[if]

О смирении

Отец Рафаил никогда не упускал возможности смириться перед любым, даже первым попавшимся человеком. Но происходило это всегда легко, как бы само собой, и уж точно никогда не выглядело нарочито. Он везде, если можно сказать, жадно искал поводы к смирению.
...
Например, когда мы садились за стол, отец Рафаил сразу брал самое плохенькое, подгнившее яблочко, а лучшие оставлял нам. Или — приеду я в гости к нему на приход, и он немедленно уступает мне свою кровать. А сам, не слушая моих протестов, располагается на полу.
...
Смирение отца Рафаила простиралось, впрочем, до определенных пределов. И граница эта была совершенно отчетлива: он мог стерпеть что угодно по отношению к себе самому, но не выносил, когда оскорбления касались Господа Бога и Его Церкви.
...
Наконец безобразники совсем остервенели. Видя, что ни оскорбления, ни комья грязи на нас не действуют, они стали поносить Господа Бога и Божию Матерь.
Отец Рафаил остановился.
— Мне нельзя, — вздохнул он, — я священник. Отец Виктор — дьякон, ему тоже нельзя. Отец Серафим и Георгий Александрович — в резерве. Ну, что же делать, остаешься только ты, отец Александр!
Второй раз инока Александра просить не требовалось. Он рванул с себя монашеский пояс, скинул подрясник и, оказавшись в длинной рубахе, шароварах и кирзовых сапогах, развернулся к хулиганам. Те — их было несколько человек — с удивлением приостановились. В следующее мгновение инок Александр издал дикий, варварский визг, взвился в воздух и врезался ногами в пьяную компанию. Далее совершилось жестокое побоище. Несчастные хулиганы только расползались в разные стороны, утирая кровь и выплевывая выбитые зубы. Мы кинулись оттаскивать Александра, но и нам досталось сгоряча. Не без труда успокоив нашего героя, как бультерьера после схватки, и убедившись, что «скорую» для безобразников вызывать не обязательно, мы снова облачили инока Александра в подрясник и продолжили свой путь.
Эта история, конечно, не лучший пример смирения, но в монашеской жизни отца Рафаила живых образцов истинного смирения было предостаточно.
...
Отец Досифей был по-настоящему великим монахом, почти незаметным в монастыре. Это, к слову, верный признак истинного высокого подвижника.
...
Местные деревенские пьянчуги прознали и разнесли по округе, что поп получает большую пенсию. Как-то три здоровых парня, известные громилы и воры из райцентра, приплыли к нему на лодке — грабить. Они ввалились в келью старца и с угрозами потребовали денег и вообще — все что есть.
Отец Досифей спокойно сказал им:
— Берите что хотите. Только вначале я вас благословлю.
И осенил их иерейским благословением.
В ту же секунду на громил напал такой ужас, что они выскочили за дверь и в панике бросились прочь.
...
Хоронили отца Досифея на пасхальной неделе в монастыре, в пещерах. Когда ко гробу подошел отец Иоанн, он, лишь взглянув на покойного, всплеснул руками и воскликнул:
— Убили тебя, Досифеюшка!
И действительно, вскоре по округе разнеслось, что пьяные охотники из райцентра похвалялись, как, проезжая по реке на моторной лодке, ради забавы опрокинули в воду старого попа, плывшего на бревне.

