Любите ли вы детективы, как их люблю я?

[Aliskana]

Читаю маньячные триллеры Гранже. Много хвалебных отзывов.
В романах масса описаний пыток и истязаний - подробных и реалистичных. Видимо, именно в этом их ценность и уникальность.
Загадки интересные, разгадки, ИМХО, скорее нет. Впрочем, это общее место - придумать интересную разгадку уровня загадки мало кому удавалось. Пожалуй, Агате Кристи и Буало-Нарсежаку. Некоторым авторам "Золотого века" удавалось в паре романов.

В общем, маньячные триллеры меня пока скорее разочаровали. Скучно. Но я еще не читала Дивера и Корнуолл. Может, они порадуют.

[mood taeg]

тут давеча мне советовали из маньячного "Головач" Эдварда Ли, я убоялся

[Aliskana]

Это смесь порно и жутика.
Гранже более разнообразные страшилки описывает, но не так подробно.
По-моему, это скучно.

Хотя может быть, "Головачи" (их уже три штуки) - пародии. Там такие страшилки и порнушки, что уже просто смешно. Хоть и занудно от однообразия.

[Aliskana]

↓↓ Стивен Сейлор "Белая лань"

THE WHITE FAWN
Steven Saylor

Впервые Сейлор ввел привлекательного персонажа Гордиана-сыщика в романе «Римская кровь» (1991 г.). Благодаря своему уму и хитроумию Гордиан завоевал славу лучшего следователя Рима. Он жил во времена Цицерона, 80 лет до н.э. Сейлор написал множество романов о нем: «Оружие Немезиды» (1992 г.), «Загадка Катилины» (1993 г.), «Прыжок Венеры» (1995 г.) и «Убийство на Аппиевой дороге» (1996 г.), а также достаточно рассказов, чтобы составить несколько сборников.
В этом рассказе действие происходит в Риме и восточной Испании в 76 г. до н.э.


