[if]

Докинз, "Бог как иллюзия":

Глава 10. Такая нужная ниша?

Что может потрясти сильнее, чем увиденная в 100-дюймовый телескоп отдаленная галактика, уместившаяся на ладони ископаемая окаменелость возрастом в 100 миллионов лет или изготовленное пятьсот тысячелетий назад орудие труда, взгляд на невероятную пространственно-временную бездну Большого каньона или рассказ ученого, осмелившегося без страха заглянуть в лицо Вселенной, какой она была в момент рождения! Это и есть глубочайшее, священное знание.

Майкл Шермер
...
Заполняет ли религия «очень нужный пробел»? Часто говорят об имеющейся в сознании нише «под бога»: якобы у людей существует психологическая потребность в боге — воображаемом товарище, отце, старшем брате, исповеднике, задушевном друге, которую необходимо удовлетворить вне зависимости от того, существует ли бог на самом деле. Но что, если бог попросту занимает место, которое лучше было бы заполнить чем-то другим? Наукой, например? Искусством? Человеческой дружбой? Гуманизмом? Любовью к этой жизни в реальном мире, а не ожиданием другой, за могильной чертой?
...
Были времена, когда религию считали способной выполнять в жизни человека четыре главные функции: объяснение, назидание, утешение и вдохновение.

Утешение

Пришло время рассмотреть такую важную функцию бога, как утешение, — а если бога нет, мы должны еще решить сложную гуманистическую проблему, чем его заменить. Многие люди, согласные с тем, что бога, возможно, не существует и что бог не является необходимым условием нравственности, тем не менее выдвигают в качестве козырного аргумента следующий: у людей якобы есть психологическая или эмоциональная потребность в боге. Исчезни религия, язвительно интересуются они, что останется умирающим пациентам, рыдающим родственникам усопших, одиноким Элеонорам Ригби, у которых, кроме бога, никого нет?

Первое, что следует сказать, или вовсе не стоит говорить, в ответ на такое утверждение, — это то, что способность религии утешать не делает ее более правдивой. Даже если быть к ней очень снисходительными; даже если доказать, что вера в бога абсолютно необходима для психологического и эмоционального благополучия людей; даже если все атеисты вдруг окажутся безнадежными неврастениками с постоянной невыносимой тревогой за судьбу мироздания и склонностью к самоубийству — ничто из этого ни на йоту не прибавит веса доказательствам существования бога. Все вышеназванное может говорить лишь о пользе самоубеждения в его существовании, пусть на самом деле его и нет.
...
Как я уже упоминал, Дэн Деннет в книге «Разбивая заклятье» проводит различие между верой в бога и верой в веру, то есть убежденностью в том, что верить полезно, даже несмотря на ложность самой веры: «…верую, Господи! помоги моему неверию» (Марк. 9:24). Верующих, вне зависимости от степени их убежденности, поощряют открыто заявлять о своей вере. Может быть, повторяя одно и то же много раз, действительно возможно уверовать в истинность произносимого. Думаю, у каждого есть знакомые, симпатизирующие религиозной вере и протестующие против нападок на нее, которые, однако, с сожалением признают, что сами этой веры не имеют.
...
Бывают счастливые атеисты и бывают несчастные. Точно так же, как бывают счастливые и несчастные христиане, иудеи, мусульмане, индусы и буддисты. Возможно, имеется статистическая зависимость между счастьем и верой (или неверием), но, каким бы ни был ее характер, сомневаюсь, что она очень сильна. По-моему, гораздо интереснее задаться вопросом, есть ли у неверующих веские причины для уныния.

Завершая книгу, я хочу показать, что, напротив, у отказавшихся от веры в сверхъестественное людей имеется больше шансов вести счастливую полноценную жизнь. Но сначала необходимо рассмотреть претензии религии на роль утешителя верующих.

Согласно «Краткому оксфордскому словарю», «утешение — это избавление от печали или беспокойства». Разделим утешение на два типа:

1. Непосредственное, физическое утешение. Застигнутый ночью в горах путник почувствует себя лучше в компании большого, теплого сенбернара, и даже еще лучше, если к его ошейнику будет привязана фляжка с коньяком. Плачущего малыша утешат крепкое объятье и нашептанные на ушко утешительные слова.