**

Как отец Рафаил пил чай

Люди относились к отцу Рафаилу по-разному. Встречались те, кто его просто терпеть не мог. Другие — а таких было гораздо больше — утверждали, что отец Рафаил изменил всю их жизнь.
...
С точки зрения внешнего мира, это был самый настоящий бездельник. Некоторые его так и называли. Но, по-видимому, у отца Рафаила была какая-то особая договоренность с Господом Богом. Поскольку все, с кем он пил чай, становились православными христианами. Все без исключения! От ярого безбожника или успевшего полностью разочароваться в церковной жизни интеллигента до отпетого уголовника. Не знаю ни одного человека, кто, познакомившись с отцом Рафаилом, после этого самым решительным образом не возродился бы к духовной жизни.
...
попивая чаек за покрытым клеенкой деревенским столом, он совершенно преображался, когда к нему из мира приезжали измученные и усталые люди.
...
одними только разговорами людей, безнадежно заблудившихся в нашем холодном мире и, что еще страшнее, в самих себе, не изменишь. Для этого нужно открыть им иную жизнь, иной мир, в котором безраздельно торжествуют не бессмысленность, страдания и жестокая несправедливость, а всесильные и бесконечные — вера, надежда и любовь. Но и не только открыть, издалека показав и поманив, а ввести человека в этот мир, взять его за руку и поставить перед Самим Господом Богом. И лишь тогда человек вдруг сам узнает Того, Кого он давным-давно, оказывается, знал и любил — единственного своего Создателя, Спасителя и Отца. Только тогда жизнь меняется по-настоящему.
...
Многим он просто выворачивал наизнанку все их привычное мировоззрение. Он умел, хотя и в свойственной ему почти легкомысленной манере (это для того, чтобы самого отца Рафаила не воспринимали слишком всерьез), давать такие точные, неожиданные ответы на вопросы собеседников, что порой дух захватывало — какая вдруг открывалась правда жизни! Проявляться это могло в совершеннейших мелочах.
...
Или ответить девушке, которая спрашивала, к какому священнику лучше подойти на исповедь:
— Выбирай самого толстого! Он будет осознавать свое недостоинство и лучше исповедовать.
...
«Неужели прекрасная, необозримая Вселенная, беспредельное число миров созданы Богом только для нас, людей, живущих на крохотной планете, несравнимой с бесконечностью Вселенной?» — подумалось мне. Я поделился этими лирическими размышлениями со своими спутниками, и отец Рафаил тут же, дерзновенно и без колебаний, разрешил мои сомнения.
— Разумной жизни, кроме Земли, больше нигде нет, — сказал он. И объяснил: — Потому что, если бы она была где-то еще, Господь обязательно открыл бы это Моисею, когда тот писал книгу Бытия. А Моисей хотя бы намеком, но подсказал бы нам это. Так что даже не сомневайтесь, Георгий Александрович, Вселенная была создана Богом только для человека!
— Но зачем же тогда все бесконечные мириады звезд над нами?!
— Это для того, чтобы мы, взирая на них, постигали всемогущество Божие.
...
Мы поражались тому, как отец Рафаил относится к тем, кто его оскорблял или ненавидел. А таких в его жизни хватало. В том числе и среди собратий-священников. Отец Рафаил никогда не позволял себе в их адрес не то что неприязненных слов, но даже осуждающего тона. Вообще он никогда никого не осуждал. Разве что иногда бурчал на советскую власть. С ней у отца Рафаила были особые отношения.
...
Мы очень сетовали, что в России так мало духовной литературы. Издавать церковные книги, помимо мизерных дозволенных властями тиражей, было не просто запрещено, но и уголовно наказуемо. Однажды мы расфантазировались, что хорошо бы поставить в скиту отца Досифея типографию и печатать в ней духовную литературу. Мы так увлеклись своими мечтами, что стали горячо обсуждать будущее издательство с многочисленными знакомыми.
Как-то накануне 7 ноября отец Рафаил заехал в Москву за запчастями для машины и на денек остановился у меня дома. Мы решили вместе отправиться к нему на приход, благо с выходными и ноябрьскими праздниками у меня набиралась почти неделя отдыха.
Вечером отец Рафаил сидел в моей комнате и, коротая время до поезда, болтал по телефону со знакомыми. Но в трубке все время что-то трещало и хрюкало. Решив, что причиной тому — прослушка КГБ, отец Рафаил начал костерить советскую власть. Мол, не может она даже поставить качественные подслушивающие устройства. Я встревожился и намекнул батюшке, что телефон действительно может прослушиваться. Но отца Рафаила это только раззадорило.
— Вот и Георгий Александрович уже перетрусил до полусмерти ! — громко возмущался он в трубку. — Ничего, комсомольцы, большевички! Скоро рухнет советская власть, что вы тогда станете делать? А мы пока начнем готовиться, книжки издавать, подпольную типографию в скиту запустим! Еще и вас, большевички-комсомольцы, крестить и венчать будем!
И дальше в том же духе. Я понервничал-понервничал, а потом махнул рукой и даже перестал его слушать.
...
— Где подпольная типография?! Признавайтесь! Отвечать! Мы всё знаем! Скрывать бесполезно!
Он ревел, как пожарная сирена, а его физиономия на наших глазах становилась багрово‑красной.
Вначале мы лишь изумленно смотрели на него и ничего не могли понять. Какая типография? Что мы скрываем? Но потом до меня и до отца Рафаила стало доходить, что причина всего — наша болтовня среди знакомых, а может быть, и по телефону о той самой пресловутой типографии.
Громогласный милиционер не замедлил подтвердить эти догадки.
— Мы всё знаем!.. У вас типография. В подпольном ските. Всем не двигаться! На выход!.. Я сказал, на выход! С вещами! Показывать дорогу! Ты здесь хозяин! — он ткнул в грудь отца Никиту. — Вперед! Показываешь дорогу!
— Никуда он не пойдет, — прервал эти вопли отец Рафаил. — И никто из нас не пойдет.
— Что-о?! — снова взревел страж порядка.
— И нашу типографию мы вам тоже показывать не будем! — добавил отец Рафаил.
Он словно между прочим сказал о типографии как о реально существующей. Я сразу понял, что это не просто так.
Еще минут двадцать незваные гости то требовали, то уговаривали нас во всем признаться, отвести их в скит и показать наборные станки. Но мы, косясь на отца Рафаила, упрямо молчали.
Наконец вся незваная компания удалилась во двор посовещаться. А вернувшись, они объявили, что найдут типографию и без нас. Только потребовали объяснить, как до этого скита побыстрее добраться. Неожиданно отец Рафаил сам стал объяснять им дорогу. Он безжалостно направлял сыщиков по самому далекому и тяжелому пути — километров пятнадцать по топям и по лесу.
Было начало ноября. Болота в окрестностях покрылись тонким ледком. Воодушевленные гости вышли вон и направились в свой скорбный путь.
Все же я спросил отца Рафаила:
— А вдруг они потонут в болотах?
— Потонуть они не потонут, — отвечал тот. — Зато будут друг друга героически спасать.
Было часов восемь утра. Мы напились чаю, накололи дров бабке, прихожанке отца Никиты. Прибрали в храме. Затянул долгий моросящий дождь. Но мы загодя успели погулять, а под дождичек пообедали, неспеша размышляя, как там наши шерлоки холмсы разыскивают типографию. Только к семи часам вечера, когда уже опустились промозглые сумерки, а мы уютно сидели за самоваром, в доме вновь появились утренние посетители. Но что у них был за вид! Мокрые с головы до ног, промерзшие, измученные, они выглядели так жалко, что мы чуть не поперхнулись горячим чаем .
— Где же типография? — жалобно, безо всякой надежды спросил один из штатских.
— Какая типография? — прихлебывая чаек, поинтересовался отец Рафаил.
— Подпольная… — все больше осознавая глупость собственных слов, уточнил штатский.
— Ах, подпольная!.. Так вы ее в скиту не нашли?
— Понятно… — тоскливо сказал штатский. — Дайте хоть чаю согреться!
— В сельсовете попьете, — отвечал добрый отец Рафаил.
— Понятно… — повторил штатский и понуро вздохнул. На прощание он устало сказал отцу Рафаилу: — Смотри, как бы не пожалеть потом!
Штатский не обманул, исполнил угрозу. Через неделю отца Рафаила перевели на новый приход. А еще через два месяца — на другой. Но отцу Рафаилу к этому было не привыкать.

