|
Будем как дети Персональный раздел Алисканы |
Просмотр темы (новые вначале) |
20.12.2021 18:23 | |
Aliskana |
↓↓ Сад Тантала Сад Тантала (1)
Брайан Стейблфорд Брайан Стейблфорд более известен как автор научно-фантастических произведений, таких как «Империя страха» (1988), «Оборотни Лондона» (1999), «Страдающий ангел» (1991) и «Карнавал разрушения» (1994). Но его интересы намного обширнее. У него есть степень по биологии, докторат по социологии. Он писал книги в области футурологии и роман «Вечный жид». Герой данного рассказа – загадочный Аполлоний Тианский, прославленный как чудотворец в Средиземноморье в 1 веке н.э. Мне кажется, что мы живем в Век Чудес – или жили в таковую, ибо чудеса, о которых толкует молодежь, случались во времена их дедов, когда Клавдий, Нерон и Веспасиан были римскими императорами. Как ни странно, я – вправду дед, родившийся в седьмом году правления Нерона – почти не слышал о чудесах в мое время, когда у всех на устах была философия – во всяком случае, в Коринфе. В наши дни это слово слышно редко – похоже, что люди страстно жаждут чудес. Мое невежество в Век Чудес, в который я жил, представляется еще более примечательным, когда я вспоминаю (так ясно, словно это происходило вчера, хотя с тех пор прошло пятьдесят лет), что присутствовал при одном из самых прославленных чудес, и считался во всех отношениях получившим пользу от этого чуда. Если этот текст прочитают христиане – хотя это вряд ли случится, ибо «грамотный христианин» - это противоречие – спешу сказать, что в нем не описывается чудо их любимого Иисуса. Его распяли больше чем за тридцать лет до моего рождения. Чудотворец, которого мне посчастливилось встретить, - совершенно иной человек: Аполлоний Тианский (2) , соратник коего Дамис из Ниневии написал воспоминания о нем, в которых называл его великим магом. Не знаю, как он это доказывал, но знаю, что Аполлоний презирал его за это, ибо он был истинным философом, не имевшим дело с магическими фокусами, предзнаменованиями и божествами. Мне кажется, что основным результатом фантазий Дамиса была ненависть последователей Иисуса, проклинавших всех чудотворцев, кроме их собственного, как зловещих черных магов. Аполлония уже атаковал некий Moeragenes (3), который не знал его вовсе. Но я – всего лишь седобородый философ, живущий в мире, где годы и мудрость почитаются за ничто. Мне лишь известно, что ложь, рассказанная Дамисом, может исказить память об Аполлонии до конца времен, так что и спустя тысячу лет люди будут знать лишь то, что он творил чудеса и спас глупца по имени Менипп от козней ламии(4) ). Может быть, это правда; возможно, я, Менипп, обманут мыслями о том, что мир - унылое место, которое можно понять лишь отбросив дурацкие предрассудки о поклонении богам и страхе перед демонами. Я признаю, что так запомнил Дамис, и не стану с ним спорить. Однако мне открыто, что большая часть того, что кажется мне истиной, относится к предметам, о которых не знаем толком ни я, ни Дамис, а просто повторяем рассказ Аполлония. Аполлоний родился во время долгого царствования Августа в городе Тиана в Каппадокии. Он получил отличное образование и проявил ранние успехи в искусстве риторики. Он стал философом пифагорейской школы и вскоре прославился проповедями учений этой школы о том, что принесение в жертву животных есть бесполезное злодеяние. Он не ел мяса, носил сандалии лишь из коры, а одежду лишь из льна. Он отказался от наследства, не употреблял денег и дал пятилетний обет молчания, странствуя по свету. Этот обет молчания способствовал его репутации святого, что, в свою очередь, побуждало многих людей искать у него помощи как у целителя, - но он говорил мне, что причиной обета было его желание стать сторонним наблюдателем, дабы лучше использовать глаза и уши во время странствий из Персии в Индию, а затем через Финикию и Палестину в Египет. - Я думаю, что это была глупая идея, - как-то сказал он мне, - но я был молод, а молодые люди склонны