2. Утешение, вызванное открытием нового факта или новым взглядом на знакомые факты. Вдову погибшего на войне солдата может утешить неожиданное открытие, что она беременна его ребенком или что, умирая, он совершил геройский поступок. Нас может утешить новый взгляд на знакомую ситуацию.
...
Стойкие умы вполне могут вынести нелицеприятное заявление, сделанное Бертраном Расселом в эссе 1925 года «Во что я верю»:

Думаю, что, когда я умру, я сгнию, и ничего от моего «я» не останется. Я уже не молод и люблю жизнь. Но я бы счел ниже своего достоинства трепетать от страха при мысли о смерти. Счастье не перестает быть счастьем оттого, что оно преходяще, а мысли и любовь не лишаются ценности из-за своей быстротечности. Многие люди держались с достоинством на эшафоте; такая гордость должна научить нас видеть истинное место человека в мире. Даже если ветер, ворвавшийся в распахнутые наукой окна, заставляет нас, привыкших к уютному теплу традиционных «облагораживающих» мифов, поначалу дрожать, в конце концов свежий воздух приносит бодрость и силу, а открывающиеся перед нами огромные пространства обладают собственным неповторимым великолепием.
...
Люди, пережившие землетрясение или другое страшное стихийное бедствие, часто рассказывают, как находили утешение в мысли о том, что случившееся — часть неисповедимого плана господня, плана, который в конце концов обязательно приведет к торжеству добра. Для тех, кто боится смерти, искренняя вера в бессмертие души очень утешительна, если, конечно, человек уверен, что не попадет в чистилище или в ад. Ложная вера может утешать не хуже истинной — вплоть до момента разоблачения. Это справедливо и для нерелигиозных убеждений. Уверив неизлечимого больного в непременном выздоровлении, доктор утешит его не меньше, чем действительно идущего на поправку пациента. Искреннюю, безоговорочную веру в загробную жизнь преодолеть еще труднее, чем доверие к обманщику доктору. Ложь доктора откроется с появлением безошибочных симптомов ухудшения, а верующего в жизнь после смерти, возможно, никогда не удастся разубедить до конца.
...
Согласно опросам, примерно 95 процентов населения США верят в загробную жизнь. Интересно, сколько из них действительно верят в нее в самой глубине души? Если их вера искренна, разве все они не должны были бы вести себя подобно амплфортскому аббату? Когда кардинал Бейзил Хьюм сказал ему, что умирает, аббат радостно воскликнул: «Ах, какая замечательная новость, примите мои поздравления! Как бы мне хотелось отправиться с вами».[228] Похоже, аббат действительно был искренне верующим. Но эта история привлекает внимание именно своей нетипичностью и странностью.
...
Почему не все христиане и мусульмане реагируют подобным образом на известия о кончине друзей? Почему верующая женщина, услышав от врача, что не протянет и года, не расплывается в улыбке, словно ей предстоит отпуск на Сейшельских островах? «Ах, жду — не дождусь».
...
Почему верующие не говорят ничего подобного в присутствии умирающего? Уж не потому ли, что в глубине души не верят в то, что утверждают? Но, может, они верят, но боятся самого умирания. Неудивительно, учитывая, что Homo sapiens — это единственный вид, которому не разрешается в случае неизлечимого, мучительного недуга обращаться для безболезненного усыпления к ветеринару.
...
Мое отношение к самоубийству с врачебной помощью, напротив, основано скорее на процитированном выше замечании Марка Твена. «Быть мертвым» ничем не отличается от «быть нерожденным» — «я» окажется в том же состоянии, в каком оно находилось во времена Вильгельма Завоевателя, или динозавров, или трилобитов. Страшного в этом ничего нет. Но процесс умирания, если не повезет, вполне может оказаться болезненным и неприятным, вроде удаления аппендикса; нынче мы привыкли, что от подобных испытаний нас, как правило, защищает общий наркоз. Если ваш домашний питомец умирает в мучениях, а вы не вызываете ветеринара, который даст ему достаточную дозу наркоза, чтобы животное не проснулось, вас обвинят в жестокости. Но если мучаетесь вы сами и врач окажет аналогичную милосердную услугу вам, то его вполне могут обвинить в убийстве. Лично я хотел бы умереть под общим наркозом, какой дают в случае удаления аппендикса. Но, боюсь, мне это не удастся, ибо я имел несчастье родиться представителем вида Homo sapiens, а не, скажем, Canis familiaris или Felis catus, если, конечно, я не перееду в более передовую страну вроде Швейцарии, Нидерландов или в штат Орегон. Почему таких передовых стран немного? В основном из-за религии.
...
Кроме того, как расценить сообщение одной моей знакомой, всю жизнь заведовавшей домом для престарелых, где смерть — постоянная гостья? Согласно ее многолетним наблюдениям, больше всего боятся уходить из жизни верующие. Безусловно, такой вывод требует статистической проверки, но если она не ошиблась, то в чем тут дело?
...
Есть что-то инфантильное в ожидании того, что смысл и цель в вашу жизнь обязан внести кто-то другой (родители — когда речь идет о детях, бог — в случае взрослых). Это напоминает инфантилизм отдельных личностей, которые, упав и подвернув лодыжку, начинают искать, кому бы предъявить иск. Кто-то обязан гарантировать мое благополучие, и, значит, кто-то виноват, что я ушибся. Не является ли подобный инфантилизм главной причиной «необходимости» бога?
...
По-настоящему взрослая точка зрения состоит в том, что наша жизнь имеет ровно столько смысла, значения и полноты, сколько мы потрудимся ей придать. А потрудившись, мы в силах сделать свою жизнь поистине замечательной. И если наука способна принести утешение нематериального плана, то это дает повод перейти к последней теме этой книги — вдохновению.

