[Sergey]

Knopka

Вообще-то у невымирающих народов принято примерно лет после семи забирать мальчиков у мамаш, после чего они воспитываются исключительно мужчинами.

Рекомендую почитать отрывок из книги А. Буровского "Девочки. Инструкция по пониманию". Как ни странно, автор повествует не только о девочках, но и о мальчиках тоже. И приводит в качестве примера древнюю Спарту, где люди жили по тем самым принципам.

↓↓ О ценности мальчиков

Каждый мальчик — это носитель каких-то качеств, каких-то врожденных черт, по которым он отклоняется от среднего. Если он гибнет до того, как станет взрослым — мы сами не знаем, что потеряли. Если даже мы не высоко оцениваем качества этого мальчика, лучше уж их сохранить — ведь мы не знаем, какие именно качества нам пригодятся даже через несколько лет... не говоря уже про несколько веков.

Сохранить как можно больше родившихся самцов — исключительно важно для развития вида.

Отбирать мальчиков по каким-то одним признакам опасно: ценность мужской части популяции именно в их разнообразии. Если отбирать только блондинов, только храбрых или только умных, то непонятно, какие еще качества могут погибнуть с теми, кого мы будем "отбраковывать".



Пример того, как не надо делать

История показывает много примеров того, как не надо поступать. Может быть, самый яркий пример этого — маленькое древнегреческое государство Спарта. А дело было так...

В VIII веке до Рождества Христова племя спартанцев, от силы тысяч восемь взрослых мужчин, захватили маленькую страну на самом юге Греции — Лаконику. Вся-то страна — сто тридцать километров с севера на юг, самое большее шестьдесят — с запада на восток. Всего одна крупная река, Эврот, пересекала единственную плодородную равнину. Семьдесят процентов территории Спарты занимали рыжие, серые и бурые склоны гор, покрытые кустарником и в лучшем случае — лесом. А вокруг — море. За морем — древние богатые страны, по сравнению с которыми Спарта — только лишь малая песчинка.

Победители превратили прежних жителей страны в рабов, илотов, и начали думать — как же им организовать жизнь в этой новой для них стране? Страна маленькая, нищая, вокруг могучие соседи, да и илоты смогут взбунтоваться... Спартанцы, эти восемь тысяч взрослых мужчин, сходились под дубом на площади-агоре, обсуждали важную проблему. Самым лучшим планом из всех был план Ликурга.

Пифия, одурманенная клубами зловонного дыма, проговорила в ответ на вопрос посланцев Спарты: "Спарта будет на вершине славы до тех пор, пока будет хранить законы Ликурга". Считалось, что голос Пифии — голос самих богов Эллады. Народное собрание приняло "Законы Ликурга" и поклялось их соблюдать до тех пор, пока существует община. А сам Ликург принял клятву и после этого ушел из Спарты навсегда. Он уехал на остров Сицилию и там бросился в жерло вулкана Этна. Если бы Ликург остался жив, народное собрание могло бы передумать и взять свою клятву обратно. Тогда Ликург, как верный сын своего народа, не смог бы помешать народному собра

нию. Ликург верил, что ничего лучше его законов быть не может, и не хотел, чтобы спартанцы жили иначе. Собственная жизнь для него была куда менее важной, чем процветание своего народа (вот пример для всех героев на все времена!).

Слава Ликургу!

"Законы Ликурга" действовали в Спарте ни много ни мало четыреста лет, — до самого конца ее бессмысленного и бесславного существования. Спартанцы честно выдержали клятву, в свое время данную Ликургу. Ох, лучше бы они ее нарушили! Намного было бы лучше...

По "законам Ликурга", спартанец не должен был вести собственного хозяйства. Даже обедать спартанцы должны были вместе, и притом есть самую простую пищу, чтобы их нравы не размягчались из-за вкусного и сытного. У спартанцев даже не было денег, чтобы они не могли предаваться роскоши. Спартанец должен был носить самую простую одежду, и, вообще, чем меньше одежды — тем лучше.

Учиться грамоте было нельзя. Музыке — нельзя. Чтобы маршировать под гимны, пришлось выписать из Афин поэта и певца Параксимена. Этот поэт написал несколько простеньких гимнов, по сравнению с которыми "Взвейтесь кострами, синие ночи" или "Хорст Вессель" — это вершина музыкального искусства.