Старый сенатор был дальним родственником моего друга Луция Клавдия, и раньше они близко общались. Лишь по этой причине я согласился встретиться с сенатором – из уважения к Луцию. Когда на пути к дому сенатора Луций обмолвился, что дело касается Сертория (1), - я прищелкнул языком и чуть не повернул обратно. Я даже подумал, что все это не приведет к добру. Назовите это предчувствием, если хотите, - если вы верите, что такая вещь, как предчувствие, существует.
Дом сенатора Гая Клавдия располагался на Авентинском холме – не в самом роскошном районе Рима. Однако множество старых патрицианских особняков теснилось среди мелких лавок и новейших безобразных многоквартирных домов, выросших вокруг холма. Фасад дома сенатора выглядел скромно, но это ничего не значило: жилища римских аристократов часто выглядят непритязательно – по крайней мере снаружи.
Трясущийся привратник узнал Луция (мог ли быть в Риме еще кто-то с таким сияющим круглым лицом, растрепанной рыжей шевелюрой и веселыми зелеными глазами?) и сразу проводил нас в атриум (2), где булькал и плескал фонтан, но приносил не слишком много прохлады в безоблачный летний день. В ожидании хозяина мы с Луцием прогуливались из угла в угол небольшого квадратного садика. В такой жаркий день ставни всех выходящих в атриум комнат были распахнуты.
- Похоже, что у твоего родственника сейчас тяжелое время, - сказал я Луцию.
Он поджал губы.
- Отчего ты так решил, Гордиан? Я ничего подобного не говорил.
- Посмотри, в каком состоянии дом.
- Это прекрасный дом. Гай построил его в юности и жил в нем с тех пор.
- Он чересчур скудно украшен.
- Ты видишь в нишах бюсты благородных предков, - возразил Луций, приподняв нос. - Какие еще украшения требуются в доме патриция? - Несмотря на добродушный характер, Луций порой вел себя как сноб.
- Но я думал, что твой родственник - любитель искусства. Либо им был.
- Почему ты так думаешь?
- Взгляни на мозаичный пол, на его замысловатые узоры из листьев. Какая изысканная работа! Посмотри также на картины на стенах в некоторых комнатах. На них изображены сцены из «Илиады». Даже отсюда мне видно, что это работы очень высокого уровня.
Луций поднял глаза.
- Я говорил тебе, что у Гая отличный вкус. Но почему ты думаешь, что у него сейчас тяжелое время?
- Потому что я не вижу многих вещей.
- Ну, Гордиан! Как ты можешь утверждать, что чего-то недостает в доме, куда ты пришел впервые? Я вижу то же самое, что и ты, и утверждаю, что дом достойно меблирован.
- О да, вполне достойно. Но я ожидал бы большего от человека, построившего такой дом и заказавшего такую мозаику. Где мебель, украшенная ручной ковкой? Я вижу самые обычные изделия, которые можно приобрести на улице Плотников. Где картины в изысканных рамах, портреты и буколические сцены, столь модные сейчас?
- Что заставляет тебя думать, что Гай их приобретал?
- Я вижу выцветшие прямоугольники на стенах, где они висели! И опустевшие пространства вместо статуй на постаментах в центре фонтана. Там были изображения Дианы или дискобола?
- Пьяного Геркулеса.
- Такие ценности не исчезают из дома патриция без причины. Этот дом напоминает опустевший гардероб или матрону, лишенную украшений. Где урны, вазы, драгоценные мелочи, которые всякий ожидает видеть в доме богатого сенатора? Видимо, ушли к сборщику счетов? Когда твой родственник их продал?
- За последние несколько лет, - признался Луций со вздохом, - одно за другим. Я думаю, мозаики и настенные картины тоже бы ушли, если бы они не были частью дома и их было возможно снять. Гражданская война дорого обошлась Гаю.
- Он встал не на ту сторону?
- Напротив! Гай был верным сторонником Суллы (3). Но его единственный сын, который был моим ровесником, женился на даме из семьи сторонников Мария (4) и был запятнан родством жены. Он был обезглавлен, когда Сулла стал диктатором. Он оставил наследника - внука Гая по имени Мамерк, которому еще нет двадцати. Гай стал его опекуном, но ему пришлось также принять на себя долги сына, которые его разорили. Бедный Гай! Гражданская война расколола его семью, лишила сына и оставила его банкротом.
Я посмотрел вокруг.
- Но сам дом весьма дорог.
- Это единственное, что у него осталось. А богатство пропало. Боюсь, что молодой Мамерк тоже.
- Внук?
- Он уехал в Испанию. Это разбило сердце его деда.
- В Испанию? Ах, вот почему ты упоминал Сертория...
Гражданская война тянулась шесть лет. Марий проиграл. Сулла победил и стал диктатором. Он избавился от врагов, реорганизовал правительство и ушел в отставку, оставив верных приближенных жестко контролировать сенат и магистраты. Марианцы - те, кто выжили после проскрипций - низко пали. Но в Испании еще тлел последний очаг мятежа под предводительством Квинта Сертория. Изменивший генерал не просто отказался подчиниться, но провозгласил себя законным правителем Рима. Недовольные военные и сенаторы - сторонники Мария - сбежали из Рима и присоединились к правительству в изгнании Сертория. Кроме своих легионов, Серторий привлек на свою сторону также местное население. Поэтому Серторий обладал в Испании сильной властью, которую римский сенат не мог ни игнорировать, ни искоренить.
- Ты говоришь, что юный Мамерк бежал в Испанию, чтобы присоединиться к Серторию?
- Похоже, что так, - Луций наклонился, чтобы понюхать розу. - Какой дивный аромат!
- Значит, Мамерк отказался поддерживать деда и остался верен семье матери?
- Видимо, так. Гай в полном отчаянии от юношеского безумства Мамерка! У сторонников Сертория нет никакого будущего!
- А какое будущее могло быть у Мамерка, если бы он остался в Риме с Гаем? Ты же сказал, что он разорен!
- Это вопрос верности, Гордиан, и семейной чести, - медленно проговорил Луций, стараясь, чтобы в его голосе не прозвучало снисходительности.
Я пожал плечами.
- Возможно, мальчик считает, что он хранит верность своему мертвому отцу, сопротивляясь партии Суллы. Но я согласен с тобой, Луций: это семейная трагедия, столь частая в наши дни. Но что твой родственник хочет от меня?
- Я думаю, это ясно. Он хочет, чтобы кто-нибудь... Ах, вот и сам Гай.
- Дорогой Луций! Обними меня! - Хилый с виду старик в тоге сенатора шагнул в атриум, раскрыв объятья. - Дай мне почувствовать, как еще один человек из моего рода прижимается ко мне!’
Вряд ли два человека могли сильнее различаться. Конечно, Гай был старше, но он к тому же был высоким и худым, в то время как Луций был низеньким и округлым. Луций был румяным и цветущим, а сенатор серым и сухим - не только волосы и сморщенные руки, но также выражение лица и манеры, полные стоической строгости. Подобно своему жилищу, сенатор казался лишенным всех украшений, оставив лишь суть.
Момент спустя эти двое отошли друг от друга.
- Я знал, Луций, что ты не разочаруешь меня. Это тот самый человек?
- Да, это Гордиан, прозванный Сыщиком.
- Будем надеяться, что он заслуживает своего прозвания. - Гай Клавдий посмотрел на меня без покровительства, которое я привык видеть в лицах патрициев, а глубоким и серьезным взглядом, словно пытаясь понять, стоит ли мне доверять.
- Он кажется вполне надежным, - произнес он наконец. - Хотя как я могу судить о людях - я, отдавший единственного сына в семью сторонников Мария и не сумевший распознать стремления внука следовать тем же разрушительным путем?
- Да, я рассказал о тебе Гордиану,- сказал Луций.
- И он согласен?
- Мы для этого и пришли...
В этот момент последняя завеса тщеславия сенатора исчезла. Он взглянул на меня с мольбой.
- Мальчик - все, что у меня осталось! Я хочу хотя бы знать, что с ним и почему он совершил это безумие, если уж невозможно убедить его вернуться! Ты сделаешь это для меня, Гордиан?
- Сделаю что, Гай Клавдий? - спросил я, начиная понимать ответ яснее.
- Найди его! Поезжай в Испанию, передай мое послание и привези ответ.
Я прочистил горло.
- Дай мне понять тебя, Гай Клавдий. Ты хочешь, чтобы я рисковал, проникнув на территорию Сертория? Ты знаешь, что вся Испания охвачена войной, и опасность...
- Я знаю, что ты потребуешь высокой оплаты, - Гай закатил глаза и сжал руки.
- Дело не в оплате, - сказал Луций.
- Боюсь, что так, - подтвердил я. Затем я увидел взгляд, которым обменялись Гай и Луций, и понял. У Гая Клавдия не было денег; это Луций собирался платить мне вознаграждение, проявляя щедрость. Поэтому я чувствовал, что мне следует согласиться.
Вот так я несколько дней спустя оказался на восточном берегу Испании возле деревни по имени Сукро, расположенной неподалеку от реки, носящей такое же название.
Я был не один. После долгих раздумий и колебаний я решил взять с собой Эко. С одной стороны, меня несомненно ждут опасности: кто знает, что может случиться в чужой стране, охваченной войной? С другой стороны, шустрый, сообразительный четырнадцатилетний мальчик, живший с ранних лет на суровых римских улицах (несмотря на свою немоту) - неплохой товарищ в непредсказуемых обстоятельствах. А также ради самого Эко ему стоило научиться путешествовать в юном возрасте, особенно если расходы оплатит Луций Клавдий.
Сначала мы путешествовали морем на торговом судне, направлявшемся из Путеол в Мавританию. За умеренную сумму капитан согласился высадить нас в Новом Карфагене в Испании. Эта часть пути прошла удачно. Пираты напали на нас лишь однажды, и наш опытный капитан легко ускользнул от них. Эко страдал от морской болезни лишь день-другой. В Испании мы выяснили, где находится Серторий, и направились на север, пока не догнали его в Сукро, куда мы прибыли через два дня после большого сражения на берегу реки.
Местные жители рассказали, что Серторий потерял около десяти тысяч солдат; с другой стороны командующий войском Суллы чудо-мальчик Помпей (не такой уж мальчик - ему было около тридцати) был ранен, хоть и не тяжело. Оба перегруппировали войска; ходили слухи, что на помощь Помпею должен прибыть с севера его соратник Метелл. Жители Сукро готовились к следующему сражению.
Попасть в лагерь Сертория оказалось легче, чем я ожидал. Привычная римская дисциплина отсутствовала; видимо, она была невозможна из-за смешения римлян с местными жителями. Вместо дисциплины царил дух приятельства и приветствовались местные жители, которые приходили, чтобы продать солдатам пищу и посуду. Настроение в лагере было едва ли не праздничным, несмотря на недавнюю бойню. Моральный дух был высоким.
Я выяснил, где находился Мамерк Клавдий, благодаря описанию, полученному от деда: молодой патриций девятнадцати лет, высокий, стройный, с копной угольно-черных волос, недавно прибывший. Среди седых римских ветеранов и их испанских союзников этот юноша выделяялся, и после недолгих расспросов и небольшого подкупа нам указали на палатку Мамерка.
Ее местоположение удивило меня: оно было близко к центру лагеря и неподалеку от палатки самого Сертория. Несмотря на свою юность и неопытность, Мамерк Клавдий был ценен для Сертория, поскольку был свидетельством того, что генерал-изменник мог привлечь юношей из лучших римских семейств - а значит, был важен в будущем, а не только в прошлом.
Эта мысль оказалась вернее, чем я думал. Когда я попросил центуриона доложить Мамерку, что я хочу его навестить, тот ответил, что Мамерк в другом месте. Когда я спросил, где именно, - центурион предложил мне зайти в палатку главнокомандующего.
Итак, мы с Эко направились к самому Квинту Серторию, палатка которого была весьма примечательна благодаря окружавшей ее фаланге охранников. Там также находилось множество выстроившихся в очередь просителей: местных жителей, желавших продать военным провизию, попросить компенсацию за испорченное имущество или уладить иные дела с главнокомандующим.
Эко похлопал краем одной ладони о вторую, дав понять, что мы уперлись в глухую стену. «Мы не сможем зайти в эту палатку», - казалось, говорил он.
- А нам и не нужно заходить внутрь, - ответил я. - Нам нужно дождаться, чтобы кто-нибудь вышел оттуда.
Я подошел к началу длинной очереди. Некоторые глазели на нас, но я не обращал на них внимания. Я подошел к первому и кашлянул, чтобы привлечь его внимание. Он обернулся, злобно поглядел на меня и что-то сказал на своем родном языке. Увидев, что я его не понимаю, он обратился ко мне на вполне сносной латыни.
- Куда ты лезешь? Сейчас моя очередь. Убирайся!
- Ты здесь для того, чтобы увидеть Квинта Сертория?
- Как и все прочие. Жди своей очереди.
- Но мне не нужен сам генерал. Я хочу лишь передать послание юноше, который находится с ним в палатке. Можешь оказать мне услугу? - Я достал кошелек, в котором что-то выразительно брякало. - Позови молодого римлянина по имени Мамерк Клавдий. Скажи, что некто совершил долгое путешествие ради встречи с ним.
- Я попытаюсь, - мужчина говорил неуверенно, но затем его лицо просияло, словно на нем отразился отблеск монеты.
К нему подошел охранник, обыскал его на предмет оружия и разрешил ему войти в палатку.
Мы ждали недолго. Вскоре долговязый юноша вышел из палатки. Казалось, его кожаные доспехи были сшиты для более низкого и коренастого мужчины; я заметил, что многие молодые офицеры были экипированы в одинаковые не слишком подходящие им по размеру одеяния. Молодой человек явно чувствовал себя неудобно, так как проймы его рубашки были не на месте. Он всматривался в толпу. Я поймал его взгляд и сделал ему знак отойти со мной за палатку.
- Мамерк Клавдий? - спросил я. - Я привез тебе послание от...
- Идиот, ты соображаешь, что делаешь, вызывая меня так из палатки командующего? - Он был зол, но говорил тихо.
- Мне следовало ждать в очереди аудиенции у генерала?
- Что? - Он посмотрел на меня с сомнением. - Кто ты такой?
- Мое имя Гордиан, прозвище - Сыщик. Это Эко, мой сын. Мы прибыли из Рима. Меня прислал твой дед.
Мамерк сначала опешил, затем грустно усмехнулся.
- Ясно. Бедный дедушка!
- Он и вправду беден, особенно по причине твоего отсутствия.
- Он здоров?
- Телом - да. Но его дух сломлен страхом за тебя. Я привез послание от него.
Я достал сложенный планшет, который заботливо вез из Рима. В нем находились две сложенных деревянных пластинки, запечатанные красным воском с оттиском перстня Гая Клавдия. Мамерк взломал печать, разделил пластинки и взглянул на восковые письмена, начертанные Гаем собственноручно - у него не было секретаря, чтобы писать.
Я бы не удивился, если бы Мамерк остался бесчувственным и равнодушным. Многие озлобленные, разочарованные, обездоленные юноши отнеслись бы с презрением к мольбе деда, особенно если дед находился на стороне тех, против кого они сражались. Но Мамерк реагировал иначе. Я увидел слезы на его глазах, когда он читал послание. Он еле сдерживал дрожь в губах. Сейчас он казался таким же ребенком, как Эко.
Гай Клавдий не скрывал от меня своего письма. Напротив, он настаивал, чтобы я прочитал его:
«Мой дорогой внук, кровь от моей крови, - что подвигло тебя совершить такое безумие? Ты думал, что обрадовал тень своего отца, участвуя в безнадежной борьбе с теми, кто погубил его? Если бы это был единственный путь, открытый тебе - разрушить свое имя и будущее вслед за отцом и матерью - тогда честь бы требовала от тебя ступить на этот путь. Но в Риме ты находишься под моей защитой, несмотря на падение твоего отца, и можешь составить собственную карьеру. Мы ужасно обеднели, но вместе мы могли бы справиться с этим несчастьем! Лучшей местью за отца было бы вернуть состояние нашей семьи и занять достойное место в государстве, чтобы когда тебе будет столько лет, сколько мне сейчас, ты мог оглянуться назад на свою карьеру и создать мир, который ты желаешь. Не разрушай свою жизнь! Усмири свои страсти и позволь разуму руководить тобой. Молю тебя, вернись ко мне!
У человека, который привезет тебе это письмо, достаточно средств на обратный путь. Прошу богов, чтобы они позволили мне поскорее увидеть тебя!»
Спустя некоторое время Мамерк сложил вместе пластины и снова связал их лентой. Он отвел глаза движением, напомнившим его деда.
- Спасибо за то, что привез мне послание. Это все?
- Все? - спросил я. - Я знаю, что сказано в письме. Удостоишь ли ты его ответом?
- Нет. А теперь оставь меня.
- Ты уверен, Мамерк? Может, мне прийти позже?
- Нет!
Мое поручение от Гая Клавдия было конкретным: найти Мамерка, вручить его письмо и помочь ему в целости ускользнуть от Сертория, если он захочет. Мне не было поручено убеждать его бежать. Но я проделал долгий путь и видел как горе старого сенатора, так и ответ его внука. Если бы Мамерк насмехался, если бы он не выказал любви к деду, - все было бы кончено. Но его реакция была совершенно иной. Даже теперь, видя, как он держит пластины - едва ли не ласкает их - как он трет глаза - я видел его привязанность к старику, а, значит, возможно, смущение сделанным им выбором.
Я решил, что лучше сменить тему разговора.
- Кажется, ты доволен тем, что присоединился к войску Сертория.
- Лучше, чем я ожидал, за столь короткое время, - признал Мамерк. Он сложил пластины под руку и криво усмехнулся. - Генерал был мне очень рад. Он назначил меня на высокий пост, невзирая на мою неопытность. «Смотрите! - сказал он всем. - Юный Клавдий прибыл из Рима, чтобы присоединиться к нам! Но не волнуйся, сынок, - мы вскоре вернемся в Рим и обезглавим проклятых суллианцев!»
- Ты ему поверил? И поэтому решил остаться?
Мамерк ощетинился.
- А почему ты остался, Гордиан? Я тебе ответил. Уходи!
В этот миг толпа перед палаткой начала ликовать. Я услышал приветственные возгласы, прославляющие Сертория, и увидел, что великий человек вышел из палатки. Это был высокий крепкий на вид человек с сильной челюстью и улыбкой, излучающей доверие. Некоторые смертные обладают почти божественным сиянием, заметным с первого взгляда, и Квинт Серторий был таким смертным. Он был человеком, которому другие люди доверяют безусловно и за которым следуют на славу и на смерть. Крики, которыми его приветствовали как собственные воины, так и местные просители, были искренними и спонтанными.
Внезапно крики стихли и сменились шепотом. Мы с Эко удивленно взглянули друг на друга. Крики - это было понятно, но что означала тишина? Она была полна религиозного экстаза, какой можно наблюдать в Риме во время некоторых старинных ритуалов в храмах на форуме, еле слышного шепота и бормотания.
Затем я увидел удивительное существо, вышедшее вместе с Серторием из палатки.
Это была молодая лань. Ее мех был совершенно белым, без единого цветного пятна. Она скакала за Серторием, как верная собака, а когда он останавливался, - утыкалась носом ему в бедро и поднимала морду, чтобы он ее погладил. Я никогда не видел ничего подобного.
Шепот становился громче, и среди неизвестных диалектов я услышал обрывки на латыни:
- Белая лань! Белая лань!
- Они оба выглядят счастливыми - это означает добрые новости!
- Диана! Благослови нас, богиня! Благослови Квинта Сертория!
Серторий улыбнулся, рассмеялся и наклонился, чтобы обнять голову лани. Он поцеловал ее прямо в морду.
Шепот в толпе стал громче - а один наблюдатель засмеялся. Мой дорогой немой сын смеялся очень странным смехом, подобным реву мула. Уши лани устремились вверх, и она спряталась за Сертория, неловко опираясь на тоненькие ножки. К нам повернулись подозрительные взгляды. Эко зажал рот руками. Серторий посмотрел в нашу сторону и нахмурился. Он увидел Мамерка, затем оценил меня с любопытством.
- Мамерк Клавдий! - воскликнул он. - Я не увидел, куда ты делся. Пойдем!
Серторий пробрался сквозь восторженную толпу вместе с белой ланью и группой стражников позади. Среди свиты я с удивлением увидел девушку, которая была едва ли старше Эко. Она была прелестна: у нее были темные глаза и щеки, словно лепестки розы. На ней были белые одежды, а ее темные волосы были покрыты шарфом. Она выглядела и вела себя, словно жрица. Она глядела вперед и уверенно и грациозно шла среди солдат, невзирая на юный возраст.
- Белая лань! - произнес я. - И такая девушка! Кто она, Мамерк?
Но Мамерк лишь сердито взглянул на меня и присоединился к Серторию. Я побежал за ним и схватил его за руку.
- Мамерк, я попробую найти пристанище в Сукро на эту ночь. Если ты передумаешь...
Он выдернул руку и без оглядки зашагал прочь.
В Сукро было нетрудно найти ночлег. Там можно было остановиться всего в одной таверне, и она была свободна. Из-за боя между Помпеем и Серторием путешественники убрались подальше и оставались там, предвидя следующее сражение.
Владелец таверны был сильным на вид кельтом с лохматой черной бородой по имени Лакро. Несмотря на тяготы войны, у него было отличное настроение и он был рад выпить вина и поговорить с двумя гостями, готовыми заплатить. Много поколений семейства Лакро жили на берегах Сукро. Он гордился рекой и ее прекрасными берегами. Он обожал охотиться и ставить ловушки в болотах возле речного устья, где летало множество птиц и в грязи водились раки. Лакро проводил много времени в болотах, лишь бы оставаться подальше от боевых действий.
Но он не жаловался на войну - его лишь раздражали Помпей и Метелл. Лакро был приверженцем Сертория и почитал его за объединение различных кельтских и иберийских племен. Он не имел ничего против римлян, если они были похожи на Сертория; если римлянин был предводителем - так тому и быть. Когда я рассказал, что мы с Эко только что побывали в лагере главнокомандующего и видели самого Сертория, - он был очень впечатлен.
- А белую лань вы видели? - спросил он.
- Да, видели. Странно держать такое существо как домашнее животное.
- Белая лань - не животное! - Лакро был потрясен такой кощунственной мыслью. - Диана прислала ее в дар Серторию. Богиня говорит с Серторием через посредство лани. Она помогает предсказывать будущее.
- В самом деле?
- А как иначе он бы оставался невредимым так долго, невзирая на войска римлян, сражающиеся с ним? Думаешь, ему просто везет? Нет, он находится под божественной защитой. Белая лань - священное создание!
- Ясно, - сказал я, хотя и не слишком убежденно.
- Ба! Вы, римляне, завоевали мир, но утратили видение богов. Вы смотрите на лань собственными глазами и видите лишь животное. Но не Серторий - и этим он отличается от вас.
- Как же Серторию досталось это дивное создание?
- Говорят, что охотники нашли ее в лесу. Она подошла к ним и приказала отвести ее к предводителю. Охотники привели ее к Серторию. Когда он наклонился и уткнулся в нее носом, она заговорила с ним на его языке, и он узнал глас Дианы. С тех пор они не расставались. Лань всюду следует за ним - вернее, он следует за ней, потому что она рассказывает ему, где находятся враги и какими дорогами нужно идти. А ты видел ее собственными глазами! Как я тебе завидую! Я никогда ее не видел, лишь слышал о ней.
- Эта белая лань так знаменита?
- Все о ней знают. Я владелец таверны. Я знаю, о чем толкуют люди, и каждый от Пиренеев до Геркулесовых Столпов любит белую лань!
Поскольку в Сукро была лишь одна таверна, Мамерк Клавдий утром легко нас нашел. Он вошел в общую комнату, где мы с Эко заканчивали наш завтрак. Я подумал, что юноша решил вернуться к деду. Я улыбнулся ему. Он не улыбался в ответ.
Я заметил, что он в военной форме и не один. За ним следовала небольшая группа солдат, они мрачно глядели.
Значит, это был официальный визит. Завтрак лег в моем желудке камнем. Мой рот пересох. Я вспомнил о зловещем предчувствии, появившемся у меня еще до встречи с Гаем Клавдием.
Мамерк шагнул ко мне. Его обращение было официальным и безликим.
- Гордиан! Квинт Серторий приказал мне привести тебя!
Это было хуже всего. Мамерк выдал меня Серторию, и теперь Серторий прикажет меня арестовать за то, что я склонял его офицера к дезертирству. Я знал, что мое поручение опасно; мне следовало быть осторожнее. Мамерк ясно дал понять накануне, что он не желал возвращаться в Рим со мной; зачем я задержался в Сукро? Я слишком промедлил из жалости к старому сенатору. И я принес Эко в жертву. Он был лишь мальчиком - вряд ли Серторий снесет его голову наряду с моей. Но что будет с ним после моей гибели? Серторий, вероятно, призовет его в свои пехотинцы. Эко придется завершить свои дни на поле боя, сражаясь за проигранное дело в чужой стране? Если бы я оставил его в Риме!
Я встал так храбро, как мог, и жестом приказал Эко сделать то же самое. Мамерк и его люди окружили нас и повели вдоль реки назад в лагерь. Их лица казались еще мрачнее под ярким утренним солнцем. Никто из них не произнес ни слова.
В лагере царила такая же мрачность. Все были угрюмыми и безмолвными. Куда девалась вчерашняя радость?
Мы вошли в палатку Сертория. Мамерк сообщил о нашем прибытии. Он сделал нам с Эко знак войти, а сам вместе с остальными солдатами остался снаружи.
Командующий был один; более одинок, чем мне показалось вначале. Он нетерпеливо поднялся и направился к нам. Я не ожидал такого приема.
- Сыщик Гордиан! - Он схватил меня за руку. - Как мне повезло, что ты оказался здесь! Ты знаешь, зачем я позвал тебя?
- Думаю, что нет. - Лицо Сертория было мрачным, но не враждебным. Моя голова почувствовала себя прочнее на плечах.
- Ты еще не слышал новостей?
- Каких новостей?
- Отлично! Значит, слухи в городе еще не распространяются. Мы пытаемся утихомирить болтовню и сплетни - но это все равно, что тушить пожар на сеновале...
Я оглядел захламленную палатку, кровать Сертория, переносные шкафы с картами и свитками наверху, светильники на треножниках. Чего-то недоставало...
- Где белая лань? - спросил яю
Серторий побледнел.
- Так, значит, ты слышал новости?
- Нет. Но если близится кризис - разве твоему божественному советнику не надлежит быть рядом с тобой?
Серторий с трудом сглотнул.
- Кто-то украл ее ночью. Кто-то похитил белую лань!
- Понимаю. Но почему ты послал за мной, Квинт Серторий?
- Не притворяйся, Гордиан. Мне известна твоя репутация.
- Ты слышал обо мне?
Серторий криво усмехнулся.
- Мне известно о том, что происходит в Риме, хоть я и не был там много лет. У меня есть там шпионы и информаторы - как и у Помпея и сената несомненно есть шпионы в моем лагере. Я стараюсь знать, что происходит при дворе, кто возвышается и кто падает. Ты не поверишь, как часто упоминают твое имя. Да, я знаю, кто ты.
- И ты знаешь, что привело меня сюда? - Я хотел быть совершенно уверен, что мы понимаем друг друга.
- Да-да. Вчера я спросил об этом Мамерка. Он показал мне письмо. Как же глуп его дед! Пусть старик - привержнец Суллы; его внук - мой сторонник, а он стоит трех офицеров Помпея. Умный, яркий, блистательный и целиком предан делу. Если бы у нынешних властителей Рима была хоть капля разума - они бы вернули их семье поместья и постарались привлечь Мамерка на свою сторону, хоть его отец и сбился с пути. Но суллианцы всегда были глупыми и жадными ублюдками. Они выгнали всю лучшую молодежь в Испанию. Тем лучше для меня!
Он улыбнулся ослепительной улыбкой, которая несомненно привлекала эту молодежь. Затем улыбка исчезла.
- Но вернемся к делу. Тебя называют сыщиком. Я кое-что потерял и должен снова это найти!
Серторий рассказал, что вечером лань находилась в собственной палатке неподалеку от Сертория. По религиозным соображениям вход в палатку лани был направлен в сторону восходящей луны. Вышло так, что именно в этом лагере вход в палатку лани находился в стороне, противоположной от большинства прочих, и ночная стража Сертория этого не увидела. У палатки были собственные стражники - пара кельтов, соперничающих за честь защищать посланца Дианы. Им дали сильный наркотик, и они проспали всю ночь. Серторий был уверен, что они горько упрекали себя, но не мог узнать от них ничего полезного.
Я попросил показать мне палатку. Серторий сам проводил меня туда. Перед тем, как мы вошли, он посмотрел на Эко.
- Этот мальчик раньше видел смерть? - спросил он.
- Да. Почему ты спрашиваешь?
- У него кровавый взгляд. Верь мне, я часто видел кровь! Нехорошо так смотреть.
Ничего больше не объясняя, он ввел меня в палатку. Внутри находилась кормушка, вокруг нее была разбросана солома, а рядом стояли ведра с водой и лежала свежая трава. Возле кормушки стояла также кровать, а на ней лежала девушка, которую мы видели накануне в свите генерала. Она по-прежнему была в белом платье, но шарф больше не был повязан вокруг ее головы, и темные волосы мерцали, окружая ее лицо. Ее ноги были вытянуты, а руки сложены на груди. Она казалась бы спящей, если бы не смертельная восковая бледность лица и синяки вокруг горла.
- Ты именно такой ее нашел? - спросил я Сертория.
- Нет, - ответил он. - Она лежала на земле перед кормушкой, скорчившись.
- Кем она была?
- Просто девушкой одного из кельтских племен. Их жрецы сказали, что только девственнице дозволено кормить и охранять лань. Эта девушка сама вызвалась. Это принесло ее семье великую честь. Ее звали Лирия.
- А где белый шарф, которым прежде была повязаны ее волосы?
- Ты наблюдателен, Гордиан. Шарф исчез.
- Ты думаешь? - я показал синяки на ее горле. - Шарфом можно задушить.
Серторий кивнул.
- Видимо, она пыталась остановить похитителей. Стражникам дали наркотик - значит, Лирии его дали тоже: они ели одну и ту же пищу. Но прошлой ночью она постилась. Порой она это делала: она говорила, что так приказывала ей белая лань, чтобы сохранить ее чистоту. Когда пришли воры, она проснулась, и они задушили ее, чтобы она не закричала.
- Но почему они просто не убили лань, вместо того, чтобы похищать ее?
Серторий вздохнул.
- Эта страна полна суеверий, Гордиан. Приметы и знамения здесь на каждом шагу, и человек не может пописать без того, чтобы какое-нибудь божество не следило за ним из-за плеча. Я думаю, что воры не хотели никого убивать. Они хотели, чтобы лань просто исчезла. Якобы она сама убежала. Это бы означало, что Диана покинула меня. И что бы на это сказали испанские солдаты? Ты понимаешь, какое это бедствие для меня?
Он посмотрел на мертвую девушку, затем отвернулся и шагнул назад за кормушку.
- К своему преступлению они добавили убийство. Это святотатство, хотя Лирия не была жрицей, а лишь девушкой из простой семьи, которой повезло остаться девственницей. Но они бы ни за что не убили лань. Это разрушило бы их цель. Убить посланца Дианы - неслыханное злодеяние. Оно бы лишь сплотило племена против нечестивцев. Вот почему я уверен, что лань жива и невредима.
Я пытался скрыть это, Гордиан, но слухи уже поползли среди тех, кто охранял лань. Римские солдаты догадываются, что лань похитили по причине политики. Но для местных уроженцев это означает, что боги отвернулись от меня.
- Они так сильно верят в белую лань?
- О, да! Потому я и использовал их веру: чтобы привязать их ко мне. Это средство могущественно, но опасно: суеверие можно обратить против того, кто его использует. Мне следовало лучше охранять ее!
- А ты сам веришь в белую лань, Серторий? В то, что она говорит с тобой?
Он проницательно поглядел на меня.
- Я удивлен твоим вопросом, Гордиан. Я римский генерал, а не легковерный испанец. Белая лань - лишь средство управления. Надо ли объяснять? Мои шпионы сообщили мне о передвижениях Помпея. На следующий день я объявил, будто белая лань шепнула мне на ухо, что Помпей появится в определенное время в определенном месте, - и он там появился. В любое время, когда я узнаю секрет или предвижу будущее - официально считается, что меня оповестила белая лань. Когда мой приказ тяжело выполнить - например, сжечь их деревню или убить популярного человека - я говорю, что так повелела белая лань. И тогда все становится намного проще. А когда их уверенность падает - я говорю, что белая лань обещала мне победу. Тогда их мужество возвращается - и они одерживают победу.
Ты считаешь меня богохульником за то, что я прибегаю к таким средствам? Лучшие генералы всегда их использовали для поддержки боевого духа. Посмотри на Суллу! Перед боем он всегда в присутствии войск что-то бормочет перед изображением, которое он украл у дельфийского оракула; боги постоянно предвещают ему победу. И Марий тоже держал в своей свите сирийскую пророчицу, которая всегда предвидела поражение его врагов. Жаль, что в конце она потерпела неудачу.
Даже Александр использовал такие хитрости. Знаешь историю? Как-то перед битвой настрой солдат был мрачным. Жрецы предложили совершить жертвоприношение. Когда овца лежала на алтаре, Александр написал на ладони одной руки и на другой. Священник разрезал овцу, достал дымящуюся печень и положил в руки Александру. Александр повернулся к войску - и, конечно, на печени показались буквы, в которых никто не мог ошибиться - предвещающие победу!
- А твоим орудием была белая лань?
Серторий прекратил шагать и посмотрел мне в глаза.
- Здесь, в Испании, местные племена - особенно кельты - сильно веруют в мистическую силу белых животных. Хороший генерал умеет использовать такие верования. В тот день, когда охотники привели мне Дианару...
- Дианару?
Мне показалось, что он чуть смутился.
- Я назвал белую лань Дианарой в честь богини. Почему бы и нет? Когда ее привели, я сразу понял, как ее использовать. Она стала моей божественной советницей! И эта стратегия отлично окупилась.
- Но теперь...
Серторий снова начал шагать.
- Разведчики донесли мне, что Метелл соединился с Помпеем на другом берегу Сукро. Если мои испанцы узнают, что лань пропала, а мне предстоит очередной бой, - меня ждет полный разгром. Кто станет сражаться за генерала, от которого боги отвернулись? Единственный выход для меня - как можно скорее уйти на запад в горы. Но одновременно надо найти лань! - Он бросил на меня отчаянный умоляющий взгляд.
- Квинт Серторий, я сыщик, а не охотник.
- Это похищение, а не охота. Я хорошо тебе заплачу. Верни мне Дианару - и получишь щедрую награду.
Я задумался. Я выполнил поручение Гая Клавдия. Я нашел Мамерка, вручил ему письмо и дал возможность вернуться со мной в Рим. Я снова был свободен, и могущественный человек в чужой стране просил меня о помощи.
С другой стороны, помощь генералу-изменнику в глазах сената могла выглядеть предательством.
Мне нравился Серторий. Он был храбрым и честным, а в долгосрочной перспективе - неудачником. Мне он нравился даже больше, чем когда выглядел победителем.
Я согласился. Если я не смог вернуть сбежавшего юношу деду - я хотя бы верну пропавшую лань хозяину.
Серторий разрешил мне опросить двух опоенных наркотиком стражей. Я согласился с его мнением, что стражи жутко упрекали себя, но не могли рассказать ничего полезного. Так же, как прочие охранники: никто ничего не видел и не слышал. Словно сама луна решила вернуть лань домой.
Когда днем мы с Эко вернулись в Сукро, таверна была полна местных жителей. Все они жаждали вина и новостей о пропавшей лани. Секрет просочился наружу, и ходили дикие слухи. Я внимательно слушал: никогда не знаешь, какая часть болтовни может оказаться полезной.
Одни говорили, что лань на самом деле была похищена уже давно (это было неправдой, потому что я сам ее недавно видел). Другие уверяли, что лань умерла и Серторий ее похоронил, заявив, что лань украли. Кое-кто соглашался с похищением, но никто не упоминал о гибели девушки. А самые дикие и зловещие слухи утверждали, что лань появилась а лагере Помпея и теперь стала его советником.
Ни один из этих слухов не был полезным. Когда толпа разошлась по домам, я спросил у Лакро, что он думает.
- Никто ничего толком не знает! Сплошная болтовня, - радостно ответил Лакро. Отчего бы ему не радоваться? Он получил изрядную прибыль от продажи вина, а несколько посетителей остались пообедать.
- Единственный рассказ, заслуживающий доверия, - что лань видели на болотах.
- Правда? Я его не слышал.
- Потому что парень, который это рассказывал, не орал, как дурни, которым нечего сказать. Он стоял возле прилавка и говорил со мной. Он мой старый друг; мы часто вместе ставили ловушки. Он был здесь вчера утром и рассказывал, что видел, как среди болот промелькнуло что-то белое между деревьев.
- Может, это была птица?
- Слишком велика для птицы. И двигалась, как зверь, возле земли.
- Он подходил близко?
- Он пытался. Но когда он приблизился к деревьям, уже ничего не было видно, кроме следов копыт в грязи. Он видел следы оленя и людей.
- Людей?
- Двоих. По одному с каждой стороны оленя.
Эко сжал мою руку. Я кивнул: это было очень интересно.
- Твой друг пошел по этим следам?
- Нет, он вернулся и стал проверять ловушки. Он мало говорил, но, увидев его лицо, я понял, что он испугался, увидев эти следы. Он знает болота, как лицо своей матери; знает, что там происходит обычно, а что неправильно. Увидев, как проходит мимо дар Дианы, он испытал нечто вроде священного трепета. Запомни мои слова: лань находится на болотах.
Эко прижал руку к горлу, изображая удушение. Лакро удивленно поглядел на него.
Я перевел:
- Если твой друг побоялся преследовать лань - его инстинкты верно подсказали ему. Одного человека похитители лани уже убили.
- Я не понимаю тебя.
Я заглянул ему в глаза.
- Вчера ты хвалил Сертория.
- Да.
- Я говорил о лани с благоговением.
- Она - дар Дианы.
- Лакро, я хочу поведать тебе секрет. Кое-что очень важное.
- Тогда чего ты ждешь? Кто умеет хранить секреты лучше, чем трактирщик? - он указал пальцем на комнаты наверху, словно намекая на проходящие там свидания, о которых никто не узнал.
- А твой друг тоже сумеет сохранить секрет? И, что еще важнее, - согласится провести на болота парочку чужеземцев? Это опасно - но вам обоим хорошо заплатят.
Перед рассветом мы отправились на болота.
Лакро и его друг по имени Силенс вели нас. Мы с Эко следовали позади.
Мы подошли к группе деревьев, где Силенс видел следы. В свете первых солнечных лучей они до сих пор были видны. Там, где земля была слишком сухой или грязь чересчур жидкой, следы исчезали - во всяком случае, с моих глаз - но наши опытные проводники их различали. Если они теряли след - они кружили до тех пор, пока не обнаруживали его вновь. Иногда я понимал, как им это удается - они видели сломанную ветку или смятый лист - а порой мне казалось, что их ведут инстинкт или удача; Лакро мог сказать, что им указывает путь Диана.
Ведомые неведомой способностью, мы пришли в область слышимости нашей добычи. В тот же миг Лакро и Силенс обернулись ко мне и жестами приказали хранить молчание.
Мы увидели следы двух противников; размер и глубина следов указывали, что это высокие парни в больших башмаках. К нашему счастью, они спали. У них не было палатки, и они не зажигали костра. Они лежали в куче листьев, накрытые легкими одеялами.
Лакро и Силен принесли свои охотничьи луки. Пока они вставляли зазубренные стрелы и целились, мы с Эко сняли одеяла с парней. Они сразу же проснулись и вскочили на ноги, но замерли на месте, увидев нацеленные в них стрелы. Они произнесли проклятия на родном языке.
Лакро спросил, где белая лань. Парни заворчали и показали на заросли кустов.
Мы обнаружили лань на полянке. Она спала, привязанная к деревцу. Когда мы подошли, она проснулась и подняла голову. Я ожидал, что она испугается и попытается убежать, но она сонно поглядела на нас, зевнула и отвернулась. Она выпрямилась, встала на ноги, обошла вокруг нас и подняла голову, словно пытаясь уткнуться в нас носом. Эко восхищенно взглянул на нее и погладил ее белую мордашку.
Мы вели наших пленников через болота до реки. Эко вел лань на поводке - или, может, она его вела. Мы подошли к лагерю Сертория, и, пока остальные оставались в укромном месте у реки, я отправился сообщить генералу новости.
Я пришел вовремя. Лишь палатка генерала оставалась на месте. Остальные снимались, чтобы идти в горы. Серторий и его свита складывали вещи на телеги и снимали лагерь.
Серторий первым меня увидел. Сначала он замер на месте, затем бросился ко мне. Его лицо сияло в свете солнца.
- Ты принес хорошие новости?
Я кивнул.
- Она в порядке?
- Да.
- А мерзавцы, которые ее украли? Вы их привели?
- Да, это двое испанцев.
- Я знал! Я проснулся, чувствуя, что произойдет чудо! Где она? Скорее веди меня к ней! Нет, постой! - Он обернулся к свите. - Чудесные новости! Все идите и смотрите!
Среди офицеров я увидел Мамерка, выносящего шкаф из генеральской палатки.
- Положи его, Мамерк, и посмотри, кого привел нам Гордиан! - крикнул Серторий! - Нечто белоснежное! И двоих негодяев с черными сердцами!
Мамерк смущенно поглядел и положил шкаф на землю, затем кивнул и зашел в палатку.
- Идем, Гордиан, скорее отведи меня к ней! - воскликнул Серторий.
Генерал и лань соединились на берегах Сукро. Я никогда не видел раньше римского генерала плачущим и держащим лань, словно ребенка. Что бы ни говорил генерал о том, что лань для него - лишь орудие управление, которое он использовал ради невежественных массовых суеверий, - я понял, что на самом деле лань была для него гораздо большим. Пусть она не говорила с ним голосом Дианы и не предсказывала будущее - она была видимым знаком божественной милости, без которой человек беспомощен перед врагами. Я увидел восторг человека, к которому вернулась удача.
Но Серторий был римским генералом, и ему не подобало проявлять излишнюю чувствительность даже по отношению к собственной судьбе. Через некоторое время он отпустил лань и обернулся к двум схваченным нами испанцам. Он заговорил с ними на их родном языке. Лакро шептал мне на ухо перевод.
Серторий сказал, что они хорошо обращались с ланью и тем самым проявили немного уважения к богине. Но они унизили достоинство римского генерала и вмешались в божественную волю. К тому же они убили девушку. За это их следовало покарать.
Испанцы вели себя с достоинством, учитывая, что скорее всего будут убиты на месте. Они переглянулись, затем один из них заговорил. Он сказал, что они были лишь наемниками и ничего не знали об убитой девушке. Они просто согласились встретиться с человеком на краю лагеря двое суток назад. Он привел им лань, закутанную в одеяло. Они должны были спрятать ее в болотах, пока Серторий и его войско не уйдут. Они бы ни за что не причинили вреда ни лани, ни ухаживающей за ней девушке.
Серторий сказал, что догадывался: замешан кто-то из его людей, хорошо знакомый с порядком в лагере. Если испанцы его назовут - их накажут не слишком сурово.
Испанцы вновь переглянулись. Они согласились.
Серторий отступил и указал на свою свиту. Испанцы посмотрели им в лица и покачали головой. Предателя среди них не оказалось.
Серторий нахмурился и застыл на месте. Я увидел боль в его лице.
- Одного из моих людей здесь нет, Гордиан.
- Видимо, он стоит позади.
Серторий приказал одному воину стеречь лань. Мы пошли вместе с остальными по лагерю.
- Смотрите! Его конь здесь! - сказал Серторий.
- Значит, он не убежал, - сказал я. - Может, у него нет причин убегать, потому что он не замешан в похищение.
Но я знал, что это не так, еще когда мы с Эко зашли в палатку Сертория. Среди кроватей и стульев Мамерк лежал на земле, пораженный собственным мечом. Его правая рука все еще сжимала навершие. Под его левой рукой валялся смятый белый шарф.
Он был еще жив. Мы опустились на колени вокруг него. Он начал шептать:
- Я не хотел убивать девушку. Она должна была спать... опоенная наркотиком... Но она проснулась. Я не мог позволить ей закричать. Я хотел завязать ей рот - но шарф опустился на горло, а она не прекращала бороться. Она была сильнее, чем казалась...
Серторий покачал головой.
- Но почему, Мамерк? Зачем тебе было красть лань? Ведь ты же был моим сторонником.
- Нет, никогда! Я был на стороне Помпея. Один из его агентов в Риме нанял меня, чтобы я стал шпионом Помпея. Он сказал, что мне поверят благодаря моему отцу. Они хотели, чтобы кто-то похитил белую лань. Не убил - лишь украл. Видишь, Гордиан, я не предал деда. Передай ему это.
- Но почему ты согласился служить Помпею? - спросил я.
Он скривился.
- Конечно, ради денег! Мы были разорены. Как я мог сделать карьеру в Риме без денег? Помпей предложил больше чем достаточно.
- Ты мог бы вернуться в Рим со мной.
Мамерк грустно улыбнулся.
- Сначала я подумал, что тебя прислал Помпей. Я не мог поверить, что он так глуп, чтобы прислать гонца в лагерь среди дня! Потом ты сказал, что тебя прислал дед... мой дорогой любимый дед. Видимо, боги хотели мне что-то сказать, - но было слишком поздно. У меня уже был план. Я не мог отступить.
Он закашлялся. Из угла его рта показалась струйка крови.
- Но я обернул твой приезд в свою пользу! Я показал письмо Серторию... поклялся, что не собираюсь его покидать... даже ради деда. Как он мог мне не поверить? Прости меня, Серторий! Но ты, Гордиан...
Он вцепился в мою руку. Другой рукой он все еще сжимал шарф.
- Не рассказывайте деду о девушке! Скажите, что я был шпионом и умер, выполняя свой долг. Скажите, что у меня хватило мужества упасть на свой меч. Но только не о девушке...
Он выронил рукоять. Свет в его глазах погас. Шарф выскользнул из его пальцев.
Я посмотрел на Сертория. В его лице я увидел злость, разочарование, печаль, смущение. Я понял, что Мамерк Клавдий, как и белая лань, значил для него больше, чем он мог сказать. Он был для него талисманом - символом божественной любви, указанием на счастливое будущее. Но Мамерк на самом деле ничем этим не был - и эту истину Сертория было тяжко перенести. Как он описал мне Мамерка? «Умный, яркий, блистательный и целиком преданный делу». Какой насмешкой казались теперь его слова!
Я увидел, что в эту минуту Серторий понял, что белая лань ничего на самом деле не значит; что его дни сочтены; что Рим будет его преследовать до тех пор, пока его следы не исчезнут с лица земли. Он поднял шарф и прижал к лицу, спрятав глаза. Я был ему благодарен за это.