**

Вдохновение

Поскольку речь пойдет о вопросах вкуса и личных мнений, в качестве способа аргументации, к сожалению, придется вместо логики прибегнуть к риторике.
...
В книге «Расплетая радугу» я пытался показать, как крупно повезло нам, живущим, если вспомнить, что огромное большинство людей, которые потенциально, учитывая лотерею возможных комбинаций ДНК, могли бы появиться на свет, никогда не будут рождены. Для тех из нас, кому повезло попасть в этот мир, я представил относительную краткость нашей жизни в виде тонкого, как лазерный луч, пятнышка, ползущего вдоль гигантской шкалы времени. Погруженное во мрак пространство позади светового пятнышка — это глухое прошлое; темнота впереди — неведомое будущее. Нам головокружительно повезло оказаться в освещенном промежутке. Как бы мимолетно ни было наше время под солнцем, если мы теряем драгоценные секунды, жалуемся на скуку, пустоту или, как дети, ноем, что «все неинтересно», разве это не оскорбление тех триллионов, которые вообще никогда на свет не появятся? Многие атеисты уже говорили, и гораздо лучше, чем я: достаточно осознать, что эта жизнь — единственная, чтобы она стала более драгоценной. Поэтому атеистическая позиция — более жизнеутверждающая, способствующая улучшению жизни, но без самообмана, без принятия желаемого за действительное и без жалоб на злодейку-судьбу, свойственных тем, кто считает, будто жизнь им что-то должна.
...
Если бог, уходя, оставит за собой зияющее пустое место, разные люди заполнят его по-разному. Мой личный способ — наука; искренние, упорные попытки узнать правду об окружающем мире. Старания людей понять Вселенную я рассматриваю как задачу по моделированию. Каждый из нас создает в голове модель окружающего мира. Наши далекие предки создали минимальную, простейшую модель мира, достаточную, чтобы выжить в нем. Программное обеспечение для такого имитационного моделирования создавалось и отлаживалось естественным отбором, и лучше всего оно работает в условиях, сходных с условиями жизни наших предков в африканских саваннах, то есть в трехмерном мире, наполненном объектами среднего размера, движущимися друг относительно друга с умеренными скоростями. Проявившуюся способность нашего мозга работать с моделями гораздо более сложными, чем необходимая предкам для выживания примитивно-утилитарная модель, можно рассматривать как неожиданный и приятный сюрприз. Яркие проявления этой способности — наука и искусство.

