[if]

Про Ангела Хранителя

Ангелы Хранители не только внушают нам благие помыслы к вечному спасению, они действительно охраняют нас в житейских обстоятельствах. Слово «Хранитель» — совсем не аллегория, это драгоценный опыт многих поколений христиан. Недаром, например, в молитвах о путешествующих Церковь призывает нас просить у Господа особого попечения Ангела Хранителя.
...
Мы быстро мчались по пустой дороге. Сидя за рулем, я не отрываясь слушал рассказ Николая Сергеевича об одной из его дальних командировок. Эту историю Николай Сергеевич давно обещал мне поведать. В жизни я не встречал более интересного рассказчика, чем Николай Сергеевич. Его всегда слушаешь затаив дыхание. Так было и на этот раз.
Но вдруг я поймал себя на странной мысли, что вот сейчас, сию минуту, с нами происходит что-то особенное. Машина шла обычным ходом. Ничто — ни приборы, ни ровное движение автомобиля, ни запахи в салоне — не вызывали тревоги. Тем не менее мне все больше становилось не по себе.
— Николай Сергеевич, кажется, что-то творится с машиной, — сказал я, решившись перебить своего спутника.
Леонов — очень опытный водитель с многолетним стажем. Внимательно оценив обстановку, он заверил меня, что все в порядке. Но моя необъяснимая тревога от этого не прошла, а, напротив, с каждой секундой только усиливалась.
— Наверное, нам надо остановиться, — наконец сказал я .
Николай Сергеевич снова внимательно посмотрел на приборы. Прислушался к работе двигателя и, удивленно взглянув на меня, снова повторил, что, с его точки зрения, беспокоиться не о чем. Однако когда я и в третий раз, в полном смятении, стал твердить, что нам необходимо остановиться, Николай Сергеевич согласился.
Едва мы затормозили, из-под капота машины клубами повалил черный дым.
Мы выскочили на дорогу. Я открыл капот, и из мотора вырвалось масляное пламя. Николай Сергеевич схватил с заднего сиденья свой пиджак и забил им огонь. Когда дым развеялся, мы разобрались, в чем дело. Механики в монастыре залили в двигатель масло, но забыли закрыть крышку. Она так и лежала рядом с аккумулятором. Из открытого отверстия масло всю дорогу лилось на раскаленный мотор, но по причине большой скорости дым и запах проносились под колесами машины, и мы в закрытой кабине ничего не чувствовали. Еще километр-два пути — и все могло бы закончиться трагически.
Когда, приведя машину в относительный порядок, мы медленно возвращались в монастырь, я спросил Николая Сергеевича, нужны ли ему дополнительные разъяснения по поводу Ангелов Хранителей и их участия в нашей судьбе. Николай Сергеевич ответил, что на сегодня вполне достаточно и этот догматический вопрос им вполне усвоен.

**

Об одной святой обители

Где-то в глубине России перед революцией был монастырь, о котором по округе ходила скверная молва, что монахи здесь — сплошь лентяи да пьяницы. В Гражданскую войну в городок, рядом с которым находился монастырь, пришли большевики. Они собрали жителей на рыночной площади и туда же под конвоем пригнали монахов.
Комиссар громко обратился к народу, указывая на чернецов:
— Граждане, жители города! Вы все лучше меня знаете этих пьяниц, обжор и бездельников! Теперь их власти пришел конец. Но чтобы вы до конца поняли, как эти тунеядцы столетиями дурачили трудовых людей, мы кладем на землю перед ними их Крест и их Евангелие. Сейчас, на ваших глазах, пусть каждый из них растопчет эти орудия обмана и порабощения народа. И тогда мы отпустим их, пусть убираются на все четыре стороны.
В толпе захохотали.
И вот, под улюлюканье народа, вперед вышел игумен — грузный мужик с мясистым испитым лицом и красным носом — и сказал, обращаясь к своим монахам:
— Ну что ж, братия... Жили как свиньи, так хоть умрем как христиане!
И ни один из монахов не сдвинулся с места. Всех их в тот же день зарубили шашками.