Обратная дорога в Рим казалась долгой и скучной - хоть и не слишком долгой; я не торопился встретиться с Гаем Клавдием и сообщить ему новости.
Я в точности исполнил его просьбу: нашел его внука, передал письмо, предложил Мамерку бежать. Я выполнил задачу. Когда Серторий предложил мне найти белую лань - как я мог знать, к чему это приведет?
Никто не мог знать, чем кончится мое путешествие в Испанию - в том числе Гай Клавдий. Однако если бы он не отправил меня к внуку, Мамерку остался бы в живых. Перенесет ли старик сознание того, что его желание вернуть внука домой приведет его к гибели?
И все-таки в своем падении Мамерк был виноват сам. Он обманул деда, которого любил; стал шпионом человека, которого не любил; убил невинную девушку. И все это - лишь ради денег.
Мне нечего его жалеть, - повторял я себе, опираясь на борт корабля, несущего меня назад в Рим.
Настала ночь. Небо было черным, а полная луна ярко светила, отражаясь в воде, словно белый шар. Может, я и пролил слезу о судьбе Мамерка Клавдия - но ветер стер ее с моей щеки и бросил в пустоту соленого моря. Там она исчезла и вряд ли весила что-либо на весах справедливости - кто бы ее ни мерил: смертные или боги.

