[Aliskana]

После холодности безбрежной,
безнадежной, из года в год,
после медленной этой казни,
затяжной, как болезнь, как песнь,
ты, Бог весть для какой причуды,
глаз и рук своих ад и мед
вдруг распахиваешь навстречу
мне, забывшему, кто я есмь.

И молчу я, дыша едва.
Сердце вспыхивает и гаснет.
Слух не внемлет. Ни рук, ни глаз нет.
Гортань мертва.

Так, быть может, иной пернатый
с юных дней в стенах четырех,
позабыв назначенье крыльев,
долгий срок живет взаперти,
и, когда он уже не птица,
кто-нибудь - невзначай, врасплох -
открывает ему просторы:
что, мол, делать с тобой! Лети.

Но ведь это - янтарь, слюда,
безделушка ручной работы.
Уж какие ему полеты!
Беда, беда...

А представь-ка себе, что узник,
не найдя на окне замка,
от внезапности ошалеет
и шагнет, ошалев, в окно -
потому что, увидев небо
без малейшего огонька,
возомнит, что оно - в алмазах.
А такое не всем дано.

Только гений он или бахвал -
мягче камни внизу не станут.
Обманулся или обманут -
равно пропал.

Берегись выпускать на волю
сумасброда, слепца, певца.
Берегись, он весьма опасен,
ибо с бездной путает высь.
Если ж выпустишь, то немедля
сожаленье сотри с лица,
задави в себе состраданье
и тогда уж - не берегись.

Можешь с легкой душой смотреть,
как он, падая, улыбнется:
что, мол, делать с тобой! Придется
и впрямь лететь...