мыслить с позиций абсолюта. Я бы никогда не дал такого обета, если бы посетил Египет раньше, чем Индию, и встретил там гимнософистов - нагих философов Фиваиды. Их созерцание излечило меня от склонности к крайностям. - Но ты же не начал есть мясо и носить одежду и обувь животного происхождения, - возразил я. - Ты бы не считал это крайностями, - упрекнул он меня, - не будь ты молодым человеком, никогда не знавшим бедности. Касательно славы Аполлония как целителя и экзорциста - я думаю, что он был так же умен, как любой человек своего времени - это относится к совету, который он дал недужным телом: избегать мяса и медикаментов - и совета, который он дал считавшим себя одержимыми: избегать мяса и магии. Я следовал этим советам всю свою долгую жизнь и считаю, что они помогают исцелить три недуга из пяти, что намного больше, чем следование рекомендациям врачей и мудрецов. Дамис, несомненно, считает иначе - и у него навеоняка есть на то свои причины. И это возвращает нас к моей печальной ситуации, которую Дамис называет колдовством, а я считаю в худшем случае любовным недугом. Аполлоний посетил Коринф в шестдесят лет или чуть позже. Его приветливо приняли в доме философа-киника (5) Деметрия, фанатичного приверженца его доктрин, одним из учеников которого я считался. Мне было двадцать пять лет, и даже Дамис признавал, что я был красив и силен. Дамис ошибся, когда утверждал, что я был помолвлен с богатой иностранкой, называвшей себя финикиянкой. Я вправду был влюблен в иностранку, но она была египетской служанкой по имени Наума, принадлежащей финикийской вдове по имени Галлантис. Галлантис несколько месяцев была гостьей в доме богатого торговца по имени Арад, который много лет знал ее мужа, с которым у него были торговые связи. Арад был отцом Басса - моего ровесника, с которым я вместе вырос, хотя в нашей дружбе чувствовалось напряжение из-за того, что Басс был склонен считать себя философом, хотя был праздным гедонистом. Я считал наши споры разновидностью спортивных упражнений, но Деметрий воспринимал их всерьез и считал, что Басс дурно влияет на всех учеников. Признаюсь, что я вовсе не был лучшим или вернейшим учеником Деметрия. Меня не влекла аскетическая жизнь, которой Деметрий требовал от меня. Хоть это и были скорее повод для самооправдания, но я придпочитал конкурирующие доктрины Басса. Я был приверженцем идеалов философии, но не слишком понимал, какие именно идеалы предпочесть. Разве нельзя мудрецу наслаждаться жизнью во всей полноте? Есть хорошую еду, пить хорошее вино, носить хорошую одежду, любить женщин и даже жениться, одновременно взращивая тягу к искусству и наслаждениям разума? Деметрий утверждал, что это невозможно, но Басс считал иначе. Неприязнь между Деметрием и Бассом стала такой, что Басс захотел похитить меня и привести в свою школу. Ему бы это удалось, если бы не тот факт, что когда я посетил дом Арада месяцем раньше, время, проведенное с Бассом, всегда казалось временем, которое следовало проводить с Наумой. Парадоксально, но аргументы Басса влияли на меня, когда я уходил из дома, - в то время как слова Деметрия всегда были под рукой, чтобы опровергнуть аргументы как можно сильнее.Сам того не зная, я стал самым ценным призом в битве идей между ними двумя - и Наума тоже была вовлечена, хотя она ничуть не интересовалась философией. Ее единственным призванием был танец - Галантис приобрела ее благодаря этому искусству. Даже Дамис из Ниневии не смел утверждать, как порой делал Деметрий, что моя возлюбленная была обычной шлюхой. - Она может быть служанкой, - обиженно заметил я ему, - но Наума слишком драгоценна, чтобы ее можно было просто купить. - Лишь потому, что Галантис сама хочет выйти за Арада, - настаивал Деметрий. - Она хвастается своими служанками перед ним, как опытный рыбак показывает приманку. Но будь уверен, что пока что она не позволит ему их тронуть. - Басс уверяет, что его отца устраивает быть вдовцом, - ответил я Деметрию. - У