(1)Квинт Серто́рий*(лат.*Quintus Sertorius; 120-е годы до*н.*э.—73 год до*н.*э.)*—*римский*политический деятель и военачальник, известный в первую очередь как руководитель*мятежа*против*сулланского*режима в*Испании*в 80—72 годах до*н.*э.
Квинт Серторий принадлежал к италийской муниципальной аристократии. Он начал свою карьеру в римской армии во время*Кимврской войны; участвовал в битвах*при Араузионе*(106 год до*н.*э.) и, возможно,*при Аквах Секстиевых*(102 год до*н.*э.). В 90-е годы участвовал в военных действиях в Испании под командованием*Тита Дидия. По возвращении в Италию Серторий начал свою политическую карьеру с*квестуры*(в 91 или 90 году до*н.*э.) и снискал воинскую славу во время*Союзнической войны.
Когда началась*гражданская война*между Луцием Корнелием Суллой и*марианской «партией», Серторий оказался на стороне последней. В 83 или 82 году до*н.*э. он был направлен в*Ближнюю Испанию*в качестве наместника. В 81 году сулланцы изгнали его из провинции, но год спустя он вернулся на Пиренейский полуостров, заключил союз с местными племенами и установил контроль над существенной частью региона. Сулланскому режиму пришлось сосредоточить против него огромные силы*— до 130 тысяч солдат. Но Серторий, используя партизанскую тактику и исключительное влияние на коренное население Испании, наладил эффективную оборону, периодически одерживая победы над врагом. Его союзником стал царь*Понта*Митридат VI Эвпатор. С 79 года до*н.*э. Серторий воевал против*Квинта Цецилия Метелла Пия; в 77 году к Метеллу добавился ещё один способный полководец*—*Гней Помпей Великий. Во время кампании 75 года до*н.*э. Серторий всё же потерпел поражение, и после этого его положение начало ухудшаться. В 73 году он был убит собственными приближёнными.