**

О самой прекрасной службе в моей жизни

В советское время не было, пожалуй, более ужасающего символа разорения Русской Церкви, чем Дивеевский монастырь.
Эта обитель, основанная преподобным Серафимом Саровским, была превращена в страшные руины. Они возвышались над убогим советским райцентром, в который превратили некогда славный и радостный город Дивеево. Власти не стали уничтожать монастырь до конца. Они оставили развалины как мемориал своей победы, памятник вечного порабощения Церкви. У Святых врат обители был водружен монумент вождю революции, который грозно встречал каждого приходящего в разоренный монастырь.
Все здесь говорило о том, что к прошлому возврата нет.
...
в некогда прославленном Саровском монастыре и в городе вокруг него располагался один из самых секретных и охраняемых объектов Советского Союза под названием «Арзамас‑16». Здесь создавалось ядерное оружие.
...
Уже смеркалось, когда мы приближались к цели нашей поездки. За окном автомобиля в вихрях февральской вьюги я с волнением различал высокую колокольню без купола и остовы разрушенных храмов. Несмотря на столь скорбную картину, я был поражен необыкновенной мощью и тайной силой этой великой обители. А еще — мыслью о том, что Дивеевский монастырь не погиб, но живет своей непостижимой для мира сокровенной жизнью.
Так и оказалось! В захудалой избенке на окраине Дивеева я встретил такое, о чем не мог вообразить даже в самых светлых мечтах. Я увидел Церковь, всегда побеждающую и несломленную, юную и радующуюся о своем Боге — Промыслителе и Спасителе. Именно здесь я начал понимать великую силу дерзновенных слов апостола Павла: «Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе!»
...
Впервые очутившись здесь с отцом Вонифатием, я увидел комнатенку с чрезвычайно низким потолком, а в ней десять старух, ужасно древних. Самым младшим было, по крайней мере, далеко за восемьдесят. А старшим, совершенно определенно, больше ста лет. Все они были в простых старушечьих одеждах, в обычных платочках. Никаких ряс, монашеских апостольников и клобуков. Ну какие они монахини? «Так, простые бабки», — подумалось бы мне, если бы я не знал, что эти старухи — одни из самых мужественных наших современников, истинные подвижницы, проведшие в тюрьмах и лагерях долгие годы и десятилетия. И, несмотря на все испытания, лишь умножившие в душе веру и верность Богу.
Я был потрясен, когда на моих глазах отец Вонифатий, этот почтенный архимандрит, настоятель храмов в патриарших покоях Троице-Сергиевой лавры, заслуженный и известный в Москве духовник, прежде чем благословить этих старух, встал перед ними на колени и сделал им земной поклон! Я, честно говоря, не верил своим глазам. А священник, поднявшись, принялся благословлять старух, которые, неуклюже ковыляя, по очереди подходили к нему. Видно было, как искренне они радуются его приезду.
...
Тем временем стали готовиться ко всенощной. У меня дух захватило, когда монахини стали выкладывать из своих тайных хранилищ на грубо сколоченный деревянный стол подлинные вещи преподобного Серафима Саровского. Здесь были келейная епитрахиль преподобного, его вериги — тяжелый железный крест на цепях, кожаная рукавица, старинный чугунок, в котором саровский старец готовил себе еду. Эти святыни после разорения монастыря десятки лет передавались из рук в руки, от одних дивеевских сестер другим.
Облачившись, отец Вонифатий дал возглас к началу всенощного бдения. Монахини как-то сразу воспрянули и запели.
Какой же дивный, поразительный это был хор!
...
Это была непередаваемая словами служба. Горели свечи. Преподобный Серафим смотрел с иконы своим бесконечно добрым и мудрым взглядом. Удивительные монахини пели почти всю службу наизусть. Лишь иногда кто-то из них заглядывал в толстые книги, вооружившись даже не очками, а огромными увеличительными стеклами на деревянных ручках. Так же они служили и в лагерях, в ссылках и после заключения, возвратившись сюда, в Дивеево, и обосновавшись в убогих лачугах на краю города. Все было для них привычно, а я действительно не понимал, на небе нахожусь или на земле.
Эти старухи-монахини несли в себе такую духовную силу, такую молитву, такие мужество, кротость, доброту и любовь, такую веру, что именно тогда, на этой службе, я понял, что они одолеют все. И безбожную власть со всей ее мощью, и неверие мира, и самую смерть, которой они совершенно не боятся.

**

Матушка Фрося

Тайное монашество возникло во времена последних гонений на Церковь в ХХ веке. Монах или монахиня, принимавшие тайный постриг, оставались в миру, носили обычную одежду, часто работали в светских учреждениях, но строго исполняли все монашеские обеты. О постриге, так же как и о новом имени, должен был знать только духовник. Даже причащаясь в обычных храмах, эти подвижники называли свое мирское имя.
Тайным монахом был, например, знаменитый русский философ академик Алексей Федорович Лосев. В постриге его звали монах Андроник. Обычно на всех фотографиях академик Лосев запечатлен в какой-то странной черной шапочке и в очках с огромными линзами. Такие очки Алексей Федорович носил, потому что после нескольких лет лагерей на Беломорско-Балтийском канале почти ослеп. А странную черную шапочку надевал не оттого, что, как все думали, опасался простуды. Это была скуфья — единственный предмет из монашеского облачения, который монах Андроник позволял себе носить всегда.