Вольная мастерица
Регистрация: 26.11.2008
Адрес: Пока Кармиэль
Сообщений: 26,047
|
↓↓ Сад ТанталаСад Тантала (1)
Брайан Стейблфорд
Брайан Стейблфорд более известен как автор научно-фантастических произведений, таких как «Империя страха» (1988), «Оборотни Лондона» (1999), «Страдающий ангел» (1991) и «Карнавал разрушения» (1994). Но его интересы намного обширнее. У него есть степень по биологии, докторат по социологии. Он писал книги в области футурологии и роман «Вечный жид». Герой данного рассказа – загадочный Аполлоний Тианский, прославленный как чудотворец в Средиземноморье в 1 веке н.э.
Мне кажется, что мы живем в Век Чудес – или жили в таковую, ибо чудеса, о которых толкует молодежь, случались во времена их дедов, когда Клавдий, Нерон и Веспасиан были римскими императорами. Как ни странно, я – вправду дед, родившийся в седьмом году правления Нерона – почти не слышал о чудесах в мое время, когда у всех на устах была философия – во всяком случае, в Коринфе.
В наши дни это слово слышно редко – похоже, что люди страстно жаждут чудес.
Мое невежество в Век Чудес, в который я жил, представляется еще более примечательным, когда я вспоминаю (так ясно, словно это происходило вчера, хотя с тех пор прошло пятьдесят лет), что присутствовал при одном из самых прославленных чудес, и считался во всех отношениях получившим пользу от этого чуда.
Если этот текст прочитают христиане – хотя это вряд ли случится, ибо «грамотный христианин» - это противоречие – спешу сказать, что в нем не описывается чудо их любимого Иисуса. Его распяли больше чем за тридцать лет до моего рождения. Чудотворец, которого мне посчастливилось встретить, - совершенно иной человек: Аполлоний Тианский (2) , соратник коего Дамис из Ниневии написал воспоминания о нем, в которых называл его великим магом. Не знаю, как он это доказывал, но знаю, что Аполлоний презирал его за это, ибо он был истинным философом, не имевшим дело с магическими фокусами, предзнаменованиями и божествами.
Мне кажется, что основным результатом фантазий Дамиса была ненависть последователей Иисуса, проклинавших всех чудотворцев, кроме их собственного, как зловещих черных магов. Аполлония уже атаковал некий Moeragenes (3), который не знал его вовсе. Но я – всего лишь седобородый философ, живущий в мире, где годы и мудрость почитаются за ничто. Мне лишь известно, что ложь, рассказанная Дамисом, может исказить память об Аполлонии до конца времен, так что и спустя тысячу лет люди будут знать лишь то, что он творил чудеса и спас глупца по имени Менипп от козней ламии(4)
).
Может быть, это правда; возможно, я, Менипп, обманут мыслями о том, что мир - унылое место, которое можно понять лишь отбросив дурацкие предрассудки о поклонении богам и страхе перед демонами.
Я признаю, что так запомнил Дамис, и не стану с ним спорить. Однако мне открыто, что большая часть того, что кажется мне истиной, относится к предметам, о которых не знаем толком ни я, ни Дамис, а просто повторяем рассказ Аполлония.
Аполлоний родился во время долгого царствования Августа в городе Тиана в Каппадокии. Он получил отличное образование и проявил ранние успехи в искусстве риторики. Он стал философом пифагорейской школы и вскоре прославился проповедями учений этой школы о том, что принесение в жертву животных есть бесполезное злодеяние. Он не ел мяса, носил сандалии лишь из коры, а одежду лишь из льна. Он отказался от наследства, не употреблял денег и дал пятилетний обет молчания, странствуя по свету.
Этот обет молчания способствовал его репутации святого, что, в свою очередь, побуждало многих людей искать у него помощи как у целителя, - но он говорил мне, что причиной обета было его желание стать сторонним наблюдателем, дабы лучше использовать глаза и уши во время странствий из Персии в Индию, а затем через Финикию и Палестину в Египет.
- Я думаю, что это была глупая идея, - как-то сказал он мне, - но я был молод, а молодые люди склонны мыслить с позиций абсолюта. Я бы никогда не дал такого обета, если бы посетил Египет раньше, чем Индию, и встретил там гимнософистов - нагих философов Фиваиды. Их созерцание излечило меня от склонности к крайностям.
- Но ты же не начал есть мясо и носить одежду и обувь животного происхождения, - возразил я.
- Ты бы не считал это крайностями, - упрекнул он меня, - не будь ты молодым человеком, никогда не знавшим бедности.
Касательно славы Аполлония как целителя и экзорциста - я думаю, что он был так же умен, как любой человек своего времени - это относится к совету, который он дал недужным телом: избегать мяса и медикаментов - и совета, который он дал считавшим себя одержимыми: избегать мяса и магии. Я следовал этим советам всю свою долгую жизнь и считаю, что они помогают исцелить три недуга из пяти, что намного больше, чем следование рекомендациям врачей и мудрецов. Дамис, несомненно, считает иначе - и у него навеоняка есть на то свои причины.
И это возвращает нас к моей печальной ситуации, которую Дамис называет колдовством, а я считаю в худшем случае любовным недугом.
Аполлоний посетил Коринф в шестдесят лет или чуть позже. Его приветливо приняли в доме философа-киника (5) Деметрия, фанатичного приверженца его доктрин, одним из учеников которого я считался. Мне было двадцать пять лет, и даже Дамис признавал, что я был красив и силен.
Дамис ошибся, когда утверждал, что я был помолвлен с богатой иностранкой, называвшей себя финикиянкой. Я вправду был влюблен в иностранку, но она была египетской служанкой по имени Наума, принадлежащей финикийской вдове по имени Галлантис.
Галлантис несколько месяцев была гостьей в доме богатого торговца по имени Арад, который много лет знал ее мужа, с которым у него были торговые связи. Арад был отцом Басса - моего ровесника, с которым я вместе вырос, хотя в нашей дружбе чувствовалось напряжение из-за того, что Басс был склонен считать себя философом, хотя был праздным гедонистом. Я считал наши споры разновидностью спортивных упражнений, но Деметрий воспринимал их всерьез и считал, что Басс дурно влияет на всех учеников.