С семи лет спартанские мальчики уходили из дома в специальные дома, где воспитывались в коллективе себе подобных. Плохая пища — пусть воруют! Плохая одежда — пусть привыкают ходить без одежды. Любой взрослый мог в любой момент послать малыша куда угодно, побить его, заставить работать — считалось, что так воспитываются нужные качества, включая хитрость и подловатость, умение ловко воровать.

Как видите, спартанцы считали эти качества очень полезными. Вы тоже так считаете? И своих детей так воспи*таете?

Иностранцы с удивлением говорили, что в Спарте трудно пообедать — еду могут украсть шныряющие вокруг голодные дети и подростки.

Все ужасы современной дедовщины и групповщины в армии, в тюрьме, в пионерлагере бледнеют в сравнении с групповщиной и дедовщиной в Спарте, потому что там человек в семь лет и один раз в жизни попадал в этот ад — и уже никогда оттуда не выходил.

Если, конечно, дома было лучше.

Чему учили? Уж конечно, не математике и не географии! Учили ходить строем, бить морду, пользоваться оружием... Ну, чему надо учить зверенышей?

Каждый год проводился смотр боевых качеств молодежи, общественная игра в месте, названном Платаниста, — под платанами. Ровная, утоптанная площадка в тени деревьев окружена рвом, — эдакий рукотворный островок. Тут стоят статуи Ликурга и Геракла, и под этими статуями молодые спартанцы разделялись на два отряда. А иногда делились на первый-второй заранее, переходили на Платанисту по двум мостикам.

И отряды бросались друг на друга. Не было ни порядка, ни правил, ни благородства, ни красоты в этом сражении. Можно было бить и руками и ногами куда угодно. Можно было кусаться, рвать зубами, вырывать волосы, сталкивать друг друга в ров, отрывать и откусывать уши, носы, пальцы и половые члены. Можно было столкнуть противника в ров и утопить. Зрители — папы, мамы, сестренки, братишки — кричали и подбадривали дерущихся, показывали пальцами, хохотали, радовались жизни.

Каждое сражение на Платанисте уносило хотя бы одну жизнь, а выбитые глаза, сломанные ребра, кровавые раны, отбитые почки попросту никто не считал. Зачем?! Ведь все это пустяки, дело житейское, а "зато" спартанская молодежь должным образом подготовится к главному... да что там главному — единственному делу в жизни — войне!

Что вырастало? Да те мальчики, о которых до сих пор в школьных учебниках говорят чуть ли не с умилением. До сих пор чуть ли не в пример ставят парнишку лет восьми, которого остановил и стал распекать старик, а у мальчика под хитоном сидел маленький лисенок. И пока старик говорил, лисенок впился мальчику в живот и прогрыз ему брюшную стенку. А мальчик (вот он, пример для героев!) не дрогнул ни одним мускулом лица, не показал, что ему больно.

Для вас это тоже пример?

Продуктом воспитания может послужить и мать, сказавшая сыну перед боем это знаменитое "Со щитом или на щите". Потерять щит считалось страшным позором, на щите приносили убитых.

До 30 лет человек (простите, спартанец) считался юношей и оставался в общественном доме, а в 30 лет он должен был жениться и завести собственный дом. На поиск жены ему давалось две недели, и не больше.

Девушек в Спарте воспитывали почти таким же образом, и даже лагеря для них были, только не круглогодичные. Старухи собирали девиц, осматривали. Заставляли бежать с горы, бросать камни — проверяли, сильное ли, гибкое ли тело, стегали розгами ленивых. В восемнадцать лет девица должна была найти себе мужа; срок — те же самые две недели. Какими вырастали девицы, говорит один, вероятно, "нетипичный" факт.

Брачная церемония в Спарте включала "похищение" невесты. Молодым людям давали приличную фору, но ловили их вполне серьезно, и, если молодые хотели стать мужем и женой, бежать им предстояло изо всех сил.

Так вот, известен случай, когда парень попал ногой в лисиную нору, и сломал кость.

Девушка подняла его на руки и пробежала, неся жениха, несколько километров. Напомню: восемнадцатилетняя девушка — тридцатилетнего дядю.

Вот! Вот он, пример для новобрачных!