(2)А́триум*или*а́трий*(лат.*atrium*от*ater*«закопч ённый; чёрный: помещение, почерневшее от копоти»),*каведиум*(лат.*cavedium*«углубление» от*cavus*«пустой»)*— первоначально центральная часть*древнеримского*и*древнеиталийского*жилища (домуса), представлявшая собой внутренний световой двор, откуда имелись выходы во все остальные помещения.*

(3)Лу́ций Корне́лий Су́лла Уда́чливый*(Фе́ликс, с 27—28 января 81 года до*н.*э[! 1].;*лат.*Lucius Cornelius Sulla (Felix); родился в 138 году до*н.*э.,*Рим, Римская республика*— умер в марте[! 2]*78 года до*н.*э.,*Путеолы, Римская республика)*—*древнеримский*государственный деятель и военачальник,*бессрочный диктатор*«для написания законов и укрепления республики»[! 3]*(82*— ок. 79 года до н. э[! 4].), консул 88 и 80 годов до*н.*э., организатор кровавых*проскрипций*и реформатор государственного устройства. Стал первым римлянином, который захватил*Вечный город*силой, причём дважды. Остался в памяти потомков как жестокий тиран, добровольно отказавшийся от неограниченной власти. Идейный предшественник*римских императоров.

(4)Гай Ма́рий*(лат.*Gaius Marius; 158/157*— 13 января 86 года до*н.*э.)*— древнеримский полководец и государственный деятель. Семь раз занимал должность консула, в том числе пять раз подряд в 104—100 годах до*н.*э.*— чаще, чем кто либо другой в*республиканскую эпоху*истории Рима. Провёл реорганизацию римской армии, довёл до победного конца*Югуртинскую войну*(105 год до*н.*э.), разгромил в двух сражениях германские племена, которые пытались вторгнуться в Италию. В результате в последние годы II века до*н.*э. Марий был самым могущественным человеком в*Риме.
На некоторое время Марий стал союзником демагога*Луция Аппулея Сатурнина, но в решающий момент перешёл на сторону сената. После этого около 10 лет он находился в тени. Принял участие в*Союзнической войне*и одержал несколько побед, но его полномочия продлены не были. Когда началась*Первая Митридатова война, Марий попытался получить командование, что стало поводом к началу первой гражданской войны в истории Рима (88 год до*н.*э.). Разбитый*Суллой*и объявленный врагом государства, Марий бежал из Италии, но уже в следующем году вернулся и в союзе с*Луцием Корнелием Цинной*занял Рим. За этим последовал террор, описанный в источниках в самых мрачных тонах. Марий умер в самом начале своего седьмого консульства в январе 86 года до*н.*э.

[Рыжий Кот]

((где я вчера был!...))

Когда шёл на спектакль, уловил по названию только жанр - детектив.
Когда началось действие - полезло, попёрло из всех пор, из всех щелей: ЭТОТ ЗАБЫТЫЙ ВКУС АНГЛИЙСКОГО ДЕТЕКТИВА! Который не спутаешь с французским, американским, итальянским - а отечественные уже сами распадаются на отдельные вкусы.
И хочется сразу узнать - "автора!" - и начинаешь уже тормозить и ловить ПРОЦЕСС раскручивания сюжета. "Чорт побери!" - когда я последний раз наслаждался ПРОЦЕССОМ развития сюжета!? а не - быстро вычислить "кто убийца?", поюморить над автором ("какой я умный!") и, "испытывая чуwстwо hлубокоhо удоwлетворения, тце", перейти к другому сюжету. Нет! "Но сам процесс!".

[Aliskana]

↓↓ Сад Тантала

Сад Тантала (1)
Брайан Стейблфорд
Брайан Стейблфорд более известен как автор научно-фантастических произведений, таких как «Империя страха» (1988), «Оборотни Лондона» (1999), «Страдающий ангел» (1991) и «Карнавал разрушения» (1994). Но его интересы намного обширнее. У него есть степень по биологии, докторат по социологии. Он писал книги в области футурологии и роман «Вечный жид». Герой данного рассказа – загадочный Аполлоний Тианский, прославленный как чудотворец в Средиземноморье в 1 веке н.э.

Мне кажется, что мы живем в Век Чудес – или жили в таковую, ибо чудеса, о которых толкует молодежь, случались во времена их дедов, когда Клавдий, Нерон и Веспасиан были римскими императорами. Как ни странно, я – вправду дед, родившийся в седьмом году правления Нерона – почти не слышал о чудесах в мое время, когда у всех на устах была философия – во всяком случае, в Коринфе.
В наши дни это слово слышно редко – похоже, что люди страстно жаждут чудес.
Мое невежество в Век Чудес, в который я жил, представляется еще более примечательным, когда я вспоминаю (так ясно, словно это происходило вчера, хотя с тех пор прошло пятьдесят лет), что присутствовал при одном из самых прославленных чудес, и считался во всех отношениях получившим пользу от этого чуда.
Если этот текст прочитают христиане – хотя это вряд ли случится, ибо «грамотный христианин» - это противоречие – спешу сказать, что в нем не описывается чудо их любимого Иисуса. Его распяли больше чем за тридцать лет до моего рождения. Чудотворец, которого мне посчастливилось встретить, - совершенно иной человек: Аполлоний Тианский (2) , соратник коего Дамис из Ниневии написал воспоминания о нем, в которых называл его великим магом. Не знаю, как он это доказывал, но знаю, что Аполлоний презирал его за это, ибо он был истинным философом, не имевшим дело с магическими фокусами, предзнаменованиями и божествами.
Мне кажется, что основным результатом фантазий Дамиса была ненависть последователей Иисуса, проклинавших всех чудотворцев, кроме их собственного, как зловещих черных магов. Аполлония уже атаковал некий Moeragenes (3), который не знал его вовсе. Но я – всего лишь седобородый философ, живущий в мире, где годы и мудрость почитаются за ничто. Мне лишь известно, что ложь, рассказанная Дамисом, может исказить память об Аполлонии до конца времен, так что и спустя тысячу лет люди будут знать лишь то, что он творил чудеса и спас глупца по имени Менипп от козней ламии(4)
).
Может быть, это правда; возможно, я, Менипп, обманут мыслями о том, что мир - унылое место, которое можно понять лишь отбросив дурацкие предрассудки о поклонении богам и страхе перед демонами.
Я признаю, что так запомнил Дамис, и не стану с ним спорить. Однако мне открыто, что большая часть того, что кажется мне истиной, относится к предметам, о которых не знаем толком ни я, ни Дамис, а просто повторяем рассказ Аполлония.
Аполлоний родился во время долгого царствования Августа в городе Тиана в Каппадокии. Он получил отличное образование и проявил ранние успехи в искусстве риторики. Он стал философом пифагорейской школы и вскоре прославился проповедями учений этой школы о том, что принесение в жертву животных есть бесполезное злодеяние. Он не ел мяса, носил сандалии лишь из коры, а одежду лишь из льна. Он отказался от наследства, не употреблял денег и дал пятилетний обет молчания, странствуя по свету.
Этот обет молчания способствовал его репутации святого, что, в свою очередь, побуждало многих людей искать у него помощи как у целителя, - но он говорил мне, что причиной обета было его желание стать сторонним наблюдателем, дабы лучше использовать глаза и уши во время странствий из Персии в Индию, а затем через Финикию и Палестину в Египет.
- Я думаю, что это была глупая идея, - как-то сказал он мне, - но я был молод, а молодые люди склонны мыслить с позиций абсолюта. Я бы никогда не дал такого обета, если бы посетил Египет раньше, чем Индию, и встретил там гимнософистов - нагих философов Фиваиды. Их созерцание излечило меня от склонности к крайностям.
- Но ты же не начал есть мясо и носить одежду и обувь животного происхождения, - возразил я.
- Ты бы не считал это крайностями, - упрекнул он меня, - не будь ты молодым человеком, никогда не знавшим бедности.
Касательно славы Аполлония как целителя и экзорциста - я думаю, что он был так же умен, как любой человек своего времени - это относится к совету, который он дал недужным телом: избегать мяса и медикаментов - и совета, который он дал считавшим себя одержимыми: избегать мяса и магии. Я следовал этим советам всю свою долгую жизнь и считаю, что они помогают исцелить три недуга из пяти, что намного больше, чем следование рекомендациям врачей и мудрецов. Дамис, несомненно, считает иначе - и у него навеоняка есть на то свои причины.
И это возвращает нас к моей печальной ситуации, которую Дамис называет колдовством, а я считаю в худшем случае любовным недугом.
Аполлоний посетил Коринф в шестдесят лет или чуть позже. Его приветливо приняли в доме философа-киника (5) Деметрия, фанатичного приверженца его доктрин, одним из учеников которого я считался. Мне было двадцать пять лет, и даже Дамис признавал, что я был красив и силен.
Дамис ошибся, когда утверждал, что я был помолвлен с богатой иностранкой, называвшей себя финикиянкой. Я вправду был влюблен в иностранку, но она была египетской служанкой по имени Наума, принадлежащей финикийской вдове по имени Галлантис.
Галлантис несколько месяцев была гостьей в доме богатого торговца по имени Арад, который много лет знал ее мужа, с которым у него были торговые связи. Арад был отцом Басса - моего ровесника, с которым я вместе вырос, хотя в нашей дружбе чувствовалось напряжение из-за того, что Басс был склонен считать себя философом, хотя был праздным гедонистом. Я считал наши споры разновидностью спортивных упражнений, но Деметрий воспринимал их всерьез и считал, что Басс дурно влияет на всех учеников.
Признаюсь, что я вовсе не был лучшим или вернейшим учеником Деметрия. Меня не влекла аскетическая жизнь, которой Деметрий требовал от меня. Хоть это и были скорее повод для самооправдания, но я придпочитал конкурирующие доктрины Басса. Я был приверженцем идеалов философии, но не слишком понимал, какие именно идеалы предпочесть. Разве нельзя мудрецу наслаждаться жизнью во всей полноте? Есть хорошую еду, пить хорошее вино, носить хорошую одежду, любить женщин и даже жениться, одновременно взращивая тягу к искусству и наслаждениям разума? Деметрий утверждал, что это невозможно, но Басс считал иначе.
Неприязнь между Деметрием и Бассом стала такой, что Басс захотел похитить меня и привести в свою школу. Ему бы это удалось, если бы не тот факт, что когда я посетил дом Арада месяцем раньше, время, проведенное с Бассом, всегда казалось временем, которое следовало проводить с Наумой. Парадоксально, но аргументы Басса влияли на меня, когда я уходил из дома, - в то время как слова Деметрия всегда были под рукой, чтобы опровергнуть аргументы как можно сильнее.Сам того не зная, я стал самым ценным призом в битве идей между ними двумя - и Наума тоже была вовлечена, хотя она ничуть не интересовалась философией. Ее единственным призванием был танец - Галантис приобрела ее благодаря этому искусству. Даже Дамис из Ниневии не смел утверждать, как порой делал Деметрий, что моя возлюбленная была обычной шлюхой.
- Она может быть служанкой, - обиженно заметил я ему, - но Наума слишком драгоценна, чтобы ее можно было просто купить.
- Лишь потому, что Галантис сама хочет выйти за Арада, - настаивал Деметрий. - Она хвастается своими служанками перед ним, как опытный рыбак показывает приманку. Но будь уверен, что пока что она не позволит ему их тронуть.
- Басс уверяет, что его отца устраивает быть вдовцом, - ответил я Деметрию. - У него есть собственные рабыни.
- Басс так говорит, потому что он надеется на это, - возразил Деметрий. - Он опасается, что состояние его отца попадет в хищные руки финикиянки, а он исчерпал кредит у всех ростовщиков Коринфа. Арад может быть царем идиотов, ушедшим на отдых от дел, - но даже он найдет своим деньгам лучшее применение, нежели чем оплата долгов сына. Ты можешь не понимать, каков Басс, - но Арад понимает. Он знает, что с таким аппетитом тот пожрет все богатство, словно саранча - поле пшеницы.
Басс вправду выражал скорее надежду, чем веру. В тот же день, когда ему сказали, что Аполлония ожидают в Коринфе, Арад сообщил о предстоящем грандиозном пире в честь помолвки с Галантис.
Дамис упоминает о нем в воспоминаниях, как о «свадебном торжестве». Оно было не моим, но я и моя возлюбленная там присутствовали - а также Аполлоний.
Дамис уверяет, что Аполлоний применил магию, чтобы сорвать маску с моей возлюбленной и разоблачить ее как ламию - демона-змею, жаждущую выпить мою кровь и пожрать плоть. Он утверждает также, что Аполлоний доказал, что все золото и серебро на свадьбе были простой иллюзией. Аполлоний не делал ничего подобного, и я точно помню, что он не рассказывал такого Дамису. Аполлоний заметил змею, которую не увидели другие гости, и разорвал паутину иллюзий, чтобы помочь мне прозреть, - но «магия», которую он применил, была лишь мудростью и философией.
Моя первая встреча с Аполлонием была неудачной, потому что Деметрий представил меня в очень саркастичной манере.
- Это Менипп, - сказал он. - Я не знаю, будет ли он и дальше учеником в моей школе, ибо он шныряет в сады Тантала, привлеченный роскошью друга Басса и колдовством египетской чародейки, которая, как мне рассказали, танцует, подобно змее под звуки флейты музыканта.
Я помню, что Дамис из Ниневии громко засмеялся, услышав это. Может быть, он поэтому пишет в воспоминаниях, что его мастер советовал мне прекратить «лобызать змею». На самом деле Аполлоний такого не говорил, а поглядел на меня с симпатией, когда увидел, как меня ранили и смутили слова Деметрия.
- Это хорошо, когда человек способен пройти через сады Тантала, - сказал Аполлоний. - Как еще можно понять, что их обещания фальшивы, а награды иллюзорны? Придет время судить Мениппа, когда он составит собственное суждение о ценности того, что мелькает перед ним.
У меня тоже была приготовлена речь.
- Я встретил вчера торговца Арада, - сказал я мудрецу. - Он спросил меня, вправду ли прославленный Аполлоний Тианский собирается прибыть сегодня в Коринф. Когда я ответил, что ты здесь, он сказал, что самое горячее его желание - чтобы вражда между его сыном Бассом и философом-киником Деметрией прекратилась в день его помолвки. Арад сочтет великой честью, если вы с Деметрием придете вместе на праздник благословить его союз с Галантис. Он знает, что ты не ешь мяса и не любишь украшений - но на празднике будет полно хлеба и фруктов, а украшения на празднике будут не с целью оскорбить бедных, а лишь для того, чтобы отметить его счастье. Он страстно желает, чтобы Басс и Деметрий снова стали друзьями, и надеется, что твое благое влияние смягчит горечь между ними.
Деметрий нахмурился, но не посмел отвечать прежде, чем услышал знаменитого мудреца.
- Передай Араду, что я приду, - сказал Аполлоний, - но предупреди его, что я не стану улаживать чужие ссоры медоточивыми словами. Я философ, а не римский посланник. Моя цель - поиски истины, а не улаживание конфликтов.
- Передам, - пообещал я. - Он будет счастлив, что ты почтишь его помолвку своим присутствием.
- Так тому и быть, - заявил Дамис из Ниневии, хоть Аполлоний и нахмурился, услышав такую невежливость.
- Невозможно примирить идеи Басса с идеями лучших людей, - многозначительно молвил Деметрий. - Он считает, что вовсе не следует умерять аппетиты; но лучший ответ - что люди должны овладеть своими аппетитами. Роскошь - злейший враг на пути к просветлению.
Деметрий взглянул на Аполлония в ожидании поддержки; он рассматривал приглашение Арада как очередную стадию битвы с Бассом за мою верность и верил, что Аполлоний поможет ему выиграть битву. Но Аполлоний ответил: «Есть больше одного пути к просветлению - и множество преград, способных помешать поискам истины».
Дамис из Ниневии пришел в восторг от этих слов, но я уверен, что он не понял их смысла.