Признаюсь, что я вовсе не был лучшим или вернейшим учеником Деметрия. Меня не влекла аскетическая жизнь, которой Деметрий требовал от меня. Хоть это и были скорее повод для самооправдания, но я придпочитал конкурирующие доктрины Басса. Я был приверженцем идеалов философии, но не слишком понимал, какие именно идеалы предпочесть. Разве нельзя мудрецу наслаждаться жизнью во всей полноте? Есть хорошую еду, пить хорошее вино, носить хорошую одежду, любить женщин и даже жениться, одновременно взращивая тягу к искусству и наслаждениям разума? Деметрий утверждал, что это невозможно, но Басс считал иначе.
Неприязнь между Деметрием и Бассом стала такой, что Басс захотел похитить меня и привести в свою школу. Ему бы это удалось, если бы не тот факт, что когда я посетил дом Арада месяцем раньше, время, проведенное с Бассом, всегда казалось временем, которое следовало проводить с Наумой. Парадоксально, но аргументы Басса влияли на меня, когда я уходил из дома, - в то время как слова Деметрия всегда были под рукой, чтобы опровергнуть аргументы как можно сильнее.Сам того не зная, я стал самым ценным призом в битве идей между ними двумя - и Наума тоже была вовлечена, хотя она ничуть не интересовалась философией. Ее единственным призванием был танец - Галантис приобрела ее благодаря этому искусству. Даже Дамис из Ниневии не смел утверждать, как порой делал Деметрий, что моя возлюбленная была обычной шлюхой.
- Она может быть служанкой, - обиженно заметил я ему, - но Наума слишком драгоценна, чтобы ее можно было просто купить.
- Лишь потому, что Галантис сама хочет выйти за Арада, - настаивал Деметрий. - Она хвастается своими служанками перед ним, как опытный рыбак показывает приманку. Но будь уверен, что пока что она не позволит ему их тронуть.
- Басс уверяет, что его отца устраивает быть вдовцом, - ответил я Деметрию. - У него есть собственные рабыни.
- Басс так говорит, потому что он надеется на это, - возразил Деметрий. - Он опасается, что состояние его отца попадет в хищные руки финикиянки, а он исчерпал кредит у всех ростовщиков Коринфа. Арад может быть царем идиотов, ушедшим на отдых от дел, - но даже он найдет своим деньгам лучшее применение, нежели чем оплата долгов сына. Ты можешь не понимать, каков Басс, - но Арад понимает. Он знает, что с таким аппетитом тот пожрет все богатство, словно саранча - поле пшеницы.
Басс вправду выражал скорее надежду, чем веру. В тот же день, когда ему сказали, что Аполлония ожидают в Коринфе, Арад сообщил о предстоящем грандиозном пире в честь помолвки с Галантис.
Дамис упоминает о нем в воспоминаниях, как о «свадебном торжестве». Оно было не моим, но я и моя возлюбленная там присутствовали - а также Аполлоний.
Дамис уверяет, что Аполлоний применил магию, чтобы сорвать маску с моей возлюбленной и разоблачить ее как ламию - демона-змею, жаждущую выпить мою кровь и пожрать плоть. Он утверждает также, что Аполлоний доказал, что все золото и серебро на свадьбе были простой иллюзией. Аполлоний не делал ничего подобного, и я точно помню, что он не рассказывал такого Дамису. Аполлоний заметил змею, которую не увидели другие гости, и разорвал паутину иллюзий, чтобы помочь мне прозреть, - но «магия», которую он применил, была лишь мудростью и философией.
Моя первая встреча с Аполлонием была неудачной, потому что Деметрий представил меня в очень саркастичной манере.
- Это Менипп, - сказал он. - Я не знаю, будет ли он и дальше учеником в моей школе, ибо он шныряет в сады Тантала, привлеченный роскошью друга Басса и колдовством египетской чародейки, которая, как мне рассказали, танцует, подобно змее под звуки флейты музыканта.
Я помню, что Дамис из Ниневии громко засмеялся, услышав это. Может быть, он поэтому пишет в воспоминаниях, что его мастер советовал мне прекратить «лобызать змею». На самом деле Аполлоний такого не говорил, а поглядел на меня с симпатией, когда увидел, как меня ранили и смутили слова Деметрия.
- Это хорошо, когда человек способен пройти через сады Тантала, - сказал Аполлоний. - Как еще можно понять, что их обещания фальшивы, а награды иллюзорны? Придет время судить Мениппа, когда он составит собственное суждение о ценности того, что мелькает перед ним.
У меня тоже была приготовлена речь.
- Я встретил вчера торговца Арада, - сказал я мудрецу. - Он спросил меня, вправду ли прославленный Аполлоний Тианский собирается прибыть сегодня в Коринф. Когда я ответил, что ты здесь, он сказал, что самое горячее его желание - чтобы вражда между его сыном Бассом и философом-киником Деметрией прекратилась в день его помолвки. Арад сочтет великой честью, если вы с Деметрием придете вместе на праздник благословить его союз с Галантис. Он знает, что ты не ешь мяса и не любишь украшений - но на празднике будет полно хлеба и фруктов, а украшения на празднике будут не с целью оскорбить бедных, а лишь для того, чтобы отметить его счастье. Он страстно желает, чтобы Басс и Деметрий снова стали друзьями, и надеется, что твое благое влияние смягчит горечь между ними.
Деметрий нахмурился, но не посмел отвечать прежде, чем услышал знаменитого мудреца.
- Передай Араду, что я приду, - сказал Аполлоний, - но предупреди его, что я не стану улаживать чужие ссоры медоточивыми словами. Я философ, а не римский посланник. Моя цель - поиски истины, а не улаживание конфликтов.
- Передам, - пообещал я. - Он будет счастлив, что ты почтишь его помолвку своим присутствием.
- Так тому и быть, - заявил Дамис из Ниневии, хоть Аполлоний и нахмурился, услышав такую невежливость.