Да! Чуть не забыл самого главного. Когда в Спарте рождался ребенок, его осматривали в первую очередь старейшины. И если хилый — мать несла его к бездонной пропасти — Кеаде, которая разверзлась после извержения вулканов и землетрясения. Женщина собственноручно сбрасывала в пропасть "неудачного" младенца. В жерле Кеады исчезали преступники, военнопленные... и собственные "неудачные" детишки. До третьей части своих младенцев спартанцы сбрасывали в пропасть, а оставшихся вколачивали в одну-единственную, одну для всех, модель поведения.

Мы уже никогда не узнаем, какое именно количество умных, способных, талантливых полетело на дно этой пропасти. Те, чьи таланты не имели никакого отношения к их физическим увечьям.

Также неизвестно, и сколько умных и одаренных, не способных жить по законам шайки павианов было оттеснено на самое дно, зашугано, замордовано, так и не дало потомства (представьте себе Галилея или Коперника, которые растут в жуткой спартанской казарме). Сколько парней было убито, изуродовано на Платанисте? Сколько умерло, не в состоянии приспо*собиться к быту стада павианов?

А ведь, убивая каждого мальчика, отбрасывая каждого нестандартного юношу, Спарта уничтожала собственное будущее. Убивая треть мальчиков — в гораздо большей степени, чем убивая треть девочек. И наступил день, когда вырождение стало очевидным. В III веке до Рождества Христова спартанские женщины стали отдаваться рабам, иноплеменникам, кому угодно — лишь бы больше не рожать дебилов. Но и они ведь были носительницами генетических признаков Спарты, и от них тоже рождалось только такое — разве что сразу в Кеаду!

Юмор юмором, но сохранились мраморные изображения спартанцев этого позднего периода (делали уже римляне): жуткие дегенеративные рожи, больше похожие на свиные рыла или коровьи головы на прилавках.

Спарту ожидала самая жалкая судьба, какую можно представить для любого общества, — она выродилась. Выродилась в самом буквальном, самом простом смысле — генетически.

Хотите вырождения! Следуйте примеру спартанцев.

Может быть, хотя бы в смысле войны спартанцы были "впереди планеты всей"?! Ничего подобного, и здесь все было вовсе не так лучезарно. Законы Ликурга вводились во времена, когда воины строились простым строем, в одну линию — фалангой. Так и шли в бой, и все решало единоборство воинов. В такой войне со своими соседями, мессенцами, спартанцы ненадолго выиграли и прогнали их со своей земли.

Беглецы из Мессении поселились в других странах Эллады, а некоторые уплыли на кораблях в Италию — там, в области Регий, давно была колония мессенцев. Беглецов приняли как дорогих сородичей, а царь Регия, Анаксилай, попросил мессенцев помочь ему завоевать город Занклу на острове Сицилия. Если помогут, то пусть и забирают его себе! Мессенцы отогнали в горы живших на Сицилии дикарей, а город Занклу назвали Мессеной. Так и сейчас называется этот итальянский город, а вот что-то не слыхал я ни про одну "Спарту", основанную в каком-либо уголке мира...

Через двести пятьдесят лет спартанцы ухитрились захватить еще одну страну Эллады — Беотию, но вскоре, в 369 году до Рождества Христова, полководец из Беотии Эпаминонд разгромил спартанцев, что называется, наголову. Разгромил так, что о случайной победе и речи быть не могло — Эпаминонд бил спартанцев раз за разом. Треть мужского населения разбойничьей страны лежали мертвыми, так же безнадежно погибла и разбойничья слава "непобедимых".

А "злодей" Эпаминонд, не ведавший законов Ликурга, освободил Беотию, да еще и поставил условие — вернуть Мессению мессенцам! И вернули, некуда было деваться. Мессенцы приехали на родину из других стран Эллады, из Сицилии. Больше к ним спартанцы не совались, все усилия и потери всех трех Мессенских войн пошли прахом для Спарты,

Спарта и ее союзники выиграли Пелопоннесскую войну 431-404 годов до Р.Х. — против Афин, но только по одной очень простой причине: Афины не могли позволить себе разрывать торговые связи, надолго отвлекаться на махание мечами и копьями от более серьезных занятий. Для них было совершенно неприемлемо, что банды спартанцев вторгаются в их страну и подрывают основу интенсивного рыночного хозяйства: сжигают виноградники, вырубают оливковые рощи.

