Показать сообщение отдельно
Старый 18.06.2011, 12:54   #2
Sergey
Старожил
 
Аватар для Sergey
 
Регистрация: 12.05.2006
Адрес: Г.Брянск
Сообщений: 8,853
Sergey мозаика мираSergey мозаика мираSergey мозаика мираSergey мозаика мираSergey мозаика мираSergey мозаика мираSergey мозаика мираSergey мозаика мираSergey мозаика мираSergey мозаика мираSergey мозаика мира
Первая встреча с Макаренко

А дело было так. Однажды вызвали меня к начальнику тюрьмы. Войдя в кабинет, я увидел, кроме начальника, незнакомого. Он сидел в кресле у стола, закинув ногу на ногу, в потёртой шинельке, на плечах башлык. У него крупная голова, высокий открытый лоб. Больше всего моё внимание привлёк большой нос и на нём пенсне, а за ним блеск живых, насмешливо-добрых, каких-то зовущих, умных глаз. Это был Антон Семёнович. Раньше, когда надзиратель вводил меня в этот кабинет, он всегда сильно толкал в спину, а я не обижался, считал, что это у него такая «толкательная» специальность. Хотя на этот раз он меня слабо толкнул, я, увидел в кабинете постороннего человека, протестующе оглянулся, и только из этого движения моего Макаренко заключил, что перед ним мальчик гордый, с самолюбием. Он подошёл ко мне и несколько наивно спросил:

– Правда, что тебя Семёном зовут?

– Правда.

– Так это чертовски здорово! Мы с тобой почти тёзки, меня Антоном Семёновичем зовут.

Это было сказано так хорошо, так по-человечески, подкупающе звучало! Антон Семёнович продолжал:

– Ты меня извини, голубчик, это из-за меня тебя сюда попросили. Слово "голубчик" я воспринял, как иностранное слово, потому что до сих пор слышал только всякую ругань. Ко мне обращались в тюрьме только с такими словами: "бандит", "ворюга", "негодяй" и т.д., а тут вдруг такие речи: "голубчик", "извини"...

– Извини, что я тебя побеспокоил.

– Ничего, - говорю.

Антон Семёнович продолжает:

– Видишь ли, я организую очень интересное дело и хочу, чтобы ты принял в нём участие. Ты согласился бы поехать со мной? Я вопросительно посмотрел на него, а потом на начальника тюрьмы, так как моё «согласие» зависело от последнего. Заметив моё недоумение, Макаренко сказал:

– Понимаю, с товарищем начальником я договорюсь сам. Теперь, извини меня, пожалуйста, но так нужно, чтобы ты, Семён, вышел из кабинета на минуточку... Можно, товарищ начальник?

Я вышел. Правда, стоя за дверью в коридоре, в компании с надзирателем, я иронически размышлял: "Выйди, пожалуйста", "Извини, Семён", - какая-то чёртовщина, для меня непонятная. Странный какой-то этот человек. Слова все такие, которых я почти не знал.

Должен прямо сказать, что мне сразу понравился этот человек. Понравился его нос: очень большой, такие у нас на Руси редко бывают. Понравилось и его пенсне в золотой оправе, и его спортивное изящество. И я решил: «Надо соглашаться с просьбой такого приятного человека».

Затем меня опять позвали в кабинет. Антон Семёнович уже стоял.

– Ну, Семён, у тебя есть вещи? Если есть, забирай их и пойдём.

Я ответил, что у меня всего два чемодана, причём оба при мне и оба пустые. И я показал на свою голову и живот.

– Очень удобно - сказал Антон Семёнович и обратился к начальнику:

– Так мы можем прямо от вас идти?

– Да, идите, - подтвердил начальник. - Ну, смотри мне, Калабалин, а то...

– Не надо, всё будет в порядке,– перебил начальника Макаренко.

– Прощайте!... Идём, Семён, идём.

Двери тюрьмы широко открылись. Я в сопровождении Антона Семёновича вышел на самую радостную часть дороги своей жизни. Я на всю жизнь распрощался с тюрьмой, и это только благодаря Антону Семёновичу, с первой минуты сумевшему разглядеть во мне под блатной шелухой юношескую гордость, чувство собственного достоинства. Вы посмотрите, как он вёл себя! А ведь там, в тюрьме, на столе начальника лежало моё толстое "дело", и Макаренко мог поступить совершенно по-иному. Каждый раз, когда начальник тюрьмы вызывал меня к себе, он, имея перед глазами это "дело", всё же громко и грубо кричал: "Как фамилиё?" А тут ни звука о моём прошлом, ни намёка на какие-то обстоятельства быть "хорошим мальчиком", "исправиться" и т.д. Только через десяток лет, когда я уже был сотрудником Антона Семёновича, он мне рассказал:

– А выставил я тебя из кабинета начальника тюрьмы затем, чтобы ты не видел, как я давал на тебя расписку: эта процедура могла оскорбить твоё человеческое достоинство.

Макаренко сумел заметить во мне достоинства человеческие, которых я тогда и не подозревал в себе. Это было его первое тёплое человеческое прикосновение ко мне.
Sergey вне форума   Ответить с цитированием