- Невозможно примирить идеи Басса с идеями лучших людей, - многозначительно молвил Деметрий. - Он считает, что вовсе не следует умерять аппетиты; но лучший ответ - что люди должны овладеть своими аппетитами. Роскошь - злейший враг на пути к просветлению.
Деметрий взглянул на Аполлония в ожидании поддержки; он рассматривал приглашение Арада как очередную стадию битвы с Бассом за мою верность и верил, что Аполлоний поможет ему выиграть битву. Но Аполлоний ответил: «Есть больше одного пути к просветлению - и множество преград, способных помешать поискам истины».
Дамис из Ниневии пришел в восторг от этих слов, но я уверен, что он не понял их смысла.
Праздничный день был ясным и безмятежным; даже самый суеверный из людей не обнаружил бы предзнаменований грядущего.
Я никогда не видел такой великолепной трапезы, как та, которую приготовил Арад: он сделал все возможное для того, чтобы этот день запомнился. Хоть он и не был сейчас таким зеаменитым торговцем, как пятнадцать лет назад, - он не забыл тех дней, когда создавал свою небольшую империю. Его корабли везли богатые грузы из Антиохии, Кейсарии и Александрии и доставляли лучшие товары Коринфа в Анкону и Рим. Он был очень влиятельным и служил примером более молодым последователям.
Сам губернатор, Марселий Гато, сидел по правую руку Арадуса. Рядом находились врач, астролог и десяток вооруженных людей под командованием центуриона по имени Каллидий. Ниже губернатора располагались богатейшие люди Коринфа: купцы и землевладельцы. Их имена были всем известны: они руководили торговлей в Коринфе. Почти всех сопровождали сыновья и племянники, которым предстояло унаследовать их богатство и связи. Их было столько, что простые философы - даже столь известные, как Аполлоний Тианский - располагались намного ниже; но Аполлоний не возражал против своего местоположения, и Деметрий проглотил свою гордость.
Когда мы сели, Дамис из Ниневии попытался сесть слева от Аполлония на свободное место, но мудрец попросил его сесть справа от Деметрия и указал мне на место, которое Дамис хотел занять. Он попросил меня назвать имена присутствующих, и я сделал это, добавив информацию, которую счел подобающей; кое-что мне пришлось шептать на ухо, дабы не произносить громко того, что не стоило слышать всем.
- Губернатор жесток, - рассказывал я, - но умен. Я знаю, что Коринф не пользуется в Риме таким уважением, какого, как считают его жители, он достоин, и Марселий Гато считает его местом ссылки - лучшим, чем небольшой островок в Эгейском море, но не слишком подходящим для человека благородного звания. Он был другом Нерона, но утратил влияние после его смерти и был сослан сюда Веспасианом. Он рассчитывал вернуться после смерти Веспасиана - но с тех пор прошло уже семь лет, и, похоже, его никогда не вернут.
- Такова участь большинства друзей Нерона, - заметил Аполлоний. - Он правил, когда я был в Риме, но он не любил меня, и я оставался в Риме недолго. Мои вкусы были слишком суровыми для него, а моя философия - слишком беспорядочной. Он бы предпочел твоего друга Басса.
- Басс не скрывает своего отвращения к Риму, - прошептал я. - Даже столь любящий греческую культуру, как Нерон, испытывал бы к Бассу неприязнь. Арад восхваляет империю - но я думаю, что он скрывает свои истинные чувства.
- Греки до сих пор считают римлян варварами, - согласился Аполлоний. - Они последовали путями Александра - однако они сохранили то, что утратили последователи Александра.
Сидя справа от Аполлония, я невольно видел празднество его строгими глазами. Не будь его позади меня, я бы пьянел от его роскоши, но в его присутствии я ощущал некоторую неловкость и смущение.
Галантис была великолепно одета в наряд из шелка и золота, но благодаря Аполлонию я видел, что краска на ее лице скрывала морщины и прочие изъяны ее плоти, вызванные ее годами и бесплорядочной жизнью. Она улыбалась, но ее улыбка казалась мне искусственной, скрывающей беспокойство. Бедный Басс даже не пытался улыбаться. Все знали, что он не желал этой свадьбы, опасаясь, что отец изменит завещание, отдав большую часть богатства новой жене. Возможно, ему бы ничего не дало притворство, что он радуется, - но я все же думал, что он слишком груб.
Даже пища казалась мне испорченной, а Аполлоний вообще едва прикасался к ней. Его тарелка оставалась пустой, а нож - чистым. Иногда он брал руками небольшой кусочек. Я не так внимательно наблюдал за ним, чтобы не замечать блюд, которые никогда не пробовал прежде, - но каждый раз, кладя их в рот, я был разочарован: в конце концов, это была лишь пища - и ничего особенного в моих вкусовых ощущениях не чувствовалось. Там было изобилие сладостей - окрашенных в разные цвета и вылепленных в разнообразные формы - но это был лишь сахар и мед, подвергающие опасности зубы тех, кто их пробовал.
- Попробуй это, - сказал я Аполлонию, который закончил есть задолго до того, как я выбрал то, что показалось мне интересным, и почувствовал себя неудобно, - сердцевина напоминает апельсин, но можно пососать внешнюю часть, пока она не растворится, - а это должно быть долго.
- Спасибо, Менипп, - ответил он, - но я нахожу все эти сласти слишком тяжелыми. Твой учитель сурово отзывался о той девушке, которая сейчас танцует?
Это вправду была моя возлюбленная Наума в дивном наряде, в котором я не видел ее прежде, готовая к вечернему представлению. К ее шелковому платью были пришиты сотни серебряных монет, и они звенели.
Столы на празднике были расположены в форме перевернутого U, поэтому Наума сначала танцевала в пространстве между двойных концов основания, но медленно передвигалась между рядами, снова и снова пересекая расстояние между концами. Я десятки раз видел этот танец прежде - и наедине, и публично - но этот раз отличался от прочих. Ходили слухи об иудейской принцессе Саломее, обманувшей своего отчима Ирода и потребовавшей в награду голову их пророка, - но я не думаю, что она танцевала чудеснее и обольстительнее, чем Наума на праздновании помолвки Арада и Галантис. Я не замечал, какой шум стоял в комнате, пока он не стих и не наступила пауза между звуками лир и бубнов, сопровождавших ее волшебные движения.