Праздничный день был ясным и безмятежным; даже самый суеверный из людей не обнаружил бы предзнаменований грядущего.
Я никогда не видел такой великолепной трапезы, как та, которую приготовил Арад: он сделал все возможное для того, чтобы этот день запомнился. Хоть он и не был сейчас таким зеаменитым торговцем, как пятнадцать лет назад, - он не забыл тех дней, когда создавал свою небольшую империю. Его корабли везли богатые грузы из Антиохии, Кейсарии и Александрии и доставляли лучшие товары Коринфа в Анкону и Рим. Он был очень влиятельным и служил примером более молодым последователям.
Сам губернатор, Марселий Гато, сидел по правую руку Арадуса. Рядом находились врач, астролог и десяток вооруженных людей под командованием центуриона по имени Каллидий. Ниже губернатора располагались богатейшие люди Коринфа: купцы и землевладельцы. Их имена были всем известны: они руководили торговлей в Коринфе. Почти всех сопровождали сыновья и племянники, которым предстояло унаследовать их богатство и связи. Их было столько, что простые философы - даже столь известные, как Аполлоний Тианский - располагались намного ниже; но Аполлоний не возражал против своего местоположения, и Деметрий проглотил свою гордость.
Когда мы сели, Дамис из Ниневии попытался сесть слева от Аполлония на свободное место, но мудрец попросил его сесть справа от Деметрия и указал мне на место, которое Дамис хотел занять. Он попросил меня назвать имена присутствующих, и я сделал это, добавив информацию, которую счел подобающей; кое-что мне пришлось шептать на ухо, дабы не произносить громко того, что не стоило слышать всем.
- Губернатор жесток, - рассказывал я, - но умен. Я знаю, что Коринф не пользуется в Риме таким уважением, какого, как считают его жители, он достоин, и Марселий Гато считает его местом ссылки - лучшим, чем небольшой островок в Эгейском море, но не слишком подходящим для человека благородного звания. Он был другом Нерона, но утратил влияние после его смерти и был сослан сюда Веспасианом. Он рассчитывал вернуться после смерти Веспасиана - но с тех пор прошло уже семь лет, и, похоже, его никогда не вернут.
- Такова участь большинства друзей Нерона, - заметил Аполлоний. - Он правил, когда я был в Риме, но он не любил меня, и я оставался в Риме недолго. Мои вкусы были слишком суровыми для него, а моя философия - слишком беспорядочной. Он бы предпочел твоего друга Басса.
- Басс не скрывает своего отвращения к Риму, - прошептал я. - Даже столь любящий греческую культуру, как Нерон, испытывал бы к Бассу неприязнь. Арад восхваляет империю - но я думаю, что он скрывает свои истинные чувства.
- Греки до сих пор считают римлян варварами, - согласился Аполлоний. - Они последовали путями Александра - однако они сохранили то, что утратили последователи Александра.
Сидя справа от Аполлония, я невольно видел празднество его строгими глазами. Не будь его позади меня, я бы пьянел от его роскоши, но в его присутствии я ощущал некоторую неловкость и смущение.
Галантис была великолепно одета в наряд из шелка и золота, но благодаря Аполлонию я видел, что краска на ее лице скрывала морщины и прочие изъяны ее плоти, вызванные ее годами и бесплорядочной жизнью. Она улыбалась, но ее улыбка казалась мне искусственной, скрывающей беспокойство. Бедный Басс даже не пытался улыбаться. Все знали, что он не желал этой свадьбы, опасаясь, что отец изменит завещание, отдав большую часть богатства новой жене. Возможно, ему бы ничего не дало притворство, что он радуется, - но я все же думал, что он слишком груб.
Даже пища казалась мне испорченной, а Аполлоний вообще едва прикасался к ней. Его тарелка оставалась пустой, а нож - чистым. Иногда он брал руками небольшой кусочек. Я не так внимательно наблюдал за ним, чтобы не замечать блюд, которые никогда не пробовал прежде, - но каждый раз, кладя их в рот, я был разочарован: в конце концов, это была лишь пища - и ничего особенного в моих вкусовых ощущениях не чувствовалось. Там было изобилие сладостей - окрашенных в разные цвета и вылепленных в разнообразные формы - но это был лишь сахар и мед, подвергающие опасности зубы тех, кто их пробовал.
- Попробуй это, - сказал я Аполлонию, который закончил есть задолго до того, как я выбрал то, что показалось мне интересным, и почувствовал себя неудобно, - сердцевина напоминает апельсин, но можно пососать внешнюю часть, пока она не растворится, - а это должно быть долго.
- Спасибо, Менипп, - ответил он, - но я нахожу все эти сласти слишком тяжелыми. Твой учитель сурово отзывался о той девушке, которая сейчас танцует?
Это вправду была моя возлюбленная Наума в дивном наряде, в котором я не видел ее прежде, готовая к вечернему представлению. К ее шелковому платью были пришиты сотни серебряных монет, и они звенели.
Столы на празднике были расположены в форме перевернутого U, поэтому Наума сначала танцевала в пространстве между двойных концов основания, но медленно передвигалась между рядами, снова и снова пересекая расстояние между концами. Я десятки раз видел этот танец прежде - и наедине, и публично - но этот раз отличался от прочих. Ходили слухи об иудейской принцессе Саломее, обманувшей своего отчима Ирода и потребовавшей в награду голову их пророка, - но я не думаю, что она танцевала чудеснее и обольстительнее, чем Наума на праздновании помолвки Арада и Галантис. Я не замечал, какой шум стоял в комнате, пока он не стих и не наступила пауза между звуками лир и бубнов, сопровождавших ее волшебные движения.
Я без колебаний употребляю слово «волшебство». Если оно и было на празднике - то лишь принадлежавшее ей. Если здесь присутствовали заклинания - это были заклинания ее юной плоти, гибкого тела и несравненного мастерства. Любуясь ее танцем, я понимал, почему я люблю ее так горячо и почему прочие мужчины в павильоне имеют все основания завидовать мне.
«Змея, околдованная флейтой заклинателя» - говорил Деметрий. Но он был неправ. Возможно, покачивания ее тела напоминали изгибы змеи, а блеск шелка и серебра - сверкание змеи на солнце. Однако было нечто большее в руках и ногах Наумы, в ее кистях и стопах, полных губах и ярких очах. Она была человеческим и божественным созданием. Даже сидя перед мудрым аскетом Аполлонием, я не мог не любоваться ее красотой. Я был уверен, что другие чувствовали подобное, хотя некоторые торговцы отвлеклись, глядя на монеты, которые она начала сбрасывать с платья на край стола.
Я бы ощущал бескорыстный восторг, если бы к концу танца она не перепрыгнула через стол и не прижала свои накрашенные уста к губам Арадуса. Я не мог превозмочь ревнивой ярости при виде того, как он пылко ответил на ее поцелуй. Разумеется, этот похотливый жест можно простить человеку в день его помолвки, но я помнил, как Деметрий упоминал об искусном рыбаке и том, что Галантис использовала своих рабынь для завлечения жениха.