него есть собственные рабыни. - Басс так говорит, потому что он надеется на это, - возразил Деметрий. - Он опасается, что состояние его отца попадет в хищные руки финикиянки, а он исчерпал кредит у всех ростовщиков Коринфа. Арад может быть царем идиотов, ушедшим на отдых от дел, - но даже он найдет своим деньгам лучшее применение, нежели чем оплата долгов сына. Ты можешь не понимать, каков Басс, - но Арад понимает. Он знает, что с таким аппетитом тот пожрет все богатство, словно саранча - поле пшеницы. Басс вправду выражал скорее надежду, чем веру. В тот же день, когда ему сказали, что Аполлония ожидают в Коринфе, Арад сообщил о предстоящем грандиозном пире в честь помолвки с Галантис. Дамис упоминает о нем в воспоминаниях, как о «свадебном торжестве». Оно было не моим, но я и моя возлюбленная там присутствовали - а также Аполлоний. Дамис уверяет, что Аполлоний применил магию, чтобы сорвать маску с моей возлюбленной и разоблачить ее как ламию - демона-змею, жаждущую выпить мою кровь и пожрать плоть. Он утверждает также, что Аполлоний доказал, что все золото и серебро на свадьбе были простой иллюзией. Аполлоний не делал ничего подобного, и я точно помню, что он не рассказывал такого Дамису. Аполлоний заметил змею, которую не увидели другие гости, и разорвал паутину иллюзий, чтобы помочь мне прозреть, - но «магия», которую он применил, была лишь мудростью и философией. Моя первая встреча с Аполлонием была неудачной, потому что Деметрий представил меня в очень саркастичной манере. - Это Менипп, - сказал он. - Я не знаю, будет ли он и дальше учеником в моей школе, ибо он шныряет в сады Тантала, привлеченный роскошью друга Басса и колдовством египетской чародейки, которая, как мне рассказали, танцует, подобно змее под звуки флейты музыканта. Я помню, что Дамис из Ниневии громко засмеялся, услышав это. Может быть, он поэтому пишет в воспоминаниях, что его мастер советовал мне прекратить «лобызать змею». На самом деле Аполлоний такого не говорил, а поглядел на меня с симпатией, когда увидел, как меня ранили и смутили слова Деметрия. - Это хорошо, когда человек способен пройти через сады Тантала, - сказал Аполлоний. - Как еще можно понять, что их обещания фальшивы, а награды иллюзорны? Придет время судить Мениппа, когда он составит собственное суждение о ценности того, что мелькает перед ним. У меня тоже была приготовлена речь. - Я встретил вчера торговца Арада, - сказал я мудрецу. - Он спросил меня, вправду ли прославленный Аполлоний Тианский собирается прибыть сегодня в Коринф. Когда я ответил, что ты здесь, он сказал, что самое горячее его желание - чтобы вражда между его сыном Бассом и философом-киником Деметрией прекратилась в день его помолвки. Арад сочтет великой честью, если вы с Деметрием придете вместе на праздник благословить его союз с Галантис. Он знает, что ты не ешь мяса и не любишь украшений - но на празднике будет полно хлеба и фруктов, а украшения на празднике будут не с целью оскорбить бедных, а лишь для того, чтобы отметить его счастье. Он страстно желает, чтобы Басс и Деметрий снова стали друзьями, и надеется, что твое благое влияние смягчит горечь между ними. Деметрий нахмурился, но не посмел отвечать прежде, чем услышал знаменитого мудреца. - Передай Араду, что я приду, - сказал Аполлоний, - но предупреди его, что я не стану улаживать чужие ссоры медоточивыми словами. Я философ, а не римский посланник. Моя цель - поиски истины, а не улаживание конфликтов. - Передам, - пообещал я. - Он будет счастлив, что ты почтишь его помолвку своим присутствием. - Так тому и быть, - заявил Дамис из Ниневии, хоть Аполлоний и нахмурился, услышав такую невежливость. - Невозможно примирить идеи Басса с идеями лучших людей, - многозначительно молвил Деметрий. - Он считает, что вовсе не следует умерять аппетиты; но лучший ответ - что люди должны овладеть своими аппетитами. Роскошь - злейший враг на пути к просветлению. Деметрий взглянул на Аполлония в ожидании