Я без колебаний употребляю слово «волшебство». Если оно и было на празднике - то лишь принадлежавшее ей. Если здесь присутствовали заклинания - это были заклинания ее юной плоти, гибкого тела и несравненного мастерства. Любуясь ее танцем, я понимал, почему я люблю ее так горячо и почему прочие мужчины в павильоне имеют все основания завидовать мне.
«Змея, околдованная флейтой заклинателя» - говорил Деметрий. Но он был неправ. Возможно, покачивания ее тела напоминали изгибы змеи, а блеск шелка и серебра - сверкание змеи на солнце. Однако было нечто большее в руках и ногах Наумы, в ее кистях и стопах, полных губах и ярких очах. Она была человеческим и божественным созданием. Даже сидя перед мудрым аскетом Аполлонием, я не мог не любоваться ее красотой. Я был уверен, что другие чувствовали подобное, хотя некоторые торговцы отвлеклись, глядя на монеты, которые она начала сбрасывать с платья на край стола.
Я бы ощущал бескорыстный восторг, если бы к концу танца она не перепрыгнула через стол и не прижала свои накрашенные уста к губам Арадуса. Я не мог превозмочь ревнивой ярости при виде того, как он пылко ответил на ее поцелуй. Разумеется, этот похотливый жест можно простить человеку в день его помолвки, но я помнил, как Деметрий упоминал об искусном рыбаке и том, что Галантис использовала своих рабынь для завлечения жениха.
На мгновение свадебный пир мне вправду показался садом Тантала, обещающим столь много, но лишь иллюзорное, - но я вспомнил, что Деметрий хотел, чтобы я видел все именно в таком свете, дабы остаться в его школе киников навсегда. А хотел ли этого я сам? Я смотрел на длинные столы, на возвышение, где сидел Басс, - но не мог поймать его взгляд. Он был слишком поглощен лицезрением Наумы, которая выскользнула из объятий Арада ради поклона.
Снова раздался взрыв аплодисментов. Я взглянул на Арада и увидел, как он бьет ладонью по столу. Его род был закрыт, но на лице - выражение блаженства. Я не мог его вынести и отвернулся к Аполлонию.
- Несомненно, вы видели такие танцы и прежде во время путешествий, - сказал я ему, пытаясь говорить спокойно и размеренно.
- В Египте и в Индии, - ответил он, - но не в Риме. Нерону меньше нравились танцы очаровательных девушек, чем вашему хозяину.
Он говорил мягким голосом. Я глядел ему в лицо, думая, мог ли человек столь почтенного возраста ощущать сладострастие или просто вспоминал времена молодости - но в это время шум за столом вновь изменился, превратившись их аплодисментов в крики ужаса.
Лишь после появления центуриона я понял, что произошло. Калидию пришлось обнажить меч, чтобы освободить место и позволить его охранникам унести извивающееся тело Арада. Его вынесли из дома в сопровождении врача Марселлия Гато.
Если бы Арад умер в другой день, я бы не обращал внимания на слухи и болтовню рабов. Я бы никогда не узнал правды. Но в тот день в Коринфе был Аполлоний Тианский, прославленный как несравненный целитель. Через четверть часа Марселлий Гато отправил к нему гонца с просьбой помочь его собственному доктору; так как я был рядом, я тоже пошел с ним вместе с Деметрием и Дамисом.
Дамиса и меня не подпустили к ложу больного, поэтому мы не видели, что происходит с Арадом. Но когда Деметрий вернулся в прихожую, мы поняли, что положение серьезно.
- Он умирает, - сказал Деметрий. - Ни один целитель не может ему помочь.
- Вы недооцениваете мастера, - ответил Дамис. - Я видел, как он совершал чудеса.
Деметрий покачал головой.
- С этим человеком случился припадок, - сказал он. - Он перевозбудился, любуясь непристойным танцем этой проклятой девицы. Вы видели, как жадно он ответил на ее поцелуй. Вот урок для тебя, Менипп!
Мне было горько от его попытки превратить несчастье в обвинение, но я не успел ответить. Басс прибежал из комнаты, его лицо было искажено яростью. Он остановился, увидев меня, - но я думаю, что он бы остановился перед любым, кто был способен его выслушать.
- Колдовство! - крикнул он. - Его убило подлое колдовство! Его убила эта колдунья! Менипп, ты должен помочь мне выгнать ее из Коринфа!
Я выслушал его речь с печалью. Басс не слишком любил Арада при жизни - но в конце концов отец есть отец. Я не верил, что Галантис хотела убить своего жениха перед самой свадьбой, либо что она повинна в колдовстве и может убить с помощью прокляться, - но моим первым порывом было успокоить друга. Я направился к нему, но Деметрий тронул меня за плечо.
- Остановись! - сказал он. - Этот человек обезумел!
- Обезумел? - раздался новый голос из опочивальни, и я узнал Галантис. - Лишь у одного человека была причина для убийства, и он перед нами. - Она указала на Басса длинным ногтем. - Он боялся утратить свои богатства и поспешил нанести удар, лишив тем самым отца нескольких лет счастья. Чудовище! Отцеубийца!
Обвинение Басса изумило меня, но слова Галантис поразили меня, словно гром. Я не верил, что финикиянка говорила всерьез - я думал, что ее слова вызваны жуткой помесью печали и гнева - печали из-за гибели жениха и гнева, вызванного обвинениями в колдовстве.
Пока я направлялся к Бассу, Дамис и Деметрий направлялись к Галантис. Они не трогали ее, но она увидела их приближение.
- Смотри! - крикнула она Бассу. - Они знают, кто ты такой! Скоро это узнают все!