На мгновение свадебный пир мне вправду показался садом Тантала, обещающим столь много, но лишь иллюзорное, - но я вспомнил, что Деметрий хотел, чтобы я видел все именно в таком свете, дабы остаться в его школе киников навсегда. А хотел ли этого я сам? Я смотрел на длинные столы, на возвышение, где сидел Басс, - но не мог поймать его взгляд. Он был слишком поглощен лицезрением Наумы, которая выскользнула из объятий Арада ради поклона.
Снова раздался взрыв аплодисментов. Я взглянул на Арада и увидел, как он бьет ладонью по столу. Его род был закрыт, но на лице - выражение блаженства. Я не мог его вынести и отвернулся к Аполлонию.
- Несомненно, вы видели такие танцы и прежде во время путешествий, - сказал я ему, пытаясь говорить спокойно и размеренно.
- В Египте и в Индии, - ответил он, - но не в Риме. Нерону меньше нравились танцы очаровательных девушек, чем вашему хозяину.
Он говорил мягким голосом. Я глядел ему в лицо, думая, мог ли человек столь почтенного возраста ощущать сладострастие или просто вспоминал времена молодости - но в это время шум за столом вновь изменился, превратившись их аплодисментов в крики ужаса.
Лишь после появления центуриона я понял, что произошло. Калидию пришлось обнажить меч, чтобы освободить место и позволить его охранникам унести извивающееся тело Арада. Его вынесли из дома в сопровождении врача Марселлия Гато.
Если бы Арад умер в другой день, я бы не обращал внимания на слухи и болтовню рабов. Я бы никогда не узнал правды. Но в тот день в Коринфе был Аполлоний Тианский, прославленный как несравненный целитель. Через четверть часа Марселлий Гато отправил к нему гонца с просьбой помочь его собственному доктору; так как я был рядом, я тоже пошел с ним вместе с Деметрием и Дамисом.
Дамиса и меня не подпустили к ложу больного, поэтому мы не видели, что происходит с Арадом. Но когда Деметрий вернулся в прихожую, мы поняли, что положение серьезно.
- Он умирает, - сказал Деметрий. - Ни один целитель не может ему помочь.
- Вы недооцениваете мастера, - ответил Дамис. - Я видел, как он совершал чудеса.
Деметрий покачал головой.
- С этим человеком случился припадок, - сказал он. - Он перевозбудился, любуясь непристойным танцем этой проклятой девицы. Вы видели, как жадно он ответил на ее поцелуй. Вот урок для тебя, Менипп!
Мне было горько от его попытки превратить несчастье в обвинение, но я не успел ответить. Басс прибежал из комнаты, его лицо было искажено яростью. Он остановился, увидев меня, - но я думаю, что он бы остановился перед любым, кто был способен его выслушать.
- Колдовство! - крикнул он. - Его убило подлое колдовство! Его убила эта колдунья! Менипп, ты должен помочь мне выгнать ее из Коринфа!
Я выслушал его речь с печалью. Басс не слишком любил Арада при жизни - но в конце концов отец есть отец. Я не верил, что Галантис хотела убить своего жениха перед самой свадьбой, либо что она повинна в колдовстве и может убить с помощью прокляться, - но моим первым порывом было успокоить друга. Я направился к нему, но Деметрий тронул меня за плечо.
- Остановись! - сказал он. - Этот человек обезумел!
- Обезумел? - раздался новый голос из опочивальни, и я узнал Галантис. - Лишь у одного человека была причина для убийства, и он перед нами. - Она указала на Басса длинным ногтем. - Он боялся утратить свои богатства и поспешил нанести удар, лишив тем самым отца нескольких лет счастья. Чудовище! Отцеубийца!
Обвинение Басса изумило меня, но слова Галантис поразили меня, словно гром. Я не верил, что финикиянка говорила всерьез - я думал, что ее слова вызваны жуткой помесью печали и гнева - печали из-за гибели жениха и гнева, вызванного обвинениями в колдовстве.
Пока я направлялся к Бассу, Дамис и Деметрий направлялись к Галантис. Они не трогали ее, но она увидела их приближение.
- Смотри! - крикнула она Бассу. - Они знают, кто ты такой! Скоро это узнают все!
В своих воспоминаниях Дамис написал, что Аполлоний обвинял Басса и называл его отцеубийцей, но это Дамис и Деметрий стояли рядом с разъяренной финикиянкой и поддерживали ее слова своими взглядами, когда я вцепился в Басса, надеясь, что он не ответит насилием на обвинение. Деметрий поймал мой взгляд и молча спросил меня, на чьей я стороне, - но Дамис открыл рот, и его речи были непохожи на слова миротворца.
Лишь Дамис знает, что он собирался сказать, но подозреваю, что он приписывает Аполлонию свои собственные измышления. В это время подошел Марселлий Гато и приказал замолчать обеим сторонам.
- Замолчите! - крикнул он. - Это мое дело - выяснить, произошло ли убийство и кто его совершил. Вы что - оба сошли с ума? Что бы вы ни думали или чувствовали - замолчите хотя бы, пока несчастный лежит на своем ложе, сражаясь за жизнь!
В ответ на этот приказ Басс развернулся на каблуках и вышел. Он не оглянулся на меня и тем более не предложил мне следовать за ним. Я не мог удержаться от мысли, что такое поведение не подобает философу и даже просто здравомыслящему человеку.
- Человеку следует быть хозяином своих чувств, а не их рабом, - не смог удержаться от искушения Деметрий. Он взглянул на меня. Я ничего не ответил, глядя на землю под ногами.
Галантис вернулась в спальню к жениху. Губернатор последовал за ней. Я не слышал громких голосов оттуда - лишь тихую беседу.
- Мой господин выяснит истину, - высокопарно молвил Дамис. - Ничто не ускользнет от него, хотя низшие люди были бы обмануты. - Он не назвал этих «низших», хотя понятно, что презрение к римским выскочкам не ограничивалось лишь Грецией. Возможно, что жители Ниневии и Вавилона - империй, павших перед Александром, как империя Александра пала перед Римом, - рассматривали римлян столь же сурово.
Наконец Аполлоний пришел в сопровождении врача и астролога. Марселлий Гато и Каллидий шли позади него вместе с управляющим.
- Это был обычный приступ, - предположил врач, - вызванный возрастом и волнением.
- Не уверен, - ответил астролог, - здесь имело место колдовство. Я ощущаю его присутствие.
Губернатор, привыкший к таким спорам, раздраженно вздохнул.
- Что скажешь, каппадокиец? - спросил он Аполлония.
- Я видел такие признаки прежде, - ответил тот. - Когда у человека репутация целителя, его часто зовут к больным и умирающим, и он умеет распознавать признаки. Это загадочный случай, и я никогда не видел столь тяжких знаков прежде, но могу сказать, что колдовства здесь не было.
- Яда тоже, - быстро отозвался управляющий. Он так волновался за свою область ответственности, что отвечал, не дожидаясь вопроса.
- Верно, - сказал Марселлий Гато. Он сидел позади Арада, брал пищу с тех же тарелок и пил вино из тех же бокалов.
- Пищу пробовали, - проворчал Каллидий. - Когда на пир приходит римский губернатор, пищу пробуют - даже в Коринфе. - Тон его голоса несправедливо подразумевал, что Коринф не безопаснее, чем Дамаск или Кастра Регина (5).
- Я чувствую колдовство, - повторил астролог, несмотря на возражения Аполлония. - Что бы ни говорил каппадокиец...
- Глупости, - произнес врач. - Естественный припадок. Этот человек слишком бурно предавался наслаждениям. Злоупотребление пищей и вином приводит к истощению. - При этих словах он поглядел на Аполлония, видимо, ожидая поддержки. Однако мудрец ничего не сказал, хотя Деметрий решительно кивнул.
Губернатор тоже смотрел на Аполлония.
- Это правда, философ-мудрец? - спросил он. - Был ли причиной смерти торговца его образ жизни?
В следующий момент мне показалось, что я увидел тень усмешки на устах Аполлония.
- Я думаю, что твое описание точно, господин, - сказал он.
Губернатор благодарно наклонил голову.
- При отсутствии свидетельства обратного, - произнес он, глядя на астролога и выделяя слово «свидетельство», - мне представляется, что перед нами случай естественной смерти. Когда сын и невеста успокоятся, я их выслушаю. Но если они решат продолжить обвинения и выдвинуть их перед Римом, - им лучше будет предъявить доказательства, ибо я не потерплю безосновательной клеветы.
Он переводил взгляд с астролога на врача и управляющего, затем с Аполлония на Деметрия и Каллидия, и наконец с Дамиса на меня. Он знал, что его слова передадут Бассу, и явно желал этого. Затем уже спокойнее он обратился к Аполлонию:
- Сейчас вам лучше уйти, мудрый философ.
Аполлоний кивнул и позволил Деметрию увести его. Я последовал за ними вместе с Дамисом из Ниневии.
Аполлония не позвали дать иные свидетельства об этом случае. Басс не выдвигал больше обвинений против Галантис, а она против него - но слухи не прекращались. К просветлению есть барьеры, но не к сплетням.
В городе шептали, что Арад умер от колдовства или яда, и погубил его Басс ради сохранения наследства. Выяснилось, что завещание Арада не было изменено в ущерб Бассу, хотя покойник оставил письмо с просьбой к сыну быть щедрым по отношению к Галантис, - и это добавило новой почвы для слухов. Тот факт, что Галантис приняла ситуацию, был истолкован как то, что Басс заплатил ей за молчание. А кое-какие болтуны заходили так далеко, что утверждали, будто Басс и Галантис сговорились вместе убить Арада, так как были тайными любовниками и хотели разделить наследство.
Следующие два дня мне надоедали люди, знавшие, что я был рядом с Аполлонием, когда он находился возле ложа Арада. Они меня утомили, ибо мне хватало своих забот. Моим первым желанием после того, как я оставил Деметрия и Аполлония, было разыскать Науму - но я нигде не мог ее найти. В доме Арада царил такой хаос, что у меня не было возможности продолжать поиски, и я решил отложить их до завтра. Но когда я возвратился на следующий день и по-прежнему не обнаружил ее следа, я всерьез обеспокоился.
Галантис сказала, что она не знает, где Наума, и, казалось, ее это ничуть не волнует. Прочие слуги не видели, как она уходила, и не знали, куда она могла деться. Я не верил, что она могла покинуть город, не попрощавшись со мной, но в городе не было и ее следа.
Это было тайной - и, как я думал, большей, чем смерть Арада. Ясно, что эти два события связаны, - и поползли слухи, что Наума была орудием Басса и Галантис, и ее отослали, чтобы она не рассказала о том, что ей известно. Я был уверен, что это неправда, так как Басс клялся мне, что он ничего не знает о местонахождении девушки. Но я был очень взволнован происходящим.
В конце концов я решил поговорить с Аполлонием. Я чувствовал, что следует говорить с ним наедине, ибо я знал, что Деметрий очень сердится на меня, и подозревал, что Дамис насмехается надо мной. Ожидая возможности беседы, я старался рассматривать ситуацию глазами философа, дабы не выглядеть глупцом перед Аполлонием.
На вторые сутки после пира я наконец смог остаться наедине с Аполлонием. Деметрий и Дамис ушли спать - даже философам-киникам требуется сон - но Аполлоний превзошел их в самообладании.
- Я нуждаюсь в твоей благословенной мудрости, - сказал я.
- Возможно, - согласился он. - Пойдем прогуляемся и постараемся понять, какое благословение мы сможем извлечь из беседы.
При лунном свете мы направились по склону холма в южной части города. Мы остановились возле хребта, с которого были видны крыши домов и набережные, где нагружались и разгружались торговые суда. По дороге я рассказал ему все: не просто, что Наума исчезла, а все. Что я чувствовал по отношению к ней, как слабела моя вера в доктрины Деметрия, заставляя внимательнее прислушаться к доводам Басса. Я рассказал, что не понимаю, почему философы не могут жить, как прочие люди, и почему им лучше не жениться. Я рассказал, что не понимаю, почему любовь угрожает спокойствию ума, хоть я и начал понимать, почему поднимающиеся страсти уничтожают это спокойствие.
- Мне кажется, что спокойствие твоего ума не было полностью уничтожено, - сказал Аполлоний. - Менипп, чего ты боишься больше всего? Того, что ты больше никогда не увидишь свою прекрасную танцовщицу, - или что по ймешь, что она вовсе не такова, какой казалась?
Я сделал паузу, прежде чем ответить, ибо знал, что от моего ответа будет зависеть его мнение обо мне. Наконец я произнес:
- Больше всего я боюсь, что ее могли убить, чтобы помешать ей рассказать то, что она знала о смерти Арада.
Я понимал, что мой ответ рискован, - но я помнил, что Аполлоний ответил на вопрос о причинах смерти Арада, а также призрак улыбки на его устах.
- Не думаю, что тебе стоит бояться этого, - сказал Аполлоний. - А если она жива, но не думает о тебе? Подозреваю, что большинство мужчин мечтали бы, чтобы она так любила их, что лишь смерть может их разлучить.
- Я бы предпочел, чтобы она была жива, - сказал я. Надеюсь, что я говорил правду. - Даже если бы оказалось, что она лишь забавлялась мной, пока не настало время ей поступить, как пришлось.
- А как, по-твоему, ей пришлось поступить? - спросил он, хотя мы оба знали ответ. Я не смотрел ему в глаза, но ответил. - Когда в конце танца она поцеловала Арада, - она что-то передала ему из уст в уста. Какое-то сладкое лакомство. Под его оболочкой скрывался яд, который Арад проглотил.
Аполлоний ничего не ответил. Он оглядел Коринф так, словно взвешивал его - и не просто Коринф, а то, что он означал: его историю; его торговлю; его роль в деяниях империи.
- Какого рода яд это был? - спросил я.
- Я видел подобные признаки раньше, - ответил он наконец. - При змеиных укусах - обычно египетской кобры. В Александрии это называют «последней лаской Клеопатры».
- Аспид, - произнес я.
- Меня поразило, пока я ждал Арада, - продолжил Аполлоний, - то, что укус змеи редко бывает роковым. Я видел лишь детей, умерших от укуса египетской кобры. В Индии водятся большие змеи - их называют гамадриады - их укус опаснее, но заклинатели их не страшатся. Трудно понять, правдивы слухи или нет, - верно, Менипп?
Не стоило подтверждать мое согласие с этим утверждением.
- Вряд ли она знала, что делает, - сказал я, - иначе она бы не взяла в рот такой опасный состав. Если ей приказала ее госпожа - то почему? Если ей заплатили - то кто? И как получили яд? Ближе, чем в Палестине или Персии, не водятся кобры.
- Я внимательно смотрел на заклинателей змей в Индии, - сказал мне Аполлоний. - Они бы не выдали мне своего секрета, даже если бы я не соблюдал в то время обета молчания, поэтому я решил раскрыть его самостоятельно. Я сотворил для этого игру - я создавал множество игр, когда соблюдал мой дурацкий обет. Сначала я решил, что они просто достаточно быстры, чтобы избежать ударов своих игрушек. У них есть существа по имени мангусты, убивающие кобр быстро и ловко. Затем я подумал: возможно, заклинатели научились переносить укусы змей безболезненно. Наконец я застиг врасплох одного заклинателя, когда он готовил свои игрушки. Он цедил яд в деревянную чашу, извлекая всю его суть. У него было всего пять змей; я понял, что концентрация яда в чаше гораздо сильнее, чем при обычном укусе - я подумал тогда, что он предназначал свое зелье для продажи. Может быть, его сцеживали во флакон или подмешивали в сладкий сироп, вроде того, который ты предлагал мне попробовать среди тех ужасных сладостей.
Сладости не казались мне ужасными, когда я сосал их на пиру - но показались таковыми, когда я говорил с Аполлонием.
- Кто дал их ей? - хотел я знать. - Галантис?
- Галантис ничего этим не выигрывала. Теперь она зависит от щедрости Басса - а ты знаешь не хуже меня, чего это стоит.
- Значит, Басс? Он был настолько отчаянным?
- Ты знаешь не хуже меня, - повторил Аполлоний.
- Не верю. Если бы он хотел избавиться от отца, он бы выбрал более подходящие время и способ.
- Кто же остался? - спросил он.
Я вспомнил тень его усмешки. Он уже вынес приговор: образ жизни Арада стал причиной его гибели.
- Марселл Гато? - предположил я. - Возможно ли, что губернатор убил Арада? Ты поэтому ничего не сказал, когда он утверждал, что убийства не было? Ты опасался, что он поразит тебя, если ты его обличишь?
- Я думаю, что он узнал руку умельцев, как и я, - ответил Аполлоний. - Может, ему следовало это сделать. Кое-кто в Риме считает, что это хорошая идея - оставить изгнанников000 в ссылке. Скорее всего, убийца - Каллидий. Именно он предложил мне осмотреть тело и внимательно прислушивался к моим ответам. Думаю, мы с ним поняли друг друга. Я - старый философ, он - честолюбивый центурион - у нас не было причин ссориться. Похоже, что они с девушкой были в сговоре. Ты должен на это надеяться, если ты сказал мне правду. Простую пешку бы убрали, но не искусную исполнительницу, чьи услуги могут вскоре понадобиться снова.
Я думал об этом минуту-другую, прежде чем задать следующий вопрос.
- Но почему? Зачем Риму смерть Арада?
- Я философ, а не оракул, - ответил Аполлоний. - Я могу лишь догадываться.
Мне незачем было говорить ему, что я ценю его философские догадки выше предсказаний оракулов. Я лишь попросил его: «Продолжай».
- Нам следует рассмотреть время и место, - сказал он. - Убийцы обычно работают ночью - грубо и секретно. Если же они работают днем - у них на то есть особые причины. Если Гато должен был найти смысл в происшествии - значит, другие тоже могли. Это было не просто убийство - а прекращение свадебного пира двоих людей, связанных деловыми отношениями. Ты внимательно смотрел на монеты, падающие с платья танцовщицы?
- Нет, - признался я.
- Я никогда не пользовался деньгами, - сказал Аполлоний. - Это всегда было предметом гордости - но, возможно, также упрямым нежеланием покориться соблазну. Деньги ведь так привлекательны, правда? Такое дивное изобретение! Что бы мы ни говорили о военном гении Александра - подлинное сердце греческой имерии - монета. До Афин все города выращивали свой урожай на своих полях; Афины первыми получили пищу благодаря торговле, предлагая мастерам создавать товары на продажу, а именно деньги сделали рынок возможным. Через четыре столетия после Солона (6) афинская драхма обрела свою реальную стоимость: шестьдесят семь крупиц серебра перед Александром, шестьдесят пять - после. Затем пришел Рим. Денарий обрал реальную стоимость, когда Август стал императором, но Тиберий и Клавдий опустили ее, а Нерон это завершил. Теперь ценность монеты определяется влиянием императора, голова которого отчеканена на ней, а не стоимостью металла, из которого она изготовлена. Любой, кто способен изготовить сплав и штамп, может увеличить стоимость металла в четыре или пять раз благодаря изображению императора. Так они творят небольшое чудо - и чудо заключается также в том, что римляне не возмущаются таким самоуправством. Они считают фальшивомонетничество гнилью, способной разъесть империю изнутри, не желая признавать, что подлинная гниль - заявление, что авторитет императора придает монете больше ценности, чем ее реальная стоимость.
Я не знал наверняка, что Арад был фальшивомонетчиком, но это было более чем вероятно. Коринф лежал на торговых путях, связывающих Рим с востоком, на землях, возмущавшихся римским владычеством даже больше, чем греческим. С тех пор, как Нерон резко снизил стоимость монет, каждый работник по металлу в Малой Азии желал обрести преимущество посредством увеличения прибыли в торговле. Каждый влиятельный торговец принимал в этом участие - и Марселл Гато также.
- Не все то золото, что блестит, - прошептал я, - а искры - не серебро. - Я не буквально имел это в виду, и Аполлоний понял это.
- Она достаточно любила тебя, - мягко сказал он. - Ты красивый юноша. Но она всегда знала, что ты философ. Ты философ, Менипп, что бы ни думал Деметрий. К просветлению ведут больше одного пути, и на этих путях больше одной преграды. Будь киником любой ценой - но также и реалистом. Люби, если можешь; женись, если должен; но выбирай любимых и жену столь же тщательно, сколь ты выбираешь философию. На каждом рынке есть фальшивые монеты, и вряд ли это когда-либо изменится.
Он все еще смотрел на дальние набережные поверх крыш.
- Говорят, что Коринф был великим городом прежде, чем пришли римляне, - размышлял я.
Я не закончил мысли. Все города были великими до прихода римлян - а торговцы честными, а свиньи умели летать.
Аполлоний больше ничего не сказал. Он ждал, пока я начну двигаться дальше. И я пошел. Я двигался вниз вдоль холма, размышляя об убийстве, справедливости и любви. Я не спрашивал Аполлония, почему он не заявил, что Арад убит, предпочитая неверное толкование своих слов. Он не опасался мести; просто он был философом. Рим был убийцей, а фальшивые деньги - причиной; Рим также был законодателем и изготовителем фальшивых денег. Аполлоний стоял в стороне от этого: истина, которую он искал, была глубже и тоньше.
- Человек не должен так отрекаться от себя, как ты, в поисках мудрости, - сказал я ему, защищаясь. Я взвешивал каждое слово, но был увлечен собственным безрассудством и скорее утверждал, чем спрашивал. - Даже у мудреца в сердце есть место для радости и удобства.
- Возможно, - ответил он. - В юности я столь безжалостно очищался, что не позволял себе подобных желаний, но ты можешь пойти лучшим путем. В любом случае ты можешь найти свой собственный путь. Учись у Деметрия и Басса всему, чему можешь, - но в итоге именно тебе придется идти, действовать и доказывать.
Я знал это. Я и сейчас это знаю, и я доволен тем, кто я есть. Я не хотел быть магом или пророком даже в Век Чудес.
- Я так люблю ее, - сказал я ему, когда мы завершили путь. - Я боюсь, что без ее любви я никогда не стану тем, кем бы мог быть.
- Может быть, она вернется, - сказал он добрее, чем я заслуживал. - Если она любит тебя, она вернется.
Конечно, она не вернулась.

