной

Войдя увидела она.

И села жёпой промеж крееесел.

Смешней не встретите кинааа...

[нечто]

Маятник Фуко




- Уйдет!
- Да никуда она не уйдет, вы вправо забирайте там безопаснее.
Петр нервничал, все-таки это его первая охота, все внимание было поглощено бившейся в судорогах тушке, попавшей в их западню, и слова наставника Эдуарда пустым звоном отдавались в его голове, лишенные всякого смысла.
Чувство жалости размешанное игровым азартом с легким налетом отвращения и какого-то иррационального любопытства вытеснили все обычные мысли и чувства оставив место только для запечатления происходящего в памяти. Переживание было столь интенсивным, что казалось весь мир дрожал как струна под медиатором хард рокера взявшего любимый аккорд и теперь повторявшего его в каком-то безумном исступлении. Петя взмок.

- Петр, хватайте, а то и впрямь уйдет.
Сознанием Петр опять никак не воспринял команду Эдуарда, но на бессознательном уровне видимо запустились какие-то скрытые механизмы и то, что произошло дальше он, наблюдал как бы со стороны. Откуда-то вдруг появились мелькнув серебром толстые канаты и устремились, а иначе и не назовешь, ко все еще теплящей надежду на спасение добыче. Быстрыми и ловкими движениями Петр стал обматывать ее темное тельце действуя исключительно инстинктивно при этом не вовлекаясь полностью в процесс. Одна часть его личности совершенно никак не рефлексируя выполняла действия тогда как другая напротив - в действиях никакого участия не принимала, зато наблюдала за всем этим с большим вниманием но без всякого интереса. Такое разделение на деятеля и очевидца само по себе было ново и удивительно, но гораздо удивительнее было то, что с каждым новым движением Петр все больше понимал что же здесь происходит. Это знание, казалось приходило ниоткуда. Как будто эти странные серебряные канаты были придатком его мозга вынесенным наружу и любые манипуляции с ними были аналогичны мыслительной деятельности, правда в не совсем привычном понимании. Сравнение было верным но уж больно жутковатым, отчего Петр старался больше не смотреть на эти веревки.

В этот момент он почувствовал жгучее желание, даже скорее не желание, а настоящую жажду. Мотнув головой из стороны в сторону, как бы выискивая объект с которым следовало связать это ощущение он осознал, что выбор был невелик. Даже иначе – выбор был и не нужен, чувство необъяснимого томления исходило от обмотанной веревками тушки, которая подергиваясь в предсмертных конвульсиях создавала вибрации в голове Петра, что по видимому и вызывало это новое ощущение. Двигаясь, словно в полусне Петр наклонился к своей жертве. Такое действие сразу же показалось ему вполне естественным и очевидным. Знание того что надо делать возникло само по себе, оставалось только подчиниться. Мощными челюстями он вонзился в кокон угодив точно между намотанными канатами туда где находилось брюхо. Деятель в его голове не испытывал ни отвращения, ни страха, он как робот выполнял заложенную в него программу не допуская лишних движений. Чего нельзя было сказать об очевидце, который к подобному готов не был. И когда в рот пульсирующими толчками стала заполнять теплая влага Петра чуть не стошнило. Положение спасло снова не понятно откуда появившееся знание, что все идет так как нужно и ничего ужасного или противоестественного в себе не содержит. Как по волшебству тошнота пропала и Петр с удивлением отметил что высасывание крови из живого существа даже в чем-то приятная процедура. Стало ясно что нужно подождать хотя и не понятно чего именно, но выбора у Петра не было и он застыл в ожидании. Какое-то время ничего не происходило, а затем - ослепительное чувство единения двух существ доселе чуждых друг другу какое бывает во время сексуальной близости (хотя Петр и не знал по причине молодости сексуальной близости но множество рассказов более старших товарищей сформировали у него вполне определенное представление) заменило собой бушевавшую жажду и заполнило собой все. Поглотив как окружающие предметы, так и внутреннее к ним отношение. Находясь в этом потоке невозможно было помыслить что-то еще, для всего отличного от переживания блаженства просто не оставалось места. Да и самого места тоже не было. Нельзя было сказать что это происходит где-то или даже с кем-то. Петр перестал быть собой и превратился в какой-то искрящийся удовольствием и радостью шар не имеющий границ.