В своих воспоминаниях Дамис написал, что Аполлоний обвинял Басса и называл его отцеубийцей, но это Дамис и Деметрий стояли рядом с разъяренной финикиянкой и поддерживали ее слова своими взглядами, когда я вцепился в Басса, надеясь, что он не ответит насилием на обвинение. Деметрий поймал мой взгляд и молча спросил меня, на чьей я стороне, - но Дамис открыл рот, и его речи были непохожи на слова миротворца.
Лишь Дамис знает, что он собирался сказать, но подозреваю, что он приписывает Аполлонию свои собственные измышления. В это время подошел Марселлий Гато и приказал замолчать обеим сторонам.
- Замолчите! - крикнул он. - Это мое дело - выяснить, произошло ли убийство и кто его совершил. Вы что - оба сошли с ума? Что бы вы ни думали или чувствовали - замолчите хотя бы, пока несчастный лежит на своем ложе, сражаясь за жизнь!
В ответ на этот приказ Басс развернулся на каблуках и вышел. Он не оглянулся на меня и тем более не предложил мне следовать за ним. Я не мог удержаться от мысли, что такое поведение не подобает философу и даже просто здравомыслящему человеку.
- Человеку следует быть хозяином своих чувств, а не их рабом, - не смог удержаться от искушения Деметрий. Он взглянул на меня. Я ничего не ответил, глядя на землю под ногами.
Галантис вернулась в спальню к жениху. Губернатор последовал за ней. Я не слышал громких голосов оттуда - лишь тихую беседу.
- Мой господин выяснит истину, - высокопарно молвил Дамис. - Ничто не ускользнет от него, хотя низшие люди были бы обмануты. - Он не назвал этих «низших», хотя понятно, что презрение к римским выскочкам не ограничивалось лишь Грецией. Возможно, что жители Ниневии и Вавилона - империй, павших перед Александром, как империя Александра пала перед Римом, - рассматривали римлян столь же сурово.
Наконец Аполлоний пришел в сопровождении врача и астролога. Марселлий Гато и Каллидий шли позади него вместе с управляющим.
- Это был обычный приступ, - предположил врач, - вызванный возрастом и волнением.
- Не уверен, - ответил астролог, - здесь имело место колдовство. Я ощущаю его присутствие.
Губернатор, привыкший к таким спорам, раздраженно вздохнул.
- Что скажешь, каппадокиец? - спросил он Аполлония.
- Я видел такие признаки прежде, - ответил тот. - Когда у человека репутация целителя, его часто зовут к больным и умирающим, и он умеет распознавать признаки. Это загадочный случай, и я никогда не видел столь тяжких знаков прежде, но могу сказать, что колдовства здесь не было.
- Яда тоже, - быстро отозвался управляющий. Он так волновался за свою область ответственности, что отвечал, не дожидаясь вопроса.
- Верно, - сказал Марселлий Гато. Он сидел позади Арада, брал пищу с тех же тарелок и пил вино из тех же бокалов.
- Пищу пробовали, - проворчал Каллидий. - Когда на пир приходит римский губернатор, пищу пробуют - даже в Коринфе. - Тон его голоса несправедливо подразумевал, что Коринф не безопаснее, чем Дамаск или Кастра Регина (5).
- Я чувствую колдовство, - повторил астролог, несмотря на возражения Аполлония. - Что бы ни говорил каппадокиец...
- Глупости, - произнес врач. - Естественный припадок. Этот человек слишком бурно предавался наслаждениям. Злоупотребление пищей и вином приводит к истощению. - При этих словах он поглядел на Аполлония, видимо, ожидая поддержки. Однако мудрец ничего не сказал, хотя Деметрий решительно кивнул.
Губернатор тоже смотрел на Аполлония.
- Это правда, философ-мудрец? - спросил он. - Был ли причиной смерти торговца его образ жизни?
В следующий момент мне показалось, что я увидел тень усмешки на устах Аполлония.
- Я думаю, что твое описание точно, господин, - сказал он.
Губернатор благодарно наклонил голову.
- При отсутствии свидетельства обратного, - произнес он, глядя на астролога и выделяя слово «свидетельство», - мне представляется, что перед нами случай естественной смерти. Когда сын и невеста успокоятся, я их выслушаю. Но если они решат продолжить обвинения и выдвинуть их перед Римом, - им лучше будет предъявить доказательства, ибо я не потерплю безосновательной клеветы.
Он переводил взгляд с астролога на врача и управляющего, затем с Аполлония на Деметрия и Каллидия, и наконец с Дамиса на меня. Он знал, что его слова передадут Бассу, и явно желал этого. Затем уже спокойнее он обратился к Аполлонию:
- Сейчас вам лучше уйти, мудрый философ.
Аполлоний кивнул и позволил Деметрию увести его. Я последовал за ними вместе с Дамисом из Ниневии.
Аполлония не позвали дать иные свидетельства об этом случае. Басс не выдвигал больше обвинений против Галантис, а она против него - но слухи не прекращались. К просветлению есть барьеры, но не к сплетням.
В городе шептали, что Арад умер от колдовства или яда, и погубил его Басс ради сохранения наследства. Выяснилось, что завещание Арада не было изменено в ущерб Бассу, хотя покойник оставил письмо с просьбой к сыну быть щедрым по отношению к Галантис, - и это добавило новой почвы для слухов. Тот факт, что Галантис приняла ситуацию, был истолкован как то, что Басс заплатил ей за молчание. А кое-какие болтуны заходили так далеко, что утверждали, будто Басс и Галантис сговорились вместе убить Арада, так как были тайными любовниками и хотели разделить наследство.
Следующие два дня мне надоедали люди, знавшие, что я был рядом с Аполлонием, когда он находился возле ложа Арада. Они меня утомили, ибо мне хватало своих забот. Моим первым желанием после того, как я оставил Деметрия и Аполлония, было разыскать Науму - но я нигде не мог ее найти. В доме Арада царил такой хаос, что у меня не было возможности продолжать поиски, и я решил отложить их до завтра. Но когда я возвратился на следующий день и по-прежнему не обнаружил ее следа, я всерьез обеспокоился.