**

Всем паранджам паранджа

Наши глаза воспринимают мир в узком диапазоне электромагнитного спектра. Видимый свет — это яркий проблеск в огромном темном спектре электромагнитных волн различной длины: от длинных радиоволн до коротких волн гамма-излучения. Многие даже не догадываются, насколько мал этот проблеск.
...
И вот что делает для нас наука: она расширяет это окошко, распахивает его так широко, что стесняющие черные покровы исчезают почти целиком, открывая чувствам просторный, удивительный мир.
...
Метафора распахивающегося узкого окошка справедлива и для других областей науки. Мы обитаем где-то рядом с центром ветвящейся во всех направлениях пещеры Аладдина, наблюдая работу мироздания посредством органов чувств и нервной системы, предназначенных для восприятия и осознания лишь малого количества объектов средней величины, движущихся на средних скоростях. Нам легко оперировать объектами размером от нескольких километров (вид с вершины горы) до примерно десятой доли миллиметра (острие иглы). За этими рамками даже воображению становится неуютно, и приходится прибегать к помощи приборов и математического аппарата, которые мы, к счастью, научились создавать и использовать. Изначально же наше воображение приспособлено работать в крошечном диапазоне размеров, расстояний и скоростей, лежащем посреди гигантского поля возможного: от странного микроскопического квантового мира до колоссальных размеров эйнштейновской космологии.
...
Как жаль, что наше воображение так плохо приспособлено к восприятию размерностей за пределами узкого ранга повседневных потребностей наших предков. Мы тщимся представить электрон как крошечный шарик, вращающийся по орбите вокруг более крупной группы других шариков — протонов и нейтронов. Но на самом деле они совсем не такие. Электроны не похожи на маленькие шарики. Они вообще не похожи ни на что знакомое нам. Нельзя даже быть уверенным, что понятие «похожести» по-прежнему имеет смысл, когда мы приближаемся к горизонтам известной реальности. Наше воображение еще недостаточно вооружено для проникновения в квантовый мир.
...
«То, что мы живем на дне глубокой гравитационной ямы, на поверхности окутанной газовой оболочкой планеты, вращающейся на расстоянии в девяносто миллионов миль вокруг огненного ядерного шара, и считаем, что это нормально, вне всяких сомнений — свидетельство колоссального вывиха нашего восприятия реальности».
...
Для любого животного «на самом деле» существует лишь то, что требуется мозгу для помощи своему телу в выживании. А поскольку различные виды живут в разных условиях обитания — в разных мирах, — количество существующих «реальностей» пугающе велико.

То, что мы воспринимаем как реальный мир — это не подлинный реальный мир без прикрас; это модель реального мира, настроенная и отрегулированная при помощи данных, получаемых органами чувств; это модель, организованная таким образом, чтобы с ее помощью можно было успешно взаимодействовать с реальным миром.
...
Еще раз хочу повторить: ощущения, которые мы называем цветами, — это всего лишь инструменты, используемые нашим мозгом для обозначения важных для нас различий в окружающем мире. Ощущаемые нами оттенки — то, что философы называют «первичными ощущениями», — сами по себе не имеют органической связи со световыми волнами определенной длины. Они — всего лишь внутренние условные обозначения, ярлыки, которыми мозг пользуется при построении модели окружающей реальности; ярлыки, служащие для установления различий, важных для данного вида животных. Для нас или, скажем, для птиц — это световые волны различной длины. В случае летучих мышей, как я предполагаю, это могут быть различия в звукоотражающих свойствах поверхностей, что-нибудь вроде: «красный» — блестящая поверхность, «синий» — бархатная, «зеленый» — шершавая. А для собак и носорогов аналогичную роль вполне могут играть запахи. Возможность понять необычайный мир летучей мыши или носорога, клопа-водомерки или крота, бактерии или жука-короеда — это один из тех даров, которыми наука награждает нас, разрывая паранджу и открывая нашему взору невиданные доселе горизонты.
...
Эволюция в Среднем мире слабо подготовила нас к оценке крайне маловероятных событий. Но события, кажущиеся невероятными в Среднем мире, оказываются неизбежными в грандиозных просторах космоса или геологического времени. Наука настежь распахивает окно, через которое мы привыкли воспринимать спектр возможностей. Усиленный знанием и расчетом разум теперь способен заглянуть в те уголки вероятности, которые когда-то казались недоступными или населенными драконами.
...
Как мы должны понимать фразу Холдейна о том, что мир устроен необычнее, чем мы в состоянии предположить? Необычнее, чем возможно предположить в принципе. Или всего лишь необычнее, чем мы способны предположить, учитывая ограниченность нашего мозга, взращенного и обученного Средним миром? Сумеем ли мы, терпеливо трудясь, освободиться от ограниченности Среднего мира, сорвать черную паранджу и достичь интуитивного, а не только математического понимания микро- и макромиров и огромных скоростей? Честное слово, не знаю, но я очень счастлив жить в такое время, когда человечество изо всех сил стремится достичь границ познаваемого. И что еще лучше — мы можем в конце концов обнаружить, что этих границ не существует вовсе.