**

Несвятые святые

Поп на «Мерседесе» разбился! Поп на «Мерседесе» разбился! — кричали мальчишки, пробегая под окнами дома отца Рафаила.
Мы сидели в его комнате и знали, что это — правда.
Многому учит таинство смерти.
...
Есть такой закон в духовной жизни: монаху нельзя ничего очень сильно желать, кроме Бога. Ни в коем случае. Не имеет значения, чего именно — архиерейства, учености, здоровья, какой-нибудь материальной вещи. Или даже старчества, духовных дарований. Все придет, если будет на то воля Божия. Отец Рафаил, конечно, об этом прекрасно знал. Но все же у него была страстная мечта.
...
Отец Рафаил не раз говорил: «Только бы умереть, не отпав от Церкви! Величайшее счастье каждому православному христианину, если он умрет, оставаясь в Церкви. За него будет совершаться литургия. Церковь имеет величайшую силу изымать грешников даже со дна ада».
На его похороны съехалось множество потрясенных и потерянных от неожиданного горя людей. Отец Иоанн, к которому обратились духовные дети отца Рафаила с недоуменным вопросом, почему все так произошло, ответил в письме: «Путь странствия отца Рафаила кончился. Но у Господа нет мертвых, у Господа все живы. И Он один знает, когда и кого позвать из жизни сей».
...
Спустя шестнадцать лет после гибели отца Рафаила умер отец Никита. Он больше всех переживал потерю своего друга. Бесноватый Илья Данилович принял монашеский постриг в нашем Сретенском монастыре с именем Исаия. Он отошел ко Господу четыре года назад. Веселый сиделец дьякон Виктор дождался исполнения своего сокровенного желания — быть постриженным в монашество. Это произошло тоже у нас в Сретенском монастыре, и теперь он — иеромонах Нил, священник на далеком псковском приходе в деревне Хохловы Горки. Отец Роман, некогда инок Александр, уже много лет живет затворником в скиту отца Досифея, среди псковских болот. Недавно мы издали еще одну книжку его замечательных стихов.
Я назвал эту последнюю главу «Несвятые святые». Хотя мои друзья — обычные люди. Таких много в нашей Церкви. Конечно, они весьма далеки от канонизации. Об этом нет даже и речи. Но вот, в конце Божественной литургии, когда великое Таинство уже свершилось и Святые Дары стоят в алтаре на престоле, священник возглашает: «Святая — святым!»
Это означает, что Телом и Кровью Христовыми будут сейчас причащаться святые люди. Кто они? Это те, кто находится сейчас в храме, священники и миряне, с верой пришедшие сюда и ждущие причащения. Потому что они — верные и стремящиеся к Богу христиане. Оказывается, несмотря на все свои немощи и грехи, люди, составляющие земную Церковь, для Бога — святые.
В нашей маленькой компании отец Рафаил был, безусловно, старшим. И даже не потому, что священником он к тому времени был уже лет семь, а это казалось нам тогда огромным сроком. Главное заключалось в том, что мы видели в нем удивительный пример живой веры. Эту духовную силу не спутаешь ни с чем, какими бы чудачествами или слабостями не был порой отягощен человек, такую веру обретший.
За что мы все так любили отца Рафаила? И хулиганом он был, и проповедь путно сказать не мог, и со своей машиной зачастую возился больше, чем с нами. А вот не стало его, и как тоскует о нем душа! Больше двадцати лет прошло после его смерти.