Галантис сказала, что она не знает, где Наума, и, казалось, ее это ничуть не волнует. Прочие слуги не видели, как она уходила, и не знали, куда она могла деться. Я не верил, что она могла покинуть город, не попрощавшись со мной, но в городе не было и ее следа.
Это было тайной - и, как я думал, большей, чем смерть Арада. Ясно, что эти два события связаны, - и поползли слухи, что Наума была орудием Басса и Галантис, и ее отослали, чтобы она не рассказала о том, что ей известно. Я был уверен, что это неправда, так как Басс клялся мне, что он ничего не знает о местонахождении девушки. Но я был очень взволнован происходящим.
В конце концов я решил поговорить с Аполлонием. Я чувствовал, что следует говорить с ним наедине, ибо я знал, что Деметрий очень сердится на меня, и подозревал, что Дамис насмехается надо мной. Ожидая возможности беседы, я старался рассматривать ситуацию глазами философа, дабы не выглядеть глупцом перед Аполлонием.
На вторые сутки после пира я наконец смог остаться наедине с Аполлонием. Деметрий и Дамис ушли спать - даже философам-киникам требуется сон - но Аполлоний превзошел их в самообладании.
- Я нуждаюсь в твоей благословенной мудрости, - сказал я.
- Возможно, - согласился он. - Пойдем прогуляемся и постараемся понять, какое благословение мы сможем извлечь из беседы.
При лунном свете мы направились по склону холма в южной части города. Мы остановились возле хребта, с которого были видны крыши домов и набережные, где нагружались и разгружались торговые суда. По дороге я рассказал ему все: не просто, что Наума исчезла, а все. Что я чувствовал по отношению к ней, как слабела моя вера в доктрины Деметрия, заставляя внимательнее прислушаться к доводам Басса. Я рассказал, что не понимаю, почему философы не могут жить, как прочие люди, и почему им лучше не жениться. Я рассказал, что не понимаю, почему любовь угрожает спокойствию ума, хоть я и начал понимать, почему поднимающиеся страсти уничтожают это спокойствие.
- Мне кажется, что спокойствие твоего ума не было полностью уничтожено, - сказал Аполлоний. - Менипп, чего ты боишься больше всего? Того, что ты больше никогда не увидишь свою прекрасную танцовщицу, - или что по ймешь, что она вовсе не такова, какой казалась?
Я сделал паузу, прежде чем ответить, ибо знал, что от моего ответа будет зависеть его мнение обо мне. Наконец я произнес:
- Больше всего я боюсь, что ее могли убить, чтобы помешать ей рассказать то, что она знала о смерти Арада.
Я понимал, что мой ответ рискован, - но я помнил, что Аполлоний ответил на вопрос о причинах смерти Арада, а также призрак улыбки на его устах.
- Не думаю, что тебе стоит бояться этого, - сказал Аполлоний. - А если она жива, но не думает о тебе? Подозреваю, что большинство мужчин мечтали бы, чтобы она так любила их, что лишь смерть может их разлучить.
- Я бы предпочел, чтобы она была жива, - сказал я. Надеюсь, что я говорил правду. - Даже если бы оказалось, что она лишь забавлялась мной, пока не настало время ей поступить, как пришлось.
- А как, по-твоему, ей пришлось поступить? - спросил он, хотя мы оба знали ответ. Я не смотрел ему в глаза, но ответил. - Когда в конце танца она поцеловала Арада, - она что-то передала ему из уст в уста. Какое-то сладкое лакомство. Под его оболочкой скрывался яд, который Арад проглотил.
Аполлоний ничего не ответил. Он оглядел Коринф так, словно взвешивал его - и не просто Коринф, а то, что он означал: его историю; его торговлю; его роль в деяниях империи.
- Какого рода яд это был? - спросил я.
- Я видел подобные признаки раньше, - ответил он наконец. - При змеиных укусах - обычно египетской кобры. В Александрии это называют «последней лаской Клеопатры».
- Аспид, - произнес я.
- Меня поразило, пока я ждал Арада, - продолжил Аполлоний, - то, что укус змеи редко бывает роковым. Я видел лишь детей, умерших от укуса египетской кобры. В Индии водятся большие змеи - их называют гамадриады - их укус опаснее, но заклинатели их не страшатся. Трудно понять, правдивы слухи или нет, - верно, Менипп?
Не стоило подтверждать мое согласие с этим утверждением.
- Вряд ли она знала, что делает, - сказал я, - иначе она бы не взяла в рот такой опасный состав. Если ей приказала ее госпожа - то почему? Если ей заплатили - то кто? И как получили яд? Ближе, чем в Палестине или Персии, не водятся кобры.
- Я внимательно смотрел на заклинателей змей в Индии, - сказал мне Аполлоний. - Они бы не выдали мне своего секрета, даже если бы я не соблюдал в то время обета молчания, поэтому я решил раскрыть его самостоятельно. Я сотворил для этого игру - я создавал множество игр, когда соблюдал мой дурацкий обет. Сначала я решил, что они просто достаточно быстры, чтобы избежать ударов своих игрушек. У них есть существа по имени мангусты, убивающие кобр быстро и ловко. Затем я подумал: возможно, заклинатели научились переносить укусы змей безболезненно. Наконец я застиг врасплох одного заклинателя, когда он готовил свои игрушки. Он цедил яд в деревянную чашу, извлекая всю его суть. У него было всего пять змей; я понял, что концентрация яда в чаше гораздо сильнее, чем при обычном укусе - я подумал тогда, что он предназначал свое зелье для продажи. Может быть, его сцеживали во флакон или подмешивали в сладкий сироп, вроде того, который ты предлагал мне попробовать среди тех ужасных сладостей.
Сладости не казались мне ужасными, когда я сосал их на пиру - но показались таковыми, когда я говорил с Аполлонием.
- Кто дал их ей? - хотел я знать. - Галантис?
- Галантис ничего этим не выигрывала. Теперь она зависит от щедрости Басса - а ты знаешь не хуже меня, чего это стоит.
- Значит, Басс? Он был настолько отчаянным?