Так монголы завоевывали Китай и Среднюю Азию, а племена германцев — Рим.

Ответные же рейды афинян в Спарту оказались бессмысленными, потому что примитивнейшее хозяйство спартанцев было почти невозможно подорвать или разрушить.

Так не давали результата рейды китайцев в монгольские степи против хун-ну и набеги русских войск на горцев в XIX веке.

Гордиться ли такой победой?

Но мало того... В том же четвертом веке до Рождества Христова македонский царь Филипп изобрел особую фалангу, в которой воины вставали в несколько рядов... и у спартанцев не осталось ни одного шанса выиграть хотя бы самое завалящее сражение. Каждый из них, наверное, мог бы в одиночном бою легко справиться с несколькими воинами Филиппа, но сто спартанцев уже ничего не могли сделать с сотней цивилизованных людей. А тысяча македонцев легко громили тысячу спартанцев.

Завоевания на Переднем Востоке, сделанные сыном Филиппа, Александром Македонским, открыли новую эпоху — эпоху эллинизма. Шло слияние, синтез восточной и греческой культур. Афины (проигравшие Пелопоннесскую войну) стали лидером этого громадного процесса, заложившего основы современной цивилизации. Спарта же приняла в нем ну очень скромное участие.

Общим местом стало приводить пример доблести спартанцев: оборону Фермопильского ущелья. Тогда, в четыреста восьмидесятом году до Р.Х., триста спартанцев во главе с царем Леонидом были поголовно уничтожены персидским войском, но не ушли, открыв проход в Среднюю Грецию, не согласились пойти на службу к персам. Вели себя они и впрямь очень отважно, отбили несколько атак персов, и даже когда персы окружили их, стояли до конца.

Широко известен ответ царя Леонида персидскому парламентеру. Когда персидский парламентер закричал:

— Наши стрелы закроют солнце! Он ответил:

— Что ж, мы будем сражаться в тени.

Прекрасный ответ, все ну прям таки до ужаса героично, ну прям таки до опупения годится для воспитания молодежи в патриотическом духе.

Дебильность — это очень героично?

Менее известна ответная фраза царя Дария... Когда ему доложили, что окруженные спартанцы отказываются сдаться, он пожал плечами:

— Лучников — сюда!

— Прикажи — и мы раздавим спартанцев.

— Нет, я не хочу терять своих воинов. Перестреляйте их.

Через полчаса спартанцы погибли до последнего человека. Со стороны персов потерь не было.

Изобретение даже не огнестрельного, куда там! Изобретение простенького метательного оружия сделало совершенно ненужным весь сверхстарательный отбор самых здоровых, могучих, идиотское воспитание боевых монстров, игры на Платанисте и страшную пропасть Кеаду.

Заметьте — мною движут вовсе не голые эмоции.

То есть эмоции тоже есть. Душа вопиет от бесконечных мучений, тяжелых жертв мессенцев и беотийцев. Поколениями они были вынуждены терять цвет народа в войнах с хищными тварями из Спарты, со стадами обезумевших "павианов". Я им очень сочувствую.

Душе больно от мысли про бесконечные, бессмысленные страдания голодных, замордованных спартанских мальчишек. Мне неприятно, когда детей секут и морят голодом.

Все инстинкты отца встают дыбом при мысли о младенцах, из поколения в поколение погибавших в пропасти.

Но главное в другом: все потери, принесенные спартанцами, бессмысленны. Все потери бессмысленны, а все их усилия ведут в тупик. Спарте было вовсе не нужно ни убивать собственных детей, ни свирепо дрессировать оставшихся, воспитывая из них могучих и тупых убийц. Более того, законы Ликурга были опасны для Спарты, и именно они довели до гибели эту маленькую страну!

Это — совершенно логичный, строгий вывод, основанный на фактах. Этот вывод не зависит ни от моих, ни от чьих-либо еще эмоций.

Эмоциями будет как раз восхищение этими законами, воспевание спартанского строя, спартанских нравов, спартанского образа жизни и так далее. Все это — голые восторги, за которыми решительно ничего не стоит.

А как раз осуждение этих законов, отрицание их, отказ от них продиктован самой что ни на есть железной логикой. Продиктован пониманием и принятием законов, по которым живет и развивается мир.