поддержки; он рассматривал приглашение Арада как очередную стадию битвы с Бассом за мою верность и верил, что Аполлоний поможет ему выиграть битву. Но Аполлоний ответил: «Есть больше одного пути к просветлению - и множество преград, способных помешать поискам истины». Дамис из Ниневии пришел в восторг от этих слов, но я уверен, что он не понял их смысла. Праздничный день был ясным и безмятежным; даже самый суеверный из людей не обнаружил бы предзнаменований грядущего. Я никогда не видел такой великолепной трапезы, как та, которую приготовил Арад: он сделал все возможное для того, чтобы этот день запомнился. Хоть он и не был сейчас таким зеаменитым торговцем, как пятнадцать лет назад, - он не забыл тех дней, когда создавал свою небольшую империю. Его корабли везли богатые грузы из Антиохии, Кейсарии и Александрии и доставляли лучшие товары Коринфа в Анкону и Рим. Он был очень влиятельным и служил примером более молодым последователям. Сам губернатор, Марселий Гато, сидел по правую руку Арадуса. Рядом находились врач, астролог и десяток вооруженных людей под командованием центуриона по имени Каллидий. Ниже губернатора располагались богатейшие люди Коринфа: купцы и землевладельцы. Их имена были всем известны: они руководили торговлей в Коринфе. Почти всех сопровождали сыновья и племянники, которым предстояло унаследовать их богатство и связи. Их было столько, что простые философы - даже столь известные, как Аполлоний Тианский - располагались намного ниже; но Аполлоний не возражал против своего местоположения, и Деметрий проглотил свою гордость. Когда мы сели, Дамис из Ниневии попытался сесть слева от Аполлония на свободное место, но мудрец попросил его сесть справа от Деметрия и указал мне на место, которое Дамис хотел занять. Он попросил меня назвать имена присутствующих, и я сделал это, добавив информацию, которую счел подобающей; кое-что мне пришлось шептать на ухо, дабы не произносить громко того, что не стоило слышать всем. - Губернатор жесток, - рассказывал я, - но умен. Я знаю, что Коринф не пользуется в Риме таким уважением, какого, как считают его жители, он достоин, и Марселий Гато считает его местом ссылки - лучшим, чем небольшой островок в Эгейском море, но не слишком подходящим для человека благородного звания. Он был другом Нерона, но утратил влияние после его смерти и был сослан сюда Веспасианом. Он рассчитывал вернуться после смерти Веспасиана - но с тех пор прошло уже семь лет, и, похоже, его никогда не вернут. - Такова участь большинства друзей Нерона, - заметил Аполлоний. - Он правил, когда я был в Риме, но он не любил меня, и я оставался в Риме недолго. Мои вкусы были слишком суровыми для него, а моя философия - слишком беспорядочной. Он бы предпочел твоего друга Басса. - Басс не скрывает своего отвращения к Риму, - прошептал я. - Даже столь любящий греческую культуру, как Нерон, испытывал бы к Бассу неприязнь. Арад восхваляет империю - но я думаю, что он скрывает свои истинные чувства. - Греки до сих пор считают римлян варварами, - согласился Аполлоний. - Они последовали путями Александра - однако они сохранили то, что утратили последователи Александра. Сидя справа от Аполлония, я невольно видел празднество его строгими глазами. Не будь его позади меня, я бы пьянел от его роскоши, но в его присутствии я ощущал некоторую неловкость и смущение. Галантис была великолепно одета в наряд из шелка и золота, но благодаря Аполлонию я видел, что краска на ее лице скрывала морщины и прочие изъяны ее плоти, вызванные ее годами и бесплорядочной жизнью. Она улыбалась, но ее улыбка казалась мне искусственной, скрывающей беспокойство. Бедный Басс даже не пытался улыбаться. Все знали, что он не желал этой свадьбы, опасаясь, что отец изменит завещание, отдав большую часть богатства новой жене. Возможно, ему бы ничего не дало притворство, что он радуется, - но я все же думал, что он слишком груб. Даже пища казалась мне испорченной, а Аполлоний вообще едва прикасался