- Ты знаешь не хуже меня, - повторил Аполлоний.
- Не верю. Если бы он хотел избавиться от отца, он бы выбрал более подходящие время и способ.
- Кто же остался? - спросил он.
Я вспомнил тень его усмешки. Он уже вынес приговор: образ жизни Арада стал причиной его гибели.
- Марселл Гато? - предположил я. - Возможно ли, что губернатор убил Арада? Ты поэтому ничего не сказал, когда он утверждал, что убийства не было? Ты опасался, что он поразит тебя, если ты его обличишь?
- Я думаю, что он узнал руку умельцев, как и я, - ответил Аполлоний. - Может, ему следовало это сделать. Кое-кто в Риме считает, что это хорошая идея - оставить изгнанников000 в ссылке. Скорее всего, убийца - Каллидий. Именно он предложил мне осмотреть тело и внимательно прислушивался к моим ответам. Думаю, мы с ним поняли друг друга. Я - старый философ, он - честолюбивый центурион - у нас не было причин ссориться. Похоже, что они с девушкой были в сговоре. Ты должен на это надеяться, если ты сказал мне правду. Простую пешку бы убрали, но не искусную исполнительницу, чьи услуги могут вскоре понадобиться снова.
Я думал об этом минуту-другую, прежде чем задать следующий вопрос.
- Но почему? Зачем Риму смерть Арада?
- Я философ, а не оракул, - ответил Аполлоний. - Я могу лишь догадываться.
Мне незачем было говорить ему, что я ценю его философские догадки выше предсказаний оракулов. Я лишь попросил его: «Продолжай».
- Нам следует рассмотреть время и место, - сказал он. - Убийцы обычно работают ночью - грубо и секретно. Если же они работают днем - у них на то есть особые причины. Если Гато должен был найти смысл в происшествии - значит, другие тоже могли. Это было не просто убийство - а прекращение свадебного пира двоих людей, связанных деловыми отношениями. Ты внимательно смотрел на монеты, падающие с платья танцовщицы?
- Нет, - признался я.
- Я никогда не пользовался деньгами, - сказал Аполлоний. - Это всегда было предметом гордости - но, возможно, также упрямым нежеланием покориться соблазну. Деньги ведь так привлекательны, правда? Такое дивное изобретение! Что бы мы ни говорили о военном гении Александра - подлинное сердце греческой имерии - монета. До Афин все города выращивали свой урожай на своих полях; Афины первыми получили пищу благодаря торговле, предлагая мастерам создавать товары на продажу, а именно деньги сделали рынок возможным. Через четыре столетия после Солона (6) афинская драхма обрела свою реальную стоимость: шестьдесят семь крупиц серебра перед Александром, шестьдесят пять - после. Затем пришел Рим. Денарий обрал реальную стоимость, когда Август стал императором, но Тиберий и Клавдий опустили ее, а Нерон это завершил. Теперь ценность монеты определяется влиянием императора, голова которого отчеканена на ней, а не стоимостью металла, из которого она изготовлена. Любой, кто способен изготовить сплав и штамп, может увеличить стоимость металла в четыре или пять раз благодаря изображению императора. Так они творят небольшое чудо - и чудо заключается также в том, что римляне не возмущаются таким самоуправством. Они считают фальшивомонетничество гнилью, способной разъесть империю изнутри, не желая признавать, что подлинная гниль - заявление, что авторитет императора придает монете больше ценности, чем ее реальная стоимость.
Я не знал наверняка, что Арад был фальшивомонетчиком, но это было более чем вероятно. Коринф лежал на торговых путях, связывающих Рим с востоком, на землях, возмущавшихся римским владычеством даже больше, чем греческим. С тех пор, как Нерон резко снизил стоимость монет, каждый работник по металлу в Малой Азии желал обрести преимущество посредством увеличения прибыли в торговле. Каждый влиятельный торговец принимал в этом участие - и Марселл Гато также.
- Не все то золото, что блестит, - прошептал я, - а искры - не серебро. - Я не буквально имел это в виду, и Аполлоний понял это.
- Она достаточно любила тебя, - мягко сказал он. - Ты красивый юноша. Но она всегда знала, что ты философ. Ты философ, Менипп, что бы ни думал Деметрий. К просветлению ведут больше одного пути, и на этих путях больше одной преграды. Будь киником любой ценой - но также и реалистом. Люби, если можешь; женись, если должен; но выбирай любимых и жену столь же тщательно, сколь ты выбираешь философию. На каждом рынке есть фальшивые монеты, и вряд ли это когда-либо изменится.
Он все еще смотрел на дальние набережные поверх крыш.
- Говорят, что Коринф был великим городом прежде, чем пришли римляне, - размышлял я.
Я не закончил мысли. Все города были великими до прихода римлян - а торговцы честными, а свиньи умели летать.
Аполлоний больше ничего не сказал. Он ждал, пока я начну двигаться дальше. И я пошел. Я двигался вниз вдоль холма, размышляя об убийстве, справедливости и любви. Я не спрашивал Аполлония, почему он не заявил, что Арад убит, предпочитая неверное толкование своих слов. Он не опасался мести; просто он был философом. Рим был убийцей, а фальшивые деньги - причиной; Рим также был законодателем и изготовителем фальшивых денег. Аполлоний стоял в стороне от этого: истина, которую он искал, была глубже и тоньше.
- Человек не должен так отрекаться от себя, как ты, в поисках мудрости, - сказал я ему, защищаясь. Я взвешивал каждое слово, но был увлечен собственным безрассудством и скорее утверждал, чем спрашивал. - Даже у мудреца в сердце есть место для радости и удобства.
- Возможно, - ответил он. - В юности я столь безжалостно очищался, что не позволял себе подобных желаний, но ты можешь пойти лучшим путем. В любом случае ты можешь найти свой собственный путь. Учись у Деметрия и Басса всему, чему можешь, - но в итоге именно тебе придется идти, действовать и доказывать.
Я знал это. Я и сейчас это знаю, и я доволен тем, кто я есть. Я не хотел быть магом или пророком даже в Век Чудес.
