Эпизод 11: завоевание Куряжа
Вот мы и подошли к центральному месту Педагогической поэмы, великому триумфу Макаренко и колонистов-горьковцев.
Все началось с визита в колонию начальства из наркомпроса – женщины по фамилии Брегиль. Как я сказал выше, Макаренко ищет новые большие задачи для коллектива, и об этом же просит Брегиль: дайте нам сложную задачу, нам здесь тесно, всю работу уже сделали.
Брегиль идет навстречу Макаренко, и вскоре заведующий получает предложение возглавить создание колонии в Запорожье на девятьсот человек. Место там чудесное, перспективы у трудового коллектива открываются просто грандиозные. Колонисты вовсю строят планы по хозяйствованию в новом месте. Но планам этим не суждено было сбыться, т.к. чиновник из наркомфин отказывается выделить деньги на эту «авантюру».
Тем не менее, коллектив уже зажегся идеей переезда, и Совет Командиров ищет другие варианты – ищет и отметает одно за другим. Исход дела решает случай.
На одной конференции Макаренко встречается с инспектором наробраза Юрьевым. Инспектор делает доклад о состоянии дел в детской колонии Куряж. А дела там идут хуже некуда. «Малина» - это слишком мягкое слово. Юрьев даже стесняется делать доклад при Макаренко, потому что слышал, будто в колонии имени Горького дисциплина образцовая.
После доклада Юрьев просить Макаренко о помощи. Макаренко настроен скептически, но Юрьеву удается уговорить его посмотреть все на месте. Макаренко едет с Юрьевым, и то, что видит в Куряже превзошло все ожидания.
Куряж
В Куряже живут четыреста детей, и все они предоставлены сами себе, воспитатели ни на что не влияют, и вообще опасаются появляться. Процветает воровство – все, что можно разворовать – разворовано. Воруют и то, что плохо лежит, и друг у друга.
При этом многие воспитанники куряжской колонии объединены в банды, ежедневно уходят в город на промыслы – воровать или милостыню собирать. Даже дверей нет – порубили на дрова и сожгли. Потом начали разбирать и жечь полы. И не потому что дров не выделили, но дрова тоже разворовали. Никакой гигиены, потому что необходимое оборудование выведено из строя. Ни помыться, ни в туалет нормально сходить.
По большому счету, Куряж – это смердящее гнездо, ночлежка для беспризорников, в которой они остаются потому что есть крыша над головой, и бесплатно кормят.
В колонии есть несколько девочек, и за ними присматривает единственная (судя по всему) порядочная воспитательница. И тем не менее, девочки напуганы. «Здесь опасно жить». Девочек унижают, часто они остаются без еды. В Пед. поэме об этом только намекают, но, судя по всему, были и случаи насилия.
Юрьев просит Макаренко о помощи, тот говорит, что поставит этот вопрос перед колонистами-горьковцами, но те, скорее всего, откажутся.
Решение собрания
На общем собрании Макаренко подробно и беспристрастно описывает, все, что видел в Куряже. На вопросы, что он сам думает, отвечает «Я как вы», т.е. предлагает колонистов решить самим, нужно ли им это «счастье».
На собрании высказываются разные точки зрения, в то числе и такая: колонистов-горьковцев слишком мало. Что они могу противопоставить втрое более многочисленным куряжанам? Но дело было решено выступлением Калины Ивановича.
↓↓ Речь Калины Ивановича — Значит, такое дело, — начал Калина Иванович не спеша, — я тоже с вами не поеду, выходит, и мое дело сторона, а только не чужая сторона. Куда вы поедете, и куды вас жизнь поведет — разница. Говорили на прошлом месяце: масло будем грузить английцям. Так скажите на милость мне, старому, как это можно такое допустить — работать на этих паразитов, английцев самых? А я ж видав, как наши стрыбали (прыгали): поедем, поедем! Ну й поехав бы ты, а потом что? Теорехтически, оно, конечно, Запорожье, а прахтически — ты просто коров бы пас, тай и все. Пока твое масло до английця дойдеть, сколько ты поту прольешь, ты считав? И тоби пасты, и тоби навоз возить, и коровам задницы мыть, а то ж англиець твоего масла исты не захотит, паразит. Так ты ж того не думав, дурень, а — поеду тай поеду. И хорошо так вышло, что ты не поехав, хай соби англиець сухой хлеб кушаеть. А теперь перед тобой Куряж. А ты сидишь и думаешь. А чего ж тут думать? Ты ж человек передовой, смотри ж ты, триста ж твоих братив пропадаеть, таких же Максимов Горьких, как и ты. Рассказывал тут Антон Семенович, а вы реготали, а что ж тут смешного? Как это может совецькая власть допустить, чтобы в самой харьковской столице, под боком у самого Григория Ивановича четыреста бандитов росло? А совецькая власть и говорить вам: а ну, поезжайте зробить, чтобы из них люди правильные вышли, — триста ж людей, вы ж подумайте! А на вас же будет смотреть не какая нибудь шпана, Лука Семенович, чи што, а весь харьковский пролетарий! Так вы — нет! Нам лучше английцев годуваты, чтоб тем маслом подавились. А тут нам жалко. Жалко з розами разлучиться и страшно: нас сколько, а их, паразитов, сколько. А как мы с Антоном Семеновичем вдвох начинали эту колонию, так что? Може, мы собирали общее собрание та говорили речи? От Волохов, и Таранець, и Гуд пускай скажут, чи мы их злякались, паразитов? А это ж работа будет государственная, совецькой власти нужная. От я вам и говорю: поезжайте, и все. И Горький Максим скажеть: вот какие мои горьковцы, поехали, паразиты, не злякались!
У колонистов загорелись глаза, и практически единогласно было решено ехать завоевывать Куряж.
* * *
Решение практически было принято по идейным соображениям. Не было у колонистов никакой выгоды соваться в эту яму добровольно. Однако, идеалы советского общества и авторитет Горького были для колонистов не пустым звуком. Какие чувства вызывает такой коллектив у вас? У меня искреннее восхищение.
(продолжение следует)