к ней. Его тарелка оставалась пустой, а нож - чистым. Иногда он брал руками небольшой кусочек. Я не так внимательно наблюдал за ним, чтобы не замечать блюд, которые никогда не пробовал прежде, - но каждый раз, кладя их в рот, я был разочарован: в конце концов, это была лишь пища - и ничего особенного в моих вкусовых ощущениях не чувствовалось. Там было изобилие сладостей - окрашенных в разные цвета и вылепленных в разнообразные формы - но это был лишь сахар и мед, подвергающие опасности зубы тех, кто их пробовал. - Попробуй это, - сказал я Аполлонию, который закончил есть задолго до того, как я выбрал то, что показалось мне интересным, и почувствовал себя неудобно, - сердцевина напоминает апельсин, но можно пососать внешнюю часть, пока она не растворится, - а это должно быть долго. - Спасибо, Менипп, - ответил он, - но я нахожу все эти сласти слишком тяжелыми. Твой учитель сурово отзывался о той девушке, которая сейчас танцует? Это вправду была моя возлюбленная Наума в дивном наряде, в котором я не видел ее прежде, готовая к вечернему представлению. К ее шелковому платью были пришиты сотни серебряных монет, и они звенели. Столы на празднике были расположены в форме перевернутого U, поэтому Наума сначала танцевала в пространстве между двойных концов основания, но медленно передвигалась между рядами, снова и снова пересекая расстояние между концами. Я десятки раз видел этот танец прежде - и наедине, и публично - но этот раз отличался от прочих. Ходили слухи об иудейской принцессе Саломее, обманувшей своего отчима Ирода и потребовавшей в награду голову их пророка, - но я не думаю, что она танцевала чудеснее и обольстительнее, чем Наума на праздновании помолвки Арада и Галантис. Я не замечал, какой шум стоял в комнате, пока он не стих и не наступила пауза между звуками лир и бубнов, сопровождавших ее волшебные движения. Я без колебаний употребляю слово «волшебство». Если оно и было на празднике - то лишь принадлежавшее ей. Если здесь присутствовали заклинания - это были заклинания ее юной плоти, гибкого тела и несравненного мастерства. Любуясь ее танцем, я понимал, почему я люблю ее так горячо и почему прочие мужчины в павильоне имеют все основания завидовать мне. «Змея, околдованная флейтой заклинателя» - говорил Деметрий. Но он был неправ. Возможно, покачивания ее тела напоминали изгибы змеи, а блеск шелка и серебра - сверкание змеи на солнце. Однако было нечто большее в руках и ногах Наумы, в ее кистях и стопах, полных губах и ярких очах. Она была человеческим и божественным созданием. Даже сидя перед мудрым аскетом Аполлонием, я не мог не любоваться ее красотой. Я был уверен, что другие чувствовали подобное, хотя некоторые торговцы отвлеклись, глядя на монеты, которые она начала сбрасывать с платья на край стола. Я бы ощущал бескорыстный восторг, если бы к концу танца она не перепрыгнула через стол и не прижала свои накрашенные уста к губам Арадуса. Я не мог превозмочь ревнивой ярости при виде того, как он пылко ответил на ее поцелуй. Разумеется, этот похотливый жест можно простить человеку в день его помолвки, но я помнил, как Деметрий упоминал об искусном рыбаке и том, что Галантис использовала своих рабынь для завлечения жениха. На мгновение свадебный пир мне вправду показался садом Тантала, обещающим столь много, но лишь иллюзорное, - но я вспомнил, что Деметрий хотел, чтобы я видел все именно в таком свете, дабы остаться в его школе киников навсегда. А хотел ли этого я сам? Я смотрел на длинные столы, на возвышение, где сидел Басс, - но не мог поймать его взгляд. Он был слишком поглощен лицезрением Наумы, которая выскользнула из объятий Арада ради поклона. Снова раздался взрыв аплодисментов. Я взглянул на Арада и увидел, как он бьет ладонью по столу. Его род был закрыт, но на лице - выражение блаженства. Я не мог его вынести и отвернулся к Аполлонию. - Несомненно, вы видели такие танцы и прежде во время путешествий, - сказал я ему, пытаясь говорить