- Я так люблю ее, - сказал я ему, когда мы завершили путь. - Я боюсь, что без ее любви я никогда не стану тем, кем бы мог быть.
- Может быть, она вернется, - сказал он добрее, чем я заслуживал. - Если она любит тебя, она вернется.
Конечно, она не вернулась.
Авторское примечание:
Единственный рассказ о жизни Аполлония Тианского, сохранившийся до нашего времени, написан Филостратом в 3 в. н.э. Он якобы основан на воспоминаниях, составленных Дамисом из Ниневии, - учеником и спутником Аполлония, хотя некоторые комментаторы предполагают, что их никогда не существовало и Филострат придумал их, чтобы придать своему фантастическому рассказу больше правдоподобия. Мысли, приписанные в этом рассказе Мениппом Дамису, получены от Филострата.
(1)Тантал Сын*Зевса*и фригийской царицы Плуто (или сын Тмола[1]; по Ксанфу Лидийскому, сын Гименея[2]), его жена Диона[3], или Стеропа[4], или*Еврианасса, отец*Пелопа*и*Ниобы, а также*Бротея.
Как любимец*богов*Тантал имел доступ к их советам и пирам[5]. Он возгордился столь высоким положением и за оскорбление, нанесённое богам, был низвергнут к*Аиду.
По одной версии предания, он разгласил тайные решения Зевса 0либо рассказывал людям мистерии богов, по другой*— похитил со стола богов*нектар*и*амброзию, чтобы дать их отведать друзьям[7]. По третьей*— совершил клятвопреступление, чтобы овладеть золотой собакой, похищенной для него из храма Зевса. Тантал принес ложную клятву, что не брал у*Пандарея*золотую собаку Зевса, за это Зевс сразил его молнией и навалил ему на голову гору*Сипил.
Наконец, есть миф, согласно которому Тантал, испытывая всеведение богов, убил своего сына*Пелопа, приготовил блюдо из его мяса и подал его пирующим богам. Те, однако, сразу поняли замысел Тантала и воскресили убитого. Он остался, правда, без лопатки, которую в рассеянности съела*Деметра, погружённая в печаль по своей исчезнувшей дочери*Персефоне.
По ещё одному сказанию, Тантал жил в*Пафлагонии*и раскрывал людям тайны богов. Став ненавистен богам, был изгнан из Пафлагонии*Илом[11], после того как воевал с Илом и был побежден им.
Согласно греческому писателю и историку II*в. до*н.*э. Деметрию из Скепсиса, источником богатства Тантала были рудники во Фригии и Сипиле[12]. Согласно историку Демоклу, в его царствование происходили землетрясения, которые разрушили гору Сипил, а Трою затопило волнами. Землетрясение, разрушившее Трою VI, зафиксировано археологически[14].
«Танталовы муки»
Согласно*Гомеру, Тантал испытывает в подземном царстве нестерпимые муки голода и жажды. Стоя по горло в воде, он не может достать воды и, видя близ себя роскошные плоды, не может овладеть ими: как только он открывает рот, чтобы зачерпнуть воды, или поднимает руки, чтобы сорвать плод, вода утекает и ветвь с плодами отклоняется[6]. Отсюда пошло выражение «танталовы муки».
(2)Аполлоний Тианский - Apollonius of Tyana
Древнегреческий философ
Аполлоний Тианский (Древний Греческий : Ἀπολλώνιος ὁ Τυανεύς; ок. 15 - ок. 100 н.э.), иногда также называемый Аполлоний Тианский , был грекомнеопифагорейцем философ из города Тиана в римской провинции Каппадокии в Анатолии.
(3)Moeragenes - Автор «Воспоминаний о маге и философе Аполлонии Тианском» Моэраген и Филострат: два -взгляда на философа. Моэраген считал Аполлония шарлатаном и колдуном.
(4)Ламия -
(Λαμϊα);*1)*в*греческой*мифологии*чудовище.*Некогд а*Л.*была*возлюбленной*Зевса.*После*того*как*ревни вая*Гера*убила*детей*Л.,*та*была*вынуждена*укрытьс я*в*пещере*и*превратилась*в*кровавое*чудовище,*пох ищавшее*и*пожиравшее*чужих*детей.*Так*как*Гера*лиш ила*её*сна,*она*бродит*по*ночам.*Сжалившийся*над*н ей*Зевс*даровал*ей*возможность*вынимать*свои*глаза ,*чтобы*заснуть,*и*лишь*тогда*она*безвредна*
(4)Киники - Ки́ники*(др.-греч.*κῠνικοί, от*κύων*(собака) и/или*Κῠνόσαργες*(Киносарг, холм в Афинах);*лат.*Cynici), кинизм*— одна из наиболее значительных*сократических*философских школ.
Идеи кинизма:
Аскесис*(ἄσκησις), способность к самоотречению и перенесению трудностей. Аскесис киников*— предельное упрощение; предельное ограничение своих потребностей; отстранённость от того, что не является предельно необходимым по функции человека как живого существа; «сила духа, характера».
Апедевсия*(ἀπαιδευσία), способность к освобождению от догм религии и культуры. Апедевсия киников*— отстранённость от культуры и общества. Киники считают, что культура (в частности, письменность) делает знание мёртвым; таким образом, необразованность, невоспитанность и неграмотность считаются [кинической] добродетелью.
Автаркия*(αὐτάρκεια), способность к независимому существованию и самоограничению. Автаркия киников*— независимость и самостоятельность, отказ от семьи, отказ от государства.
(5)Castra Regina - Регенсбург, крепость в Германии.
(6)Соло́н*(др.-греч.*Σόλων; между 640 и 635 до*н.*э.,*Афины*— около 559 до*н.*э., там же)*—*афинский*политик, законодатель и*поэт, один из «семи мудрецов»*Древней Греции.
__________________
Плохой купил ты телевизор -
В нем лишь убийства и разврат.
Верни наш старый чёрно-белый
Про мир гагарин и мосфильм.
Предпочитаю вежливость.
|