[if]

5. Бегемот и Левиафан
Гоббс, «Левиафан» (1651), Локк, «Два трактата о правлении» (1690)

К 1689 году в Англии даже самые твердолобые из аристократов понимают, что безжалостный маятник революций, от монархии к республике и обратно, может качаться вечно — если, конечно, не попытаться его как-то остановить. Властные группировки предъявили спрос на технологии государственного Управления. Силой, заставившей властные группировки отказаться от вечной войны за Власть (и перейти к вечной борьбе за Власть более мирными средствами), оказался банальный инстинкт самосохранения.

Гоббс и Локк фактически суммировали мнения, господствующие в их круге общения. Читая сегодня «Левиафана» и «Два трактата», мы должны понимать, что написаны они не столько Гоббсом и Локком, сколько могущественными властными группировками.

Когда на Власть претендуют больше чем две конкурирующие группировки, исход борьбы определяется тем, кто с кем и против кого заключит союз. Поскольку все группировки понимают, что лучше оказаться на стороне победителей, ключевым фактором, определяющим конфигурацию союзов, оказывается предсказуемость реакции отдельных группировок. Если группировка А знает, что группировка Б согласится на фигуру X в качестве компромисса, а группировка В не согласится ни на какую, кроме собственной, расклад союзов становится очевиден. Так вот, легитимность и есть эта предсказуемость, предварительное знание о том, какое правление устроит большинство группировок.

Изобретение, которое Гоббс довел до всеобщего сведения в 1651 году, состояло из двух положений. Первое: «...пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной, и именно в состоянии войны всех против всех» [Гоббс, с. 95]. Второе: «...для установления общей власти необходимо, чтобы люди назначили одного человека или собрание людей, которые явились бы их представителями; чтобы каждый человек считал себя доверителем в отношении всего, что носитель общего лица будет делать сам или заставит делать других в целях сохранения общего мира и безопасности, и признал себя ответственным за это; Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством, по-латыни — civitas. Таково рождение того великого Левиафана". [Гоббс, 1991, с. 132-133]

Чтобы узнать, кого поддержит большинство, нужно всего лишь отложить в сторону кинжалы и открыто об этом договориться — предложение, кажущееся банальностью нормальному человеку, но человека Власти (которая есть «путь обмана») поражающее своей новизной. Открыто договориться с противниками. Да еще соблюдать потом достигнутые договоренности.

Создание Левиафана позволяет прекратить войну властных группировок и перевести ее в относительно мирное русло (придворных интриг или парламентских дебатов, в зависимости от принятого государственного устройства). На смену «священному праву королей», предписывающему поддерживать любого самодура на троне (который может довести дело до гражданской войны), предлагается договорное право Левиафана, специально сконструированной государственной машины, главная задача которой — предотвращение открытого столкновения группировок.

У Локка: кому же доверить управление государством, чтобы исключить использование такого управления в личных целях? Сама постановка вопроса уже содержит ответ: разумеется, не личности, и даже не группировке. Левиафан, государственная машина, обеспечивающая мирное разрешение конфликтов, и должен представлять из себя машину, работающую по строгим, одинаковым для всех правилам: государство как беспристрастный, не являющийся человеком механизм обеспечения справедливости.

Английские аристократы на собственном опыте убедились в недостаточности гоббсовского изобретения. Какое-то время король помнит, кто посадил его на трон, но затем неумолимые законы Власти берут верх, королевская группировка усиливается» становится господствующей — и начинает уничтожать все остальные.
Для властных группировок единственным способом выжить в долгосрочном плане оказывается полное подчинение государства Закону, превращение в государственную машину, не имеющую возможностей стать самостоятельным субъектом Власти. С появлением такой машины борьба между группировками переносится с полей сражения в стены парламента, где обсуждаются и принимаются Законы. Обычные же конфликты между группировками решаются государственной машиной в формальном порядке.

Определив государство как состояние, в котором между любыми людьми существует независимый суд. Договор между властными группировками, соблюдение которого контролирует еще одна властная группировка, не стоит и бумажки, на которой он нацарапан. Договор только тогда становится Законом, когда контроль за его исполнением осуществляется самими группировкам (периодически), либо передан подчиненному органу, полномочия которого строго ограничены тем же договором.

Изобретение государственной машины не только помогло властным группировкам избежать кровопролитных войн, но и окончательно разделило Власть и Государство. Глава государства, подчиняющийся законам, да еще не имеющий возможности их изменять, является всего лишь вассалом какого-то другого сюзерена. Государство, долгое время являвшееся высшей властью на своей территории, превращается в маску, скрывающую настоящих властителей. Государственная машина продолжает ехать вперед, но изучение ее шестеренок больше не позволяет ответить на вопрос: кто же сидит за рулем?