Переживание длилось меньше минуты, но казалось в эту минуту произошло все что только может произойти, о чем можно помыслить и то, что невообразимо. Понемногу ощущения стали стихать, и мир снова разделился на Петра и все остальное.

Придя в себя, он еще некоторое время не мог отдышаться. Несмотря на столь необычный и воодушевляющий опыт не было острого желания все это повторить снова и сейчас же. Чувствовалось насыщение, и еще было понимание, что он обязательно повторит позже и ни один раз. Это понимание рождало чувство спокойного удовлетворения, в которое вплеталось памятование о чем-то важном, что с ним только что произошло, но было упущено. Возможно повторный опыт раскроет этот секрет, но повторять его в ближайшее время не хотелось и Петр отложил вопрос на потом.
Кроме памяти о случившемся осталось и еще кое-что. То самое чувство жажды, не такое сильное но вполне ощутимое поселилось где-то внутри Петиной личности как будто разлетевшись на тысячи мелких осколков которые сверкали попеременно сменяя друг друга напоминая о себе то легким беспокойством, то едва уловимым дискомфортом, а то и вовсе чем-то невыразимым которому еще следовало найти соответствие в Петиных представлениях.

Петр с интересом принялся изучать это новое чувство. Он слышал, что обращение новичка знаменует не столько сама охота, сколько появление нового качества в его личности. Качества охотника. Несомненно, жажда и была свидетельством состоявшегося обращения. Понимание этого заслонило собой даже недавнее переживание вместе с ощущением жалости не покидавшим его с самого начала охоты.

Краем глаза Петр заметил что наставник с восхищением наблюдает за ним и легкое самодовольство приятно расслабило шею приведя мышцы лица в некое подобие улыбки.
- Молодцом! Воскликнул Эдуард и подошел ближе. - А по началу то не верилось – подмигнул он с усмешкой.
Петя вспомнил как перед охотой он донимал наставника вопросами не представляя как они отправятся в такое опасное мероприятие безо всякого оружия. Сейчас такое поведение казалось ему глупым и стало немного стыдно.
- Ну полноте, Эдуард видимо прочитал выражение лица своего ученика и понял что того тревожит. По началу все через это проходят. Зато теперь и ты ощутил этот незабываемый момент. Эх Петр Петр завидую я тебе, в первый раз это всегда свежее. В такие минуты и понимаешь что за штука такая жизнь и кто ты такой на самом деле.
Внезапный переход на «ты» в обращении наставника нисколько не удивил Петра, он знал что это традиция. Еще это было дополнительным свидетельством удачной инициации.
Но вот сам смысл сказанной фразы показался загадочным.
- И кто же я на самом деле?
- Ты паук. Родился пауком а теперь и подтвердил эту идентичность.
Петр смутно понимал значение слова «идентичность», но спросил про другое:
- Неужели нужно подтверждать что ты тот кем родился?
- Конечно, подтвердил Эдуард, пауки это особые существа. Нам от рождения дан шанс понять и принять свою природу. От того как ты поймешь и зависит примешь ты ее или нет. Соответственно принять можно только при правильном понимании, а это не всем доступно.
Слова наставника слабо прояснили его вопрос, но сегодняшний день итак был слишком насыщенным, что даже небольшое умственное напряжение давалось с трудом, поэтому он решил слушать и спрашивать просто то что приходит в голову.
- А у меня это получилось?
- Время покажет, уклончиво ответил Эдуард и тут же добавил: но по всем признакам ты на верном пути.
- А что бывает с теми кто не подтвердил свою… с теми кто не понял?
- Они лишаются права строить паутину. Жажда (Петр удивился что наставник выразил это тем же словом что и он сам) у них тоже присутствует, но в совершенно разреженном виде и если они пытаются плести паутину то она выходит без узора. Они становятся отшельниками и влекут жалкое существование подобно другим существам.
- А что такое паутина? Точнее я понимаю, что вот то на чем мы сейчас стоим это она и есть, но что это такое?
- Видишь ли Петя, все живые существа имеют свой аналог паутины, хотя только у пауков она, если так можно выразиться в оригинальном исполнении, а потому и совершенна. Паутина - это в каком то смысле связь между тобой и пониманием себя. Только через плетение ты обретаешь себя и принимаешь свою паучью долю. Отличие с другими существами в том, что они плетут свои узоры только один раз и испытывают обретение себя тоже только единожды. После чего они ммм… сами попадают в свои сети и вынуждены ходить по кругу. От этого их паутина вибрирует, что напоминает им о том первом настоящем переживании обретения себя и это все на что они могут рассчитывать.. Их жажда мельчает и ощущения вызванные воспоминаниями все больше притупляются.
Как вибрировал один певец:
«И мы вошли в эту реку однажды
В которую нельзя войти дважды
С тех пор я переплыл через тысячи рек
Но нигде не смог утолить этой жажды»
К концу жизненного пути они становятся совсем вялыми и апатичными, потеряв какой-либо вкус к жизни. А все от того что они не знают о своей паутине и ее роли в их жизнях.
Петр вдруг явственно почувствовал себя вялым и апатичным и желание о чем-либо спрашивать исчезло. Повисла долгая пауза. Все события сегодняшнего дня наложились в голове друг на друга и были похожи на развороченный кокон лежащей рядом мухи. Им еще предстояло превратиться в новую цельную нить, которая сложиться в прекрасный и неповторимый узор его уникальной паутины и Петр не хотел мешать этому процессу.
Всего существует шесть видов паучьего шелка – наконец заговорил Эдуард - каждый из которых имеет собственную частоту вибраций что позволяет плести шесть различных типов паутин. Как ты, наверное догадываешься каждому типу паутины соответствует определенный комплекс переживаний. Под переживаниями я имею ввиду то каким образом ты обретаешь себя. Это не значит что есть какое-то конечное число переживаний, хотя бытуют и такие мнения, но более верным является то, что переживания имеют ветвящуюся структуру. Есть некое одно коренное, которое дробится на остальные. Впрочем, это нисколько не умаляет силы и красоты самих ощущений. Во всех них присутствует возможность для обретения себя. Ну да это ты и так все узнаешь…
- А вам никогда не бывает, ну жаль ее? Петр кивнул в сторону развороченного кокона мертвой мухи.
Наставник проследил за его взглядом.
- Петя, ты не совсем верно интерпретируешь происходящее. Тебе наверное кажется что муха на самом пике своей полной смысла жизни угодила в хитро расставленную пауками-душегубами ловушку чтобы затем умереть в страшных мучениях. А на самом деле все совсем по другому. Муха подошла к концу своего путешествия совершенно добровольно и мы выполняем роль, скорее ее провожатых, нежели мучителей.
Петр открыл было рот, но Эдуард предостерегающе поднял лапку и продолжил:
- Боли она не чувствует, мы вводим обезболивающее. Страха у нее тоже нет, скорее волнение в предвкушении неизведанного. А что касается того, что здесь ее жизненный путь подходит к концу, то это ее выбор, пусть и не совсем осознанный. Просто пришло время и из множества вариантов своей смерти, замечу что остальные варианты не дадут ей ничего а просто механически констатируют ее финал, выбрала то к чему стремилась всю свою жизнь. Далеко не всем мухам так везет.
- В смысле? Что значит остальные варианты ей ничего не дают? А что дает ей вариант с пауком? Вы хотите сказать, что муха испытывает тоже что и я… и паук?
Ну не в такой конечно степени, но что-то очень близкое.
Петру это не показалось убедительным.- И надо полагать своей агонией она показывает как ей хорошо.
Эдуард совсем не рассердился на это язвительное замечание, напротив выражение его лица стало спокойным а взгляд задумчивым. Придет время – сказал он – и ты и я испытаем в точности тоже самое что и эта муха. Но об этом тебе пока рано знать.
Петр понял, что наставник намекал на табуированную тему любовных отношений между пауками и молча кивнул. Наступившая тишина продолжалась недолго.
- Ну чтож, теперь Петр ты должен сам сплести свою паутину с только тебе известным узором.
- Сам?
- Ну да, эту сплел я, в так сказать, ознакомительных целях, а последующие плести тебе. Только больные пауки вынуждены довольствоваться чужой паутиной, но это у нас редкое исключение. Запомни главное:
Паутину каждый раз необходимо ткать новую иначе узор приестся и начнет терять свою новизну, а вместе с ней потускнеет и то что ты испытал.
- Вы хотите сказать что паутина как-то определяет то переживание которое я получу?
А какова же роль мухи?
Мухой, Петя ты питаешься. Но когда муха бьется в предсмертной агонии она создает тонкие вибрации твоей паутины общая картина которых зависит от узора созданного паучьими нитями, что собственно и рождает переживание. Выражаясь поэтическим языком муха играет струнами твоей души а ты зажимаешь аккорды.
- А нельзя ли, в таком случае, как-нибудь сделать тоже самое, но без мухи? Так сказать самому сыграть на своих струнах – дополнил свою мысль Петя и от чего-то покраснел.
Эдуард нахмурился. Можно, но это будет суррогат ты же понимаешь?
Петя понимал и поэтому ему расхотелось развивать тему в этом направлении, но Эдуард издевательски продолжал:
- Сыграть на своей мандалине (Эдуард сделал ударение на втором слоге в слове мандалина от чего Петр покраснел еще больше ) можно разве что по причине серьезного заболевания повлекшего за собой немощность паука, делая его ммм… недееспособным. В остальных случаях разница в ощущениях настолько велика, что врядли найдется паук в здравом уме отказавшийся от живого восприятия в пользу - Эдуард скривил лицо - бутафории.
- Тут ты загодя знаешь – продолжал он - какой звук будет извлечен и он не содержит в себе неизведанного. Ты как бы уже заранее его ощутил и поэтому не сможешь вдоволь насладиться его восприятием. Муха же, производит абсолютно стохастические вибрации каждая из которых для тебя в новинку. Некоторые мистики считают что имеет значение и то что муха производит не просто вибрации, но и то что эти вибрации вызваны ее предсмертной агонией. Как по мне так это очередные околофилософские рассуждения эстетов-бездельников, чего они только не наплетут лишь бы делом не заниматься.
Кроме того помимо ммм… психологической составляющей процесса есть и немаловажное физиологическое дополнение. Эдуард сделал несколько многозначительных жевательных движений. Кстати, нечто подобное и проделывают низшие существа вроде мух. Для паука это недостойно. Так что можно Петр, но лишь одним глазком. Задорно подмигнув Петин наставник расхохотался.
- А почему узор приедается?
- Ну и вопросики у тебя – ухмыльнулся Эдуард. Сказать по науке так это не в моей компетенции. Это тебе всякие умные книжки надо почитать. К примеру был такой философ соткал книжку «мир как жажда и вибрация» хорошо читается но мрачновата. Есть и много других, уж не знаю какие тебе посоветовать. А если так, по простому, то рано или поздно ты узнаешь все узоры своей паутины и начинаешь повторять уже известные тебе действия. Все замыкается в круг, вибрации теряют новизну и дальше как раз и получается тот суррогат о котором мы только что говорили. Так, в этом круге, живут низшие существа и только пауки нашли выход. Мы не дожидаемся когда паутина приестся, а заблаговременно плетем новую.
Петр отчетливо представил себе вереницу кругов которые собой образовывали линию также замыкающуюся в круг. Элементы составляли множество, которое в свою очередь служило элементом другого множества похожего на свои элементы и так до бесконечности. Такого сравнения он сам от себя не ожидал.
- А вам не кажется что мы в итоге строим точно такую же паутину – вслух сказал он, только больших размеров? Что наш круг отличается от кругов низших существ только размерами?
- Понимаю о чем ты… но другого выхода нет к тому же обычно паучьей жизни хватает только на то чтобы понять это но не успеть как следует прочувствовать. А если так, то стоит ли об этом заботиться?
- Может и не стоит но меня почему-то заботит.
Эдуард улыбнулся. - Петр, а ведь это именно то, что сделало пауков отличными от других.
Пауков это заботит. Это именно тот механизм который научил их прощаться с паутиной не застревая в ней и плести новую.
- Не понимаю.
- Ты ведь слышал про прыжок в бездну?
Наставник не дождался ответа, считая по видимому что вопрос про прыжок в неизведанное для паука был риторическим.
- Вот когда нас начинает что-то сильно заботить и узоры перестают радовать мы совершаем прыжок. Кстати это также помогает новичкам понять как плести паутину.
- И как же это помогает?
- А вот так – сказал Эдуард и посмотрел куда-то за спину своего ученика. Петр неуверенно стал разворачиваться чтобы посмотреть туда же и тут почувствовал предательский толчок в спину. Мир завертелся как юла и Петр инстинктивно согнул спину и подобрал под себя лапки став похожим на шарик. Невольно в голове пронеслось сравнение с ощущениями на охоте с той лишь разницей что радости и счастья это не принесло. Петр не знал чем это все закончится но отчего-то было очень страшно. Возникло ощущение стремительного приближения к чему-то и эта встреча не сулила ничего приятного. Тут, неожиданно, откуда-то снизу выстрелил уже знакомый по охоте серебристый канат и падение прекратилось. Боясь пошевелиться Петр осторожно огляделся. Первое что он увидел была серебристая нить идущая из его брюшка вверх кончаясь на ветке дерева. Выглядела она довольно прочно, Петр вспомнил как обматывал ей муху тем самым подкрепив свое впечатление и успокоился. Чуть выше была видна паутина, та самая с которой он только что… с которой его только что столкнули! Виден был и виновник происшествия – темное, покрытое короткой шерстью лицо наставника довольно ухмылялось глядя на беспомощное положение своей жертвы. Петр почувствовал как в нем закипает гнев, но не успел выразить его в словах как Эдуард его опередил:
- Петр, только не обижайтесь, это было необходимо и совершенно безопасно.
- Мухам расскажите – пробурчал Петр в ответ, однако так чтобы наставник этого не услышал.
- Что?- донеслось сверху.
- Я спрашиваю – заорал Петр – что мне делать дальше?
- Спустись пониже самостоятельно и побудь там немного.
- «Немного», это сколько?
- Ты сам поймешь, это твое последнее испытание. Попробуй отделаться от беспокоящих мыслей. Не слишком увлекайся воспоминаниями и не особо фантазируй. Просто побудь там.
- Да, и еще – не вздумай лезть ко мне на паутину. Сделаешь это и я снова тебя скину. Я не шучу. - Ну все, мы все на тебя надеемся.
После этих слов Эдуард взмахнул лапой, отвернулся и исчез за листвой.
Такого поворота событий Петр ожидал меньше всего. Чувство обиды и злости за бесцеремонное отношение смешалось с чувством жалости к себе и полной растерянностью. Что было делать дальше оставалось непонятным. На секунду возникла мысль забраться обратно и сказать Эдуарду что приключений с него на сегодня хватит, но понимание того что таким образом он просто выставит себя слабаком и идиотом, не позволили ему поддаться этому желанию. К тому же наставник обещал его скинуть, что ему наверняка удалось – он был старше и крупнее. В этом случае Петру дополнительно бы грозило стать объектом всеобщих насмешек.
Чтож попробуем, решил он и стал осторожно спускаться вниз. Это оказалось несложно. Как в точности это происходит , он бы не смог описать, как не смог бы описать каким образом он двигает своей лапой. Все происходило само собой, без особого напряжения. Вскоре ему это даже понравилось.
Медленно отпуская нить Петр снижался в бездну. Страха не было скорее чувство какого-то иррационального любопытства размешанное игровым азартом с легким налетом отвращения и жалости.
Наконец он опустился по его мнению достаточно низко. Паутина осталась где-то далеко вверху и отсюда можно было различить лишь ее размытые контуры. Эдуарда видно не было. Петр попытался отделаться от беспокоящих его мыслей и стал ждать. Через несколько минут такого висения не произошло абсолютно ничего.
Что я вообще здесь делаю, думал Петр, неужели нельзя как-нибудь иначе научить меня плести паутину. А где-то там его друзья - Коля с Митей тоже проходили посвящение. Возможно даже как и он сейчас качаются на своих нитках. А может уже и поняли все. Мысль о том, что его друзья уже со всем разобрались, а он как тупица все еще висит тут неприятно кольнула Петино самолюбие. Надо собраться, что он там говорил… «. Не слишком увлекайся воспоминаниями и не особо фантазируй. Просто побудь там.»
Ну вспоминать ему особо то и нечего совсем недавно был личинкой, потом его чуть не сьели, а потом они подрались с Колей, потом подружились. Потом Кольку чуть не сьел Митя, но не сьел и с ним они тоже подружились. Затем все пошли в одну школу.
Память приходила односложными обрывками в виде отдельных слов или картинок в такт мерному покачиванию на нити. Когда воспоминания закончились Петя подумал о том, что значит плести паутину и как это должно выглядеть. После нескольких нелепых ассоциаций со школьными играми он отбросил и это.
Убаюкивающее покачивание нити спровоцировало спокойное и безмятежное состояние ума в котором нравилось находиться. Но не прошло и нескольких минут как это состояние стало трудно удерживать. Внутри образовывалась неясная пустота требующая немедленного заполнения. Тысячи маленьких хочу просыпались в нем и требовали к себе внимания. Петр пытался двигаться, но это помогло лишь отчасти. В скором времени желание что-нибудь сделать стало определяющим, но возможность подняться по нити была под запретом. Это было пыткой. Когда он делал какие-то движения ему тут же хотелось сделать их по другому. Когда он делал по-другому, он сразу же понимал что это не то и нужно делать иначе и так до бесконечности. Казалось нет такого положения тела в котором ему будет удобно. Когда же он выдыхался от физического перенапряжения, то же происходило с мыслями. Стоило о чем-то подумать как эта мысль становилась вязкой и буквально вклеивалась в мозг. Ей на смену просилась другая, но и с ней происходило то же. На смену мыслям приходили эмоции и устраивали свой хоровод. Все это повторялось по кругу из раза в раз. Петр кричал но с криками была та же история. Хотелось вырваться и убежать но это было невозможно. Тогда наконец пришло спасительное забытье.
Придя в себя Петр обнаружил что поселившаяся в нем после охоты жажда стала как будто больше и интенсивнее. Он ощутил, что круговерть мыслей, движений и чувств как бы засасывало этой жаждой, которая поглощая их все больше росла а сам он входил в оцепенелое состояние похожее на тяжелую болезнь.
Петр не знал сколько прошло времени. Здесь, в одиночестве не с чем было сравнивать и время текло по своим законам. Единственные события которые происходили существовали в его голове. Будь то яркая мысль или усиление эмоции, воспоминание, все это не имело объективной длительности. Сравнивать эти вещи друг с другом не было никакой необходимости. Единственным, что сопровождало каждое ощущение Петра было равномерно нарастающее томление. Он почти физически ощущал как раздробленные куски этой жажды снова собирались в единый монолит уничтожая с каждым таким воссоединением часть Петра в виде эмоций, мыслей, чувств и мнений оставляя лишь голое но неясное намерение. Временами ему казалось что пора лезть вверх, но что-то всякий раз его останавливало и чем сильнее становилась его жажда, тем явственнее он ощущал, что еще не готов.
Случалось, что какая-то часть Петра не желала уходить и усиленно цеплялась, тогда воссоединение жажды останавливалось и Петр был вынужден проживать эту часть как будто она была не воспоминанием, а реальным событием. Он плакал, кричал, бился в истерике, на него то накатывал дикий ужас, то беспричинный смех. Но за всем этим неизменно следовало опустошение и новый виток формирования жажды. Он плохо понимал, что с ним происходит и зачем, но не мог это не принять, не воспротивиться. Он просто висел и ждал.
Была в этом какая-то двойственность. С одной стороны ощущение жажды было необходимым и он это очень ясно понимал, но с другой стороны это чувство не было приятным. Да оно будоражило все его существо, или даже было его существом но вместе с этим он чувствовал свою отчужденность от него.
Наконец его намерение достигло необходимой интенсивности и Петр ясно осознал что пришло время действовать. Понимания что конкретно нужно делать у него по прежнему не было, но оставаться в подвешенном состоянии было нельзя. Это он тоже ясно знал.
Подтягиваясь на нити и медленно перебирая лапками, он пополз вверх.
Забравшись на ветку он испытал разочарование. Что дальше делать он все еще не знал. По всей видимости его инициация была провалена. Петр почувствовал как к горлу подступил комок и запаниковал.
- Ну и пусть, ну и ладно, ну и пусть… ну и ладно, значит просто не мое. Подумаешь не прошел какое-то дурацкое испытание. Ну и пусть.. буду значит отшельником… а что ведь и такие есть, чем они хуже… не всем же быть наставниками… значит я просто неудачник да и ладно, пусть подавятся сами же тоже кружат… еще как кружат… выход они нашли как же. Плел я их выход коконом. Петр повторил последнюю фразу несколько раз совершенно не понимая откуда она взялась но чувствовал, что она подходит как нельзя кстати. Да пошли они со своими паутинами, коконами, мухами, прыжками и обретениями себя, на корм самкам. Он попытался было сказать что-то еще но не нашел слов и просто сплюнув напоследок присел. Чувствовалась облегчение. Невозможность решить задачу тоже какое никакое решение. Можно теперь заняться и чем-нибудь другим. Однако, хочется есть. Чем интересно питаются отшельники? Падалью что ли?
Жажда так и не умолкавшая в нем теперь усилилась чувством голода и просто сидеть было невыносимо. Петр встал и начал ходить по ветке взад-вперед. Ему этого показалось мало и заметив невдалеке другую ветку он решил перебраться на нее.
- А собственно чем охота на паутине отличается от охоты без нее? В листве можно хорошо спрятаться и подкараулить зазевавшуюся муху. Напротив, такая охота возможно даже интереснее и требует еще больших навыков и ловкости. Перебравшись на соседнюю ветку он не остановился а направился к следующей которая располагалась чуть ниже и правее.
- Что он там плел? Вибрации струны моей души? А при чем тут паутина, ведь если вдуматься то контактируя с мухой напрямую я только тогда и получаю ее вибрации. А паутина это никому не нужный посредник. Суррогат. Эта мысль его рассмешила. Тем временем он уже спустился на первую ветвь и теперь снова двигался ко второй. Жажда в форме неясного беспокойства заставляла его ходить кругами, но он этого не замечал.
- Нужно просто не торопиться и не убивать сразу. Дать подергаться. А разнообразие внесет сила и место укуса. Да и мухи то ведь разные есть. Ни к чему эта паутина. Для старперов она изнеженных.
Говоря он все наворачивал круги как дикое животное в клетке зоопарка.
- Интересно как там Колька с Митей, прошли или тоже лопухнулись? Если так то можем втроем охотиться. Роли распределим, загонщик там, приманка и охотник. Ловушек понаделаем.
Внезапно он понял что уже давно не ходит по веткам. Под лапами ощущалось что-то липкое и упругое. Опустив взгляд он увидел паутину растянутую между трех веток. Не такую как та на которой они охотилась с наставником. Эта была еще не завершена и узор был иным. Было и другое, самое важное отличие – эту паутину ткал он сам.
Понимание вспышкой пронеслось в голове оставив уверенный и четкий след. Он знал что и как надо делать дальше. Сомнения были развеяны и он продолжил свою работу.
Да, теперь он стал настоящим пауком. Очень хитрым и изворотливым существом далекие предки которого когда-то открыли способ как избежать ловушек уготованных им природой. Не уподобиться тем низшим существам, что прозябают в собственных паутинах исходив их вдоль и поперек и теперь вынужденными повторять одно и тоже пряча это понимание от самих себя в многообразии своих мелких желаний на которые раскололась их определяющая все в этом мире жажда.
Тем временем паутина была почти готова ее аккуратные серебристые линии образовывали совершенный и неповторимый узор кидавший солнечный отблеск на зеленую листву.
Они забыли что такое встреча чистой и цельной жажды с первичной вибрацией мира осуществленной в акте охоты и теперь слышат лишь отголоски этого поистине грандиозного события когда в закоулках своих паутин натыкаются на давно истлевшие останки мух. Только паукам доступно это непреходящее знание которое они передают из рода в род. Только пауки знают как не позволить своей жажде размениваться на миллионы никчемных желаний и не увязнуть в своей же паутине для того чтобы на охоте встретиться с первичной вибрацией мира и познать себя. Пусть даже для этого и необходим болезненный прыжок в бездну.
Петр ходил кругами по только одному ему ведомому маршрутом оставляя за собой нити паучьего шелка. Со стороны можно было увидеть как эта нить образовывала растянутый между тремя ветками дерева круг внутри которого копошилось что-то темное и мохнатое.
А рядом был целый мир полный своих звуков и запахов естественным образом раскинувшийся на многие версты вокруг не знающий ни жажды ни вибрации, а просто находящийся в своем безупречном естестве.
Когда все было закончено Петр присел на краю, в просвете между кругами нитей и стал ждать.