Авторское примечание:
Единственный рассказ о жизни Аполлония Тианского, сохранившийся до нашего времени, написан Филостратом в 3 в. н.э. Он якобы основан на воспоминаниях, составленных Дамисом из Ниневии, - учеником и спутником Аполлония, хотя некоторые комментаторы предполагают, что их никогда не существовало и Филострат придумал их, чтобы придать своему фантастическому рассказу больше правдоподобия. Мысли, приписанные в этом рассказе Мениппом Дамису, получены от Филострата.
(1)Тантал Сын*Зевса*и фригийской царицы Плуто (или сын Тмола[1]; по Ксанфу Лидийскому, сын Гименея[2]), его жена Диона[3], или Стеропа[4], или*Еврианасса, отец*Пелопа*и*Ниобы, а также*Бротея.
Как любимец*богов*Тантал имел доступ к их советам и пирам[5]. Он возгордился столь высоким положением и за оскорбление, нанесённое богам, был низвергнут к*Аиду.
По одной версии предания, он разгласил тайные решения Зевса 0либо рассказывал людям мистерии богов, по другой*— похитил со стола богов*нектар*и*амброзию, чтобы дать их отведать друзьям[7]. По третьей*— совершил клятвопреступление, чтобы овладеть золотой собакой, похищенной для него из храма Зевса. Тантал принес ложную клятву, что не брал у*Пандарея*золотую собаку Зевса, за это Зевс сразил его молнией и навалил ему на голову гору*Сипил.
Наконец, есть миф, согласно которому Тантал, испытывая всеведение богов, убил своего сына*Пелопа, приготовил блюдо из его мяса и подал его пирующим богам. Те, однако, сразу поняли замысел Тантала и воскресили убитого. Он остался, правда, без лопатки, которую в рассеянности съела*Деметра, погружённая в печаль по своей исчезнувшей дочери*Персефоне.
По ещё одному сказанию, Тантал жил в*Пафлагонии*и раскрывал людям тайны богов. Став ненавистен богам, был изгнан из Пафлагонии*Илом[11], после того как воевал с Илом и был побежден им.
Согласно греческому писателю и историку II*в. до*н.*э. Деметрию из Скепсиса, источником богатства Тантала были рудники во Фригии и Сипиле[12]. Согласно историку Демоклу, в его царствование происходили землетрясения, которые разрушили гору Сипил, а Трою затопило волнами. Землетрясение, разрушившее Трою VI, зафиксировано археологически[14].
«Танталовы муки»
Согласно*Гомеру, Тантал испытывает в подземном царстве нестерпимые муки голода и жажды. Стоя по горло в воде, он не может достать воды и, видя близ себя роскошные плоды, не может овладеть ими: как только он открывает рот, чтобы зачерпнуть воды, или поднимает руки, чтобы сорвать плод, вода утекает и ветвь с плодами отклоняется[6]. Отсюда пошло выражение «танталовы муки».


(2)Аполлоний Тианский - Apollonius of Tyana
Древнегреческий философ
Аполлоний Тианский (Древний Греческий : Ἀπολλώνιος ὁ Τυανεύς; ок. 15 - ок. 100 н.э.), иногда также называемый Аполлоний Тианский , был грекомнеопифагорейцем философ из города Тиана в римской провинции Каппадокии в Анатолии.
(3)Moeragenes - Автор «Воспоминаний о маге и философе Аполлонии Тианском» Моэраген и Филострат: два -взгляда на философа. Моэраген считал Аполлония шарлатаном и колдуном.
(4)Ламия -
(Λαμϊα);*1)*в*греческой*мифологии*чудовище.*Некогд а*Л.*была*возлюбленной*Зевса.*После*того*как*ревни вая*Гера*убила*детей*Л.,*та*была*вынуждена*укрытьс я*в*пещере*и*превратилась*в*кровавое*чудовище,*пох ищавшее*и*пожиравшее*чужих*детей.*Так*как*Гера*лиш ила*её*сна,*она*бродит*по*ночам.*Сжалившийся*над*н ей*Зевс*даровал*ей*возможность*вынимать*свои*глаза ,*чтобы*заснуть,*и*лишь*тогда*она*безвредна*

(4)Киники - Ки́ники*(др.-греч.*κῠνικοί, от*κύων*(собака) и/или*Κῠνόσαργες*(Киносарг, холм в Афинах);*лат.*Cynici), кинизм*— одна из наиболее значительных*сократических*философских школ.
Идеи кинизма:
Аскесис*(ἄσκησις), способность к самоотречению и перенесению трудностей. Аскесис киников*— предельное упрощение; предельное ограничение своих потребностей; отстранённость от того, что не является предельно необходимым по функции человека как живого существа; «сила духа, характера».
Апедевсия*(ἀπαιδευσία), способность к освобождению от догм религии и культуры. Апедевсия киников*— отстранённость от культуры и общества. Киники считают, что культура (в частности, письменность) делает знание мёртвым; таким образом, необразованность, невоспитанность и неграмотность считаются [кинической] добродетелью.
Автаркия*(αὐτάρκεια), способность к независимому существованию и самоограничению. Автаркия киников*— независимость и самостоятельность, отказ от семьи, отказ от государства.

(5)Castra Regina - Регенсбург, крепость в Германии.
(6)Соло́н*(др.-греч.*Σόλων; между 640 и 635 до*н.*э.,*Афины*— около 559 до*н.*э., там же)*—*афинский*политик, законодатель и*поэт, один из «семи мудрецов»*Древней Греции.