|
Умилительно-восторженный идеализм, как парадигма и дискурс в особенности данного положения о прижизненности и вечности и светлости вовеки веков передаваемого из поколения в поколение искорки самосознающего духа, тонкими и неразрывными узами соединенного с вечным абсолютным духом, не знает и не любит человека как самость во всей своей привле-непривлекательности. На самом деле человек глубоко трагичен в своем бытии, он заброшен и одинок, и оглядываясь вокруг себя с приходом сознания, он видит огромный поток истории, с которым ему не совладать и в котором он вынужден пребывать, отстаивая свое призрачное право на то, чтобы с достоинством смотреть в лицо бездумного космоса, взирающего на него своими жутким очами - черными дырами, пожирающими материю с таким же неуемным аппетитом, как дух человеческий пожирает сам себя, разрываясь между своим животным организмом, необходимым для проявления вовне, и попытками постичь мир как единое, как бытие в отличие от сущего, невообразимо хаотического, перетекающего непрерывно из одной формы в другую внутри времени, над которым и вне которого нет иной сущности, которая бы позволяла утверждать с таким пафосом о вечности возвращения, о вечной встрече с собой. Напротив, обратный и более жизнеутверждающий смысл и вызов заключается в том, что несмотря на абсурдность и бессмыленность жизни, человек взваливает на себя всю полноту ответственности и заявляет наперекор трагичности временного потока, что он - человек - выстоит, и ему полагаться не на кого, кроме как на самого себя.
|