Вот ведь как... То есть конечно, детей очень жалко. Жертвы агрессии спартанцев вызывают сочувствие, а сами спартанцы — отвращение. Но может быть, как раз эти эмоции — конструктивны?

Может быть, именно они — своего рода "мудрые эмоции", от которых не стоит отказываться? Ведь получается, что жалость к детям, стремление спасти как можно больше новорожденных — это забота о генетическом разнообразии человечества.

Неприятие агрессии, моральная поддержка их жертв становится отрицанием тупикового пути Спарты и подобных ей обществ.

Не всякая эмоция порочна.

Мне могут возразить — мол, Ликург жил до того, как стали известны законы развития общества. Он не знал, что развитие идет через мужскую часть попу-

пуляции, что уничтожение хилых детишек ведет к потере разнообразия, к гибели.

Верно, не знал. Но Ликург выбрал один какой-то набор качеств — и захотел уничтожить всех, кто ему не соответствовал. Он считал, что знает, как надо.

Мы тоже иногда считаем, что нам известна истина в последней инстанции. Что мы знаем, каким "должен быть" каждый человек. И мы тоже не можем представить себе, какие качества потребуются от людей завтра и послезавтра.

Ну кто еще в 1980-м году мог предположить, что самыми успешными людьми на Земле станут те, кто владеет компьютером?! ...Вот и Ликург тоже не мог представить себе даже лук и стрелы — не говоря об автомате.

Ликург плох, а спартанцы совершили ошибку не потому, что неправильно поняли, что надо делать, а потому, что пошли против законов природы. Поэтому они и погибли.

Хотите погибнуть? Идите против законов природы.

В двадцатом веке история повторила нечто подобное Спарте.

Молодежь Германии, "истинные арийцы", долго тренировались; у них были великолепные тела прыгунов и бегунов. Любой из них, если "разбираться" на кулачки или топорами и оглоблями (как на Платанисте), показал бы этим выродившимся англо-саксикам!

Но никто не стал воевать с ними топорами и оглоблями. Не только царю Дарию, но Уинстону Черчиллю и Франклину Рузвельту тоже не хочется терять своих воинов. Юноши-англосаксы проплывают в уютных креслах своих самолетов в нескольких километрах над тренированной в специальных лагерях

молодежью. Отхлебнут кофе, сунут кусок шоколада в рот, прикинут по карте: "Так, мы уже над Берлином", — и потянут на себя рычаги. Вы хотели тотальной войны, ребята?! Вы про это выли на площадях?! Так получайте!

Вот и все.

Не случайно же при виде катапульты схватился за голову, закричал все тот же царь Леонид, герой фермопильского сражения: — О Геракл! Пришел конец храбрости человеческой!

Конец храбрости человеческой, пожалуй что, и не пришел. Но что спартанцам, живущим по законам Ликурга, конец пришел — это уж точно. Жалеть ли об этом? Нет, жалеть надо о другом...

Сколько возможностей, сколько перспектив для своей собственной страны и своего собственного народа выкинули спартанцы в пропасть Кеаду! Там, на дне расселины, тлеют не просто детские косточки. Там незримо лежат огромные материальные ценности — которые могли быть произведены, но произведены никогда не были. Лежат несделанные технические изобретения, ненаписанные книги, несозданные философские концепции, непройденные километры морских и сухопутных путешествий. Все это могло быть, могло прославить Спарту в веках, но не было востребовано и выброшено в пропасть.

Так жалеть ли о сборище олигофренов, так бесславно уничтоживших самих себя?

Многие, как ни странно, жалеют — за века, унесшие кровь и грязь эпохи, сложилась традиция видеть спартанцев эдакими симпатичными красивыми "пейзанами" Древней Греции. О вырождении спартанцев — ни слова ни в "Таис Афинской" Ивана Ефремова, ни во многих других книгах о той эпохе.

Но, нравится это романтикам или нет, Спарта, как и многие другие страны и народы, послужила превосходным примером — как поступать ни в коем случае не надо.

Чтобы общество существовало — оно должно быть разнообразным! А разнообразие — в головах и телах мальчиков и мужчин. Их надо уметь сохранять...

Разнообразие и развитие — в головах и телах мальчиков и мужчин.