спокойно и размеренно. - В Египте и в Индии, - ответил он, - но не в Риме. Нерону меньше нравились танцы очаровательных девушек, чем вашему хозяину. Он говорил мягким голосом. Я глядел ему в лицо, думая, мог ли человек столь почтенного возраста ощущать сладострастие или просто вспоминал времена молодости - но в это время шум за столом вновь изменился, превратившись их аплодисментов в крики ужаса. Лишь после появления центуриона я понял, что произошло. Калидию пришлось обнажить меч, чтобы освободить место и позволить его охранникам унести извивающееся тело Арада. Его вынесли из дома в сопровождении врача Марселлия Гато. Если бы Арад умер в другой день, я бы не обращал внимания на слухи и болтовню рабов. Я бы никогда не узнал правды. Но в тот день в Коринфе был Аполлоний Тианский, прославленный как несравненный целитель. Через четверть часа Марселлий Гато отправил к нему гонца с просьбой помочь его собственному доктору; так как я был рядом, я тоже пошел с ним вместе с Деметрием и Дамисом. Дамиса и меня не подпустили к ложу больного, поэтому мы не видели, что происходит с Арадом. Но когда Деметрий вернулся в прихожую, мы поняли, что положение серьезно. - Он умирает, - сказал Деметрий. - Ни один целитель не может ему помочь. - Вы недооцениваете мастера, - ответил Дамис. - Я видел, как он совершал чудеса. Деметрий покачал головой. - С этим человеком случился припадок, - сказал он. - Он перевозбудился, любуясь непристойным танцем этой проклятой девицы. Вы видели, как жадно он ответил на ее поцелуй. Вот урок для тебя, Менипп! Мне было горько от его попытки превратить несчастье в обвинение, но я не успел ответить. Басс прибежал из комнаты, его лицо было искажено яростью. Он остановился, увидев меня, - но я думаю, что он бы остановился перед любым, кто был способен его выслушать. - Колдовство! - крикнул он. - Его убило подлое колдовство! Его убила эта колдунья! Менипп, ты должен помочь мне выгнать ее из Коринфа! Я выслушал его речь с печалью. Басс не слишком любил Арада при жизни - но в конце концов отец есть отец. Я не верил, что Галантис хотела убить своего жениха перед самой свадьбой, либо что она повинна в колдовстве и может убить с помощью прокляться, - но моим первым порывом было успокоить друга. Я направился к нему, но Деметрий тронул меня за плечо. - Остановись! - сказал он. - Этот человек обезумел! - Обезумел? - раздался новый голос из опочивальни, и я узнал Галантис. - Лишь у одного человека была причина для убийства, и он перед нами. - Она указала на Басса длинным ногтем. - Он боялся утратить свои богатства и поспешил нанести удар, лишив тем самым отца нескольких лет счастья. Чудовище! Отцеубийца! Обвинение Басса изумило меня, но слова Галантис поразили меня, словно гром. Я не верил, что финикиянка говорила всерьез - я думал, что ее слова вызваны жуткой помесью печали и гнева - печали из-за гибели жениха и гнева, вызванного обвинениями в колдовстве. Пока я направлялся к Бассу, Дамис и Деметрий направлялись к Галантис. Они не трогали ее, но она увидела их приближение. - Смотри! - крикнула она Бассу. - Они знают, кто ты такой! Скоро это узнают все! В своих воспоминаниях Дамис написал, что Аполлоний обвинял Басса и называл его отцеубийцей, но это Дамис и Деметрий стояли рядом с разъяренной финикиянкой и поддерживали ее слова своими взглядами, когда я вцепился в Басса, надеясь, что он не ответит насилием на обвинение. Деметрий поймал мой взгляд и молча спросил меня, на чьей я стороне, - но Дамис открыл рот, и его речи были непохожи на слова миротворца. Лишь Дамис знает, что он собирался сказать, но подозреваю, что он приписывает Аполлонию свои собственные измышления. В это время подошел Марселлий Гато и приказал замолчать обеим сторонам. - Замолчите! - крикнул он. - Это мое дело - выяснить, произошло ли убийство и кто его совершил. Вы что - оба сошли с ума? Что бы вы ни думали или чувствовали - замолчите хотя бы, пока несчастный лежит на своем ложе, сражаясