Константин Семин

[if]

Теперь по вопросу №1. Кстати, однажды услышал весьма высокопоставленный отзыв о моих взглядах: "Дурачок вроде Удальцова. Хвалит эпоху, в которой не жил, распространяет идеологию, которую знает на уровне выпускника советского ПТУ".
.
Значит так. Вырос я в коммунальной квартире. Помимо нас в ней была прописана еще одна семья и автономный алкоголик дядя Юра. Кухня общая. Сортир общий. Каждой семье по комнате. Дяде Юре — тоже. Лица его не помню, помню по рассказам, что Юра вечно буянил, устраивался на ночлег в ванне, а однажды чуть не спалил нас всех, когда заснул с сигаретой.
.
Если выйти на лестничную клетку, то дверь справа всегда приоткрыта, потому что пьют за ней беспробудно, а хозяин — невысокий белобрысый мужик — любит вышибать замок. Потом чинить и вышибать снова. Раз в месяц мужик рвется зарезать свою хромоногую жену или хотя бы поставить ей хороший синяк. Этажом выше, ровно над нами, прописана вторая семья алкоголиков. В ней — пусть и не так экстремально — употребляют вообще все, включая ребенка, подростка по имени Володя. Володя выгуливает немецкую овчарку. Кажется, и от собаки пахнет перегаром. Вечная память о соседях сверху — песня "Лаванда". На протяжении многих лет она внезапно начинает играть среди ночи и всегда сопровождается громким хором фальшивых голосов. До сих пор, когда слышу Ротару, вздрагиваю.
.
Через 7-8 лет отцу, месяцами пропадавшему в командировках, удалось телепортировать дядю Юру и совершить размен с соседями. Коммуналка стала нашей целиком. Никаких богатств в ней никогда не было. Дверь оставалась деревянной до середины 90-х. В целом — если забыть об алкашах — и двор, и район был были вполне приличным. У подъезда — высокие клёны (во время уличной войны между "красными" и "белыми" в ветвях располагается штаб). Под кленами — лавки. На лавках — бабки. В магазинах — молоко со сливочной пробкой у горлышка и натуральный яблочный сок, от которого сводит скулы.
.
Подъезд помню хорошо, потому что регулярно терял ключ и мог половину дня провести на подоконнике, дожидаясь своих. На помощь приходила еще одна соседка, кажется, баба Маша. В её квартире всегда чисто и тихо. А главное, там находится большая библиотека, из которой можно безлимитно одалживать книги. "Десять лет спустя". "Двадцать лет спустя". "Одиссея капитана Блада", "Роб Рой", "Пуритане", "Квентин Дорвард". Сегодня не воспроизведу ни строчки, но тогда этого хватало, чтобы выпасть из учебы на неделю-другую. Телевизор марки Фотон появится в доме, когда мне исполнится 6. Он быстро сгорит и будет заменен на Рекорд ВЦ-311. Впрочем, куда большей популярностью, чем телевидение, пользуется кинотеатр в ДК УЭТМ — здании с колоннами, в стиле сталинского ампира. Там, расположившись на холодном фанерном сидении, можно за копейки посмотреть какой-нибудь фильм. На "Неуловимых" я ходил три раза подряд. В течение одного дня. За кинотеатром - парк с акациями и детским городком. Первая достопримечательность - высокая башня, сваренная из вертикальных труб, выкрашенная в цвета радуги. Сейчас ни один Роспотребнадзор не пропустил бы такое, но, к счастью, Роспотребнадзор еще не придумали. Ты ползешь по отвесной трубе и замираешь посередине от страха, и стоящая снизу мать требует, чтобы ты не трусил, а лез дальше, и ты жмуришься, но лезешь, и встаешь над деревьями, рядом с жестяным петушком, и смотришь на парк, как Кортес на саванну.
.
Отец никогда не говорил о работе. Я толком и не понимал, в чем она заключалась. Теперь знаю, это были испытания ракет. С полигона стреляют "изделием", а где-то сбоку летит 76-й с отцом и другими "сотрудниками" (запало слово) на борту и считает, пишет "телеметрию". Лишь иногда отец рассказывает о летчиках, штурманах, об испытателях, о погибших экипажах. Вообще у нас всегда много книжек о летчиках и полярниках. Водопьянов, Ляпидевский, Чкалов, Громов... Почему-то в мозгу никак не складывалась очевидная ассоциация - и осознание, что разбиться однажды мог и он, пришло слишком поздно. Появление отцовской сумки в коридоре рано утром означало, что он вернулся. И может быть, привез подарки. С Сахалина или Владивостока к нам прилетали диковинные консервы, и это считалось деликатесом. Мы донашивали друг за другом одежду, и это считалось нормальным.
.
Вся нагрузка в воспитании детей (3 сыновей) падала на мать. Нагрузка — в прямом, физическом смысле, потому что сумки с продуктами, а поначалу и нас самих, ей приходилось таскать на 4 этаж. Помощник я был никудышный. Иногда ходил на молочную кухню с бутылочками для братьев. Иногда — это началось уже к концу 80х — нужно было вставать в шесть утра и занимать очередь за хлебом. Очередь могла растянуться метров на сто пятьдесят, от зеленой "Булочной" до "Аптеки". И даже дальше. И я помню собачий холод, и свое полосатое пальто, и номерок у себя на ладони, который мне рисует какая-то тетка. Я один, и взрослые уступают мне очередь. И я помню, как сотрудников отцовского КБ начали подкармливать картошкой, которую сначала было нужно выкопать. А иногда собирали турнепс, чтобы потом получить картошку. И мы втроем — мать, отец и я — едем-едем-едем куда-то на автобусе, копаем, собираем в мешки. И потом причитающийся нам мешок машина привозит к дому. И нам от кого-то достаётся сарай на отшибе. И отец в одиночку выкапывает в сарае огромную яму, выкладывает её шлакоблоками, и в этой яме поселяется картошка. И раз в две недели он уходит за картошкой с ведром, а я иду помогать. И внутри сыро и холодно. И я боюсь, что крышка захлопнется и мы не выберемся на свет.
.
Наш мир не был уютным и радужным. Он состоял из примерок школьной формы, которые я ненавидел. Из бесплатного проезда по талону для "многодетных", которого я стеснялся. Из красного галстука, который я одним из первых снял с себя и выбросил. Из эмалированных баков в школьной столовой с казавшейся отвратительной молочной пенкой... Но это был чистый и честный мир. Я помню Парад Победы... Помню первомайские демонстрации, когда, выглянув из окна, смотришь, как часами плывет за окном улица. И потом выбегаешь, вливаешься в поток и встречаешь здесь всех — от детей "сотрудников" до соседских детей. Помню заводские гудки и сирены гражданской обороны, и голос, объявлявший на весь район: "Граждане, учебная тревога, учебная тревога!" Помню, как прятался под стол, стараясь следовать указаниям с плакатов по НВП. Помню бородатых конструкторов и инженеров, с которыми отец играл в городки на площадке за стадионом. Помню, как тяжело придать ускорение кованой бите, и как с грохотом разлетается город, когда бита попадает в цель. Помню субботники. Помню, как — чтобы перекрыть грязь и лужи перед домом — отец мобилизовал детей и взрослых, и за день была выложена дорожка из камней и плит. Как незнакомые дядьки сажали потом вдоль дорожки клёны, подвязывали деревца. Как в одиночку, словно солдат, обрабатывала цветник перед своим крыльцом бабушка. И помню сливочный крем в стальных чашках, подававшийся в кустанайском кафе, которым заведовала другая бабушка — мы навещали её иногда. И все бабушки с дедушками часто и надоедливо повторяли, что мы счастливые — потому что у нас всё есть и мы не знаем войны. Помню первую виденную мной электрогитару. Семье вручали награду, и мы стоим — мать, отец, братья. И нам протягивают полиэтиленовые пакеты. А сбоку какой-то усатый и волосатый человек из ВИА поет: "Я буду долго гнать велосипед".
.
А потом этот мир начал рассыпаться. Не знаю, в какой момент. То ли с появлением на кухне белых пластиковых мешков с американской фасолью. То ли со строительством коммерческих киосков перед Молочным. То ли с диковинных иномарок... Исчезли гудки и сирены. Исчезли красные флаги и демонстрации. Опустели футбольные и хоккейные площадки. Закрылись секции спортивной гимнастики. Начали осыпаться фасады. Кто-то сломал кленовые саженцы. На улицах появились смуглые люди в восточных одеждах, просившие есть. В парке за ДК погнули ограду, опрокинули и сожгли скамейки, через несколько лет там начнут продавать героин. Будет навсегда заброшен штаб на вершине дерева, а "белые" и "красные" займутся собиранием вкладышей от турецких жвачек и перезаписью кассет с Цоем. Переедет семья бабушки — в Казахстане станет тяжело и страшно. Что дальше — известно и без моих воспоминаний. Вот эту фотографию, где мы стоим вместе, следующая эпоха раздавит своим грязным колесом, оставит на ней рваные, незаживающие следы.
.
Я, наверное, не был восторженно счастлив в этом уже не совсем советском (шла Перестройка) "совке". И трава не была тогда зеленее. Но в воздухе всё еще было разлито остаточное ощущение, незнакомое сегодняшним людям. Ощущение большого, таинственного, великого смысла, большой гордости и большой причастности: в первую очередь, самих людей — друг к другу. Ощущение, что ничего страшного никогда не случится. А все, что кажется страшным, при желании можно преодолеть. С тех пор я объехал ту пропавшую, словно Атлантида, страну вдоль и поперек — от Приморья до Бессарабии, от Мурманска до Одессы. Я выслушал сотни историй. Я видел, как греются у костров женщины в брошенных военных городках Забайкалья. Я видел сложившиеся от авианалетов дома. Я видел дорогие гранитные кладбища и безымянные могилы. И в остывших цехах, и на руинах школ, и среди опустевших авиационных ангаров я держал в руках гигантские остывающие кости этого убитого мира, и я оплакивал их. Я точно знаю, что при всех прочих недостатках и тяготах я родился в самой лучшей в мире стране. И это не было детской иллюзией. Это было истинной правдой.

[if]

Когда в 90-е в Россию хлынула волна разнообразной эмигрантской швали, этих людей готовы были носить на руках. Еще бы! Как надо любить Родину, каким мужеством необходимо обладать, чтобы променять западный рай на голодный и оборванный совок. Это ж подвиг — преломить с нами ржаную буханку, втиснуться в наш общественный транспорт, отрезать себя от супермаркетов и диснейлендов.
Правда, довольно скоро выяснилось, что триумфально прокатившиеся от Владивостока до Москвы "возвращенцы" вовсе не обижены судьбой. Одни поселились в загородных поместьях, другие - в ранее отнятых советской властью квартирах. Но почти все, засучив рукава, ринулись обустраивать "Россию, которую потеряли в 1917-м" — в Госкомимуществе, на министерских постах, в университетах, журналах, издательствах. И, конечно-конечно, за благородными эмигрантскими порывами не было ни чужого умысла, ни корысти. Ни пломбированного вагона, ни денег немецкого (американского) Генштаба.
.
При этом "спасители России" действовали как бы в противофазе. Они-то летели в Москву, а им навстречу уже поднималась волна новых беженцев. В 90-е и 2000-е у меня перед глазами прошла толпа слабовольных людей, которые, воспользовавшись загранкомандировкой или просто шансом продаться, оставались жить в США, в Канаде, в Европе. Журналисты, ученые, спортсмены, музыканты, балерины. Вообще я наблюдал самых разных эмигрантов — отпрысков августейших фамилий, евреев, бандитов, борцов за демократию. Но все их сборища были одинаково жалки и унылы. Пожарить мясца. Попить винца. Порадоваться тому, что вовремя сделал ноги. Тому, что сосед сидит на вэлфэр, а ты получил хороший контракт. Ни один, разумеется, и мысли не допускал о возвращении. Куда? Назад? Назааад??? Да там всё пропало!
Ни один из этих переселенцев никогда и ни за что (ну разве за хлебное место в Госкомимуществе) не променял бы комфортабельную жизнь в Швейцарии на шалаш в Разливе и холодный ветер Финляндского вокзала.
.
А теперь давайте вспомним, как возвращались в Россию картавые большевики. Деньги Кайзера — хорошая штука, спору нет. Предположим, ими набиты все карманы. Но где ты собрался их тратить? На кого? Счетов на Кипре еще не придумали. Нет у тебя и семьи, которую можно спрятать под Цюрихом. Я видел множество современных "революционеров" на службе "цивилизованного мира". Их революция всегда начиналась с вида на жительство в США и с банковского счета в Chase Manhattan. А тут? Тебе 47. Вся твоя собственность — Надежда Константиновна, которой 48, но вряд ли, отбывая в окровавленную, разваливающуюся на части страну, ты можешь планировать семейное счастье. Гораздо вероятнее другое. Тиф. Голод. Кирпичная стена. Или пуля Каплан, которая сильно поправит "план кайзеровский" всего-то через год после Финляндского вокзала. Есть еще Инесса Арманд. Но и ей уготованы не альпийские луга, а смерть от холеры в Нальчике, осенью 20-го. Есть Георгий Сафаров. Но этому предстоят 8 лет лагерей и расстрел в 1942-м. Есть Григорий Усиевич, но он погибнет в 1918-м, в бою, на Урале. Есть Войков, его убьют в 27-м, в Варшаве. Есть множество еврейских фамилий, но их подлинность, а также годы жизни в большинстве случаев неизвестны. (Единственный список пассажиров составлен В.Бурцевым, для пропагандистских нужд сначала Временного Правительства, а потом — белогвардейцев).
.
Как бы то ни было, действия этого эмигрантского вагона попахивают безрассудством. По поручению Германии? Но Германия будет убивать коммунистов тысячами, а через 24 года — миллионами. Нет памятников Ленину "от благодарных немцев". Еврейские банкиры? Но в современном Израиле СССР — это ругательство. Всесильные американцы? Но не они ли установят продовольственную блокаду Советов, обрекая людей на голод? Не они ли будут готовы уничтожать бациллу коммунизма ядерным оружием? Тогда каков же гешефт, расчет, в чем цель? Напиться ненавистной русской кровушки, чтобы напоить эту землю своей? Да сиди ты себе спокойно в Швейцарии, куда ты лезешь вообще?
.
Я вспоминаю те и эти виденные мной эмигрантские лица и не могу найти ни одного, способного взять и разменять свой размеренный и спокойный быт на ужасы революции и гражданской войны.
.
Еще один упрек (помимо работы на внешние силы), который часто бросают большевикам — это антивоенная пропаганда и разложение армии. Видите ли, какая штука... Чтобы вести пропаганду в окопах, надо находиться в окопах. То есть как минимум рисковать быть расстрелянным по приговору военно-полевого суда или разорванным немецким снарядом. Грубо говоря, надо быть одним из. Одним из солдат. Одним из рабочих. Одним из крестьян. Одним из казаков. Одним из убитых.
Наблюдая, как большевиков сравнивают с деятелями современной оппозиции, я никак не могу понять, в чем же сходство? Можно ли представить Шендеровича на передовой под Донецком, агитирующим за мир? Можно ли представить Навального в Сирии, среди солдат, призывающим к свержению Асада?
.
Нет, все-таки было, было что-то другое. Что-то помимо 30 миллионов кайзеровских рейхсмарок.

[if]

Интересно вот. Чем ближе к столице, тем больше люди дрожат за свое имущество. Ведь если снова придут большевики, то непременно заберут у каждого приватизированную квартиру, жидкокристаллический телевизор, шестой айфон, мультиварку и выданную Гайдаром удочку для ловли рыбы.
.
В то же время многие "защитники капитализма" любят в выходные сесть в собственное авто, отъехать километров на дцать от города и углубиться в лес в поисках грибов-ягод.
Однако никто при этом не задумывается о том, что уже завтра — если заветы Гайдара продолжат воплощаться в жизнь с нынешней скоростью — каждый уникальный член капиталистического общества вынужден будет искать грибы и ягоды у себя на подоконнике.
.
В мире победившего капитализма не бывает ничьей земли. И общей земли не бывает тоже. Как не бывает по-настоящему общественной медицины, общественного здравоохранения, общественного образования. Видишь поле? Это поле маркиза Карабаса. Видишь рощу? Это роща маркиза Карабаса. Видишь озеро? Это озеро маркиза Карабаса.
.
Любой, кто пожил немного на загнивающем Западе, знает: найти там дикий, бесхозный клочок территории практически невозможно. У всякого куста есть хозяин. У каждого пня есть цена. У каж-до-го. Изящное, незаметное проволочное ограждение. Private Property. Video surveillance. No Trespassing.
.
В лес захотелось? Добро пожаловать в национальный парк. 5-10 долларов за вход. Интересует озеро? Берег моря? Вот тут, тут, тут и тут — частный пляж. А вот там — паблик, общественный. Впрочем, и он не бесплатен.
.
У наших граждан — исключения редки — эта духота, эта наброшенная на каждый квадратный сантиметр сетка координат, эта пронумерованность и разлинованность, эти развешанные на всех перекрестках красные флажки вызывают приступы тоски или ярости.
.
Вне зависимости от убеждений все мы остаемся, в общем-то советскими людьми, подсознательно считающими окружающий мир, вселенную ничьей и общей. Как в той самой песне: "все вокруг колхозное, все вокруг мое". Мы не понимаем, откуда здесь взялся пятиметровый забор и почему пионерский лагерь "Луч" вдруг превратился в коттеджный поселок "Ла Манш"?
.
Просто в силу личной трусости и мещанского инстинкта мы думаем, что между замком маркиза Карабаса и нашей индивидуальной мельницей возможен некий компромисс. А компромисс невозможен. И в бронированную дверь каждой приватизированной квартиры маркиз Карабас однажды обязательно постучится.

[Ветер]

На страницах "Огонька" любопытная идеологическая дуэль. С одной стороны, текст В.Кулистикова и А.Пыжикова под названием "Последнее лето империи". С другой — своеобразная "ответка", эссе "Банда жестоких фактов" от Л.Млечина.
Суть первой вкратце можно изложить следующим образом: Россия и Германия — естественные континентальные союзники в противоборстве с англосаксонским миром. Недопущение русского-германского политического и экономического альянса всегда было целью Британии, которая в 1916-17 годах использовала разнообразные средства (вплоть до поддержки злоумышленников-февралистов) для срыва переговоров о прекращении войны. Англосаксам при любой погоде необходимы слабая Германия и слабая Россия. Желательно, в качестве колоний или полуколоний. Версия, в общем, не новая.

Ответ Млечина — гораздо менее аргументированный, несмотря на попытку прикрываться фактами, — тоже не удивил. Как и положено либералу, Млечин отстаивает очевидные (для него) тезисы: у отсталой России нет врагов, кроме собственной власти, которая вечно пугает народ внешними угрозами и коварными заговорами. Но в целом, убежден Млечин, во всём виноваты... большевики.
В этом споре корифеев исторической науки мои пять копеек ничего не значат. Но я все же их вставлю.
Владимира Михайловича Кулистикова знаю очень давно и (о чем бы ни шумел Интернет) отношусь к нему с огромным уважением — как к человеку государственных взглядов, убежденному, блестяще образованному. Мне довелось видеть работу Кулистикова в тяжелые, переломные моменты. Я знаю, о чем говорю. Но сейчас ведь речь не о человеке, а о высказанной им точке зрения.
Так вот согласиться с ней я, увы, не могу. Да, конечно, линии геополитического разлома в статье "Последнее лето империи" обозначены верно. Не буду спорить и с тем, что у немецкой и русской олигархии всегда было гораздо больше общего, чем у русской и британской/французской олигархии. Да, союзники Российской Империи по "Согласию" сыграли важную роль в провоцировании Февральской революции. В фильме "Биохимия Предательства" мы рассказываем о действиях посла Бьюкенена, о заговорщиках-будущих министрах Временного правительства. Вот только это ровным счетом ничего не меняет.
Давайте представим на секунду, что козни Англичанки провалились и вместо буржуазной революции случилось российско-германское перемирие. Давайте сделаем шаг дальше. Представим, что выйдя из кровопролитной войны, вчерашние враги (впрочем, остающиеся родственниками по императорско-кайзеровской линии) заключили континентальный Пакт о ненападении, направленный против интересов Британии. Что это означало бы? Куда повернула бы история?
Это означало бы сделку между двумя голодными, агрессивными олигархиями против третьей могущественной олигархии; сделку, заключенную за спиной и у русского, и у немецкого народов. Это гарантированно привело бы к новой, не менее кровопролитной бойне, платить за которую пришлось бы, как обычно, отнюдь не фабрикантам.
А что принесла бы такая сделка народам, в частности, русскому народу? Разве дала бы она им шанс вырваться из многолетнего рабства и отсталости? Разве были бы построены в ближайшие (после несостоявшейся революции) годы сотни университетов и тысячи школ? Разве были бы побеждены безграмотность, высочайшая детская смертность, неурожаи, засухи, голод? Разве был бы вообще разрешен вопрос о земле? Разве появились бы на полях трактора? Поднялись бы в небо самолеты? Разве получили бы признание и возможность творить Мичурин и Циолковский? Разве была бы проведена стремительная модернизация и индустриализация России, на зачатки которой В.Кулистиков и А.Пружников недвусмысленно намекают?
Им кажется, что да — была бы:"Для этого имелись хорошие перспективы, основанные на разработанном новом плане индустриализации (осуществленном затем в СССР) и расширении экспорта продукции с добавленной стоимостью. Трудовые резервы страны были огромны. Прогнозировалось, что в ближайшие три десятилетия Россия по численности населения обгонит всю Европу — 344 против 336 млн человек. К этому нужно добавить и дешевизну рабочей силы: средняя зарплата промышленного рабочего в Англии составляла около 550 рублей в год, во Франции — 540, в Германии — 450, а у нас — 250 рублей. Эти преимущества могли стать мощным фактором индустриального роста".
То есть, в рамках этой доктрины топливом для модернизации России должна была стать дешевая и неограниченная рабочая сила, о которой один из персонажей А.Н.Толстого в "Хождении по мукам" говорит:"Славян более двухсот миллионов, и они плодятся, как кролики."
Впрочем, далее тот же персонаж продолжает — и продолжение следовало бы в одинаковой степени учитывать авторам обеих статей в "Огоньке": "Славяне представляют морально совершенно новый и в некотором смысле чрезвычайно опасный для европейской цивилизации тип "богоискателя". И "богоискательство" — есть отрицание и разрушение всей современной цивилизации. Я ищу бога, то есть правды — в самом себе. Для этого я должен быть абсолютно свободен, и я разрушаю моральные устои, под которыми я погребен, разрушаю государство, которое держит меня на цепи".
Какое место этому буйному славянскому характеру было бы отведено в одной упряжке с прусским юнкерством? Место ведущего или место ведомого? Догадаться нетрудно. Достаточно открыть сказы П.Бажова. Например, "Тараканье мыло":"В наших-то правителях дураков все-таки многонько было. Иной удумает, так сразу голова заболит, как услышишь. А хуже всего с немцами приходилось. Другого хоть урезонить можно, а этих - никак. Свое твердят:- О! Я ошень понималь!"

Однако ведь и жизнь немецкого рабочего в нашем гипотетическом "Двойственном Союзе" едва ли была бы сладкой. Зато бесспорно, "Союз" позволил бы продлить агонию обеих аристократий, упрочить положение русских и немецких помещиков и фабрикантов. Забетонировать расширяющиеся трещины в фундаменте как николаевской России, так и кайзеровской Германии. Только могло ли это спасти оба здания от обрушения?
Разумеется, нет. Очевидно, что столь нестандартное завершение мировой войны приблизило бы следующую, еще более разрушительную войну, в которой патриархальный союз двух аристократий столкнулся бы с англо-американским блоком, находившимся по многим позициям — в экономике, науке, технике — на следующей ступени капиталистического развития. Да, пожалуй, сочетание немецкого технического гения и русской тягловой рабочей силы сделало бы ось Берлин-Москва прочнее. Но разве этой прочности хватило бы чтобы выдержать натиск Морганов, Рокфеллеров, Карнеги, Гетти?
Скорее всего, схватка между этими хищниками оказалась бы в сто крат более разрушительной и кровавой. Представьте себе Вторую Мировую, только без СССР. Всемирную бойню, в которой нет добра и зла, а с обеих сторон — только зло. Причем, такая бойня в любом случае привела бы к революционным изменениям и в России, и в Германии, и внутри самого англосаксонского мира. Но за всеми этими предположениями разливается безграничный океан кофейной гущи, которая всегда заполняет собой исторические пустоты. К счастью, история не терпит сослагательного наклонения.
Поэтому кусать локти через сто лет после трагических событий февраля-октября 1917 года — занятие в некотором роде бессмысленное. Другое дело - если с помощью исторических аллюзий авторы статьи "Последнее лето империи" хотят указать нам на некоторые современные опасности. Такие, например, как возможность заговора среди нынешней российской олигархии с целью свержения самодержавия в интересах все той же коварной Англичанки.
Однако, мы помним ведь, что и в 1917 действия Англичанки не были никаким секретом. Ни для праздной петербургской публики, ни для Охранного отделения. Тем не менее, спасти Империю это всеобщее "знание" не помогло. Потому что помимо заговоров и тайных союзов историю толкают вперед шестеренки объективных материальных интересов и классовых противоречий. Падение монархии совпадало с устремлениями российской буржуазии, которую монархия сама же зачала и сама выкормила. Одни олигархи обогащались на войне. Другие несли из-за войны убытки. Но и те, и другие были по горло сыты медлительностью и некомпетентностью аристократической верхушки. Поэтому рано или поздно они в любом случае снесли бы эту постылую власть. С британским послом или без него.
Можно также предположить, что "Последнее лето Империи" — точка зрения той части нашей элиты, которая пытается укрепить плывущий фундамент российской государственности с помощью старых рецептов, обращаясь к дореволюционному опыту имперского строительства. Мы видим симптомы этого наивного охранительства повсюду — от Крыма с его романовскими билбордами до Петербурга с его внезапно проснувшимся чувством к Маннергейму.





Наиболее полное выражение эта концепция получила в сочинениях представителей НТС — народно-трудового союза, объединявшего как заблудившихся русских патриотов, так и откровенных предателей, не гнушавшихся работать то на Абвер, то на ЦРУ. Именно НТС на протяжении многих лет проповедует идею направленного против атлантизма священного альянса России и Германии — на базе одинаковых (якобы) традиционных (якобы), солидаристских, корпоративистских, а попросту — фашистских — ценностей. Я уже не раз высказывал предположение о том, что многолетнее противоборство КГБ и НТС увенчалось победой последнего, заменой Дзержинского на Солоневича, приведением советской госбезопасности к присяге НТСовским хоругвям. Эта парадоксальная вроде бы версия позволяет по-новому взглянуть на многие события последних лет. Это объясняет и неизменный со времен Ельцина, упрямый курс на десоветизацию, и возвеличивание Солженицына, и тихое заигрывание с темой власовщины, и появление на высших этажах российской корпоратократии персонажей, кровно, биографически связанных с НТС.
В таком ракурсе различия между Россией и Украиной, где нишу НТС занимают духовные наследники Скоропадского, Петлюры и Бандеры, в действительности ничтожны. И там, и там националистические мифы используются ради одной цели — удержания контроля над собственностью, полученной в результате преступной приватизации. Только в России оберткой для этого мифа служит "борьба с Англичанкой". А на Украине — борьба с "москальской Ордой".
Получается, между выкладками ярого антисоветчика Млечина и тезисами "Последнего лета Империи" принципиальной разницы нет. Млечин считает, что отставшая от прогрессивного англо-американского капитализма Россия напрасно упирается. Капитализм все равно победит. Оппоненты Млечина уверены, что Россия имеет все основания упираться и ждать помощи от находящейся во временном плену у атлантистов немецкой бизнес-элиты. Но по-крупному, обе полемизирующие стороны сходятся в своем безусловном принятии капитализма как единственно возможного для России пути развития. Просто один, патриотический, капитализм тяготеет к прусскому полуфеодальному юнкерству (даст Бог, без пылающего Рейхстага...или Меджлиса), а другой — неолиберальный капитализм — к обычному колониальному рабству. Впрочем, возможна и конвергенция. История знает немало примеров, когда статус колонии изящно сопрягался с патриотической, консервативной, антиамериканской риторикой руководящего офицерства. Берем наугад любую латиноамериканскую диктатуру — все они были устроены подобным образом.
Если же вернуться к двум текстам, то справедливости ради необходимо заметить, что прекращением братоубийственной войны русский и немецкий народы обязаны вовсе не своим буржуазным/аристократическим элитам, а тем самым проклятым, ненавистным большевикам. Именно они, устав ждать, пока перестанут драться паны, двинулись друг другу навстречу — через заваленные трупами траншеи, через снарядные воронки и колючую проволоку.
Только рука русского рабочего была протянута не Кайзеру, не Круппу, не Людендорфу, не юнкеру, не фашисту-фрайкоровцу со свастикой на каске, она была протянута рабочему, наводчику-артиллеристу. Звали рабочего Эрнст Тельман.

Именно это рукопожатие дало не только русскому, но и всему остальному миру, надежду, что бессмысленная мясорубка однажды будет остановлена. Именно это рабочее рукопожатие, о глупый, глупый Млечин, сделало невозможной немецкую оккупацию Украины, равно как и все прочие интервенции против молодой Советской Республики. Именно это рукопожатие, а вовсе не теоретический союз Рябушинского и Маннесмана, заставило в страхе трепетать, забиваться в атомное бомбоубежище алчную Англичанку. Именно вокруг этого рукопожатия, как вокруг невидимой оси, будет вращаться вся последующая история человечества, пока под влиянием общеизвестных обстоятельств оно окончательно не ослабнет.
Я очень хорошо помню то лето, когда это произошло. Последнее лето Советской Империи. И воспоминания о нем, при всем уважении к императорской короне, вызывают у меня гораздо более явственные и мучительные приступы горечи и тоски.
Константин Семин

[if]

[if]

ты вырвала чеку, а взрыва нет.
стальной рубашкой сковано надежно,
не лопнет сердце в синеве подкожной.
в конце туннеля не погаснет свет.

смешно сказать... а если бы война?
в тот миг, когда не хватит промедола,
вращаясь между потолком и полом,
поймешь, что дно бывает и у дна.

несчастье измеряется бедой.
поминками, диагнозом врачебным,
за здравие заказанным молебном,
к распятию свечой — за упокой.

пусть контур охлаждения пробит
пускай в груди чернеет фукусима
жизнь хороша, а значит — выносима,
даже когда дымится и искрит.

упасть. отжаться. не жалеть мотор.
и станет сталью то, что было медью,
и крепостью — что было ржавой клетью,
и солнце просияет из-за гор.

[if]

[Ветер]

Из педагогического училища им. Ф.Полетаева вывез списанное за ненадобностью (а какая нынче надобность?) ПСС В.И.Ленина. Спасибо товарищу Е.Спицыну и его товарищам.
Заодно побывал в музее Героя Советского Союза и героя Италии (Федора Александра Поэтана). Грешен — никогда не слышал об этом человеке, хотя его биография достойна экранизации в значительно большей степени, чем биографии многих современных "героев".
Начал наводить справки и тут же уткнулся в привычную ситуацию.
Бежав из плена в 1944 году, Полетаев возглавил один из отрядов итальянского коммунистического Сопротивления. На борьбу с партизанами фашисты бросили тогда подразделения печально известного Туркестанского легиона, укомплектованного уроженцами Средней Азии. В годы Холодной Войны выходцы из этого легиона — наравне с русскими и украинскими коллаборационистами (власовцами и бандеровцами) — составили костяк созданного ЦРУ всемирного антибольшевистского фронта. Как и при немцах, задачей туркестанской группы считалась пропаганда басмачества, национализма, исламизма, идеи строительства Великого Турана от Якутии и Казахстана до Азербайджана и Крыма.
Тех планов никто не отменял. Однажды мы покажем подробное расследование на эту тему.
В 2012 году в Узбекистане был демонтирован памятник Федору Полетаеву. За несколько лет до этого в республике с почетом принимали офицера "Туркестана" и офицера ЦРУ (турецкая резидентура) Рузи Назара.
Вот кто победил в 1991 году. Победил не только Ленина, Сталина, Дзержинского, Войкова или Фрунзе. Впрочем, я убежден: победил временно. Не навсегда. А потому, собрав 55 томов ПСС, я размещаю их на отдельной полке.
.
Этого в том числе требует память о Федоре Поэтане и его подвиге.

(С)

[if]

Когда-то учили — самый длинный текст, самую пространную рецензию можно свести к одному предложению. Несколько дней, прокручивая в голове кадры "28 панфиловцев", пытался подобрать правильную фразу. Пусть будет так: "Фильм — бутылка с зажигательной смесью в нависающий над нами голливудский танк".
.
Можно ли победить противника одним фильмом? Нельзя. Можно ли остановить противника одним фильмом? Нельзя. Что же можно сделать одним фильмом? Можно поднять флаг, подать пример, остановить панику, продемонстрировать: сопротивление — полезно.
.
В этом смысле какими бы ни были претензии к картине — а через полторы недели на "28 панфиловцев" непременно набросятся клювастые стервятники кинокритики — она выполняет главную задачу. От имени нового поколения панфиловцы громко, спокойно и членораздельно говорят "НЕТ" всем голливудским и окологолливудским вариациям на тему подвига Советского народа. Передают от всех нас коллективный привет "великим фильмам о великой войне".
.
Теперь — очевидные и, с моей точки зрения, бесспорные достоинства работы Андрея Шальопы (о технической стороне не пишу, поскольку здесь все разумеется само собой):
.
— Истосковавшись по Человеку на экране, мы получили целую галерею свежих, народных актерских лиц. Они смотрятся в окопах гораздо роднее и естественнее, чем Бондарчук или Козловский. Земля, кровь, грязь и порох этим лицам — к лицу. Кроме того, героям фильма удалось подавить в себе прорывающиеся в каждом современном кинодиалоге пацанские интонации — рефлексы 90-х и 2000-х. Эти парни не из будущего, они гораздо ближе к прошлому. После просмотра весь современный звездный бомонд хочется собрать в мешок и разменять на одного казаха с ПТРД.
— Фильм — не американские горки. Вы не запутаетесь в сюжетных петлях. Сюжет один, простой, как два рубля — люди сражаются за Родину: живут и умирают за неё. Не будет чудес и хэппи-эндов. Не будет вообще никакого волшебства. Будет — примерно так, как было. Враг силен, смертоносен, безжалостен.
— Вам не придется уворачиваться от сгустков крови, фрагментов человеческих тел, дрожащих внутренностей. В древнем Риме умирающий воин накрывался плащом. Этот принцип соблюдался в советском кино, где даже немцев никогда не разрывало на части. Смерть в "28 панфиловцах" — это босые ноги на подводе, это капли крови на лафете. Ближе — не надо.
— На зрителя не падает зловещая тень товарища Сталина, который бросил армию погибать безоружной, не пойми за что. Тяжелому бою предшествует подготовка к тяжелому бою. Её проводят офицеры Красной Армии — так, как и было положено в Красной Армии. Нет уголовников, политических, фуражек с синими околышами, заградотрядов и тому подобной муры, без которой сегодня кино про войну, кажется, вообще не снимают.
— Отдельные фразы из фильма вполне могут шагнуть в народ. Однако для этого народ должен шагнуть в кинотеатры.
.
Увы, за каждой бутылкой с зажигательной смесью скрывается жестокая экономика. Свой самый важный бой "28 панфиловцев" примут в прокате. Всё это совершенно не означает, что у меня нет желания о чем-то поспорить с создателями фильма. Это означает, что я осознаю колоссальный масштаб замысла, его дерзость и актуальность. А главное, я хочу (видит бог — не меньше, чем сами авторы), чтобы вслед за первым народным фильмом в контратаку поднялся весь угробленный и приватизированный отечественный кинематограф. Его состояние сегодня вполне соответствует положению на фронтах зимой 1941-го.
.
Разница в том, что в 41-м фронтами руководила Ставка, а сегодня наша единственная надежда... мы сами.

[if]

Советую посмотреть последние 4-5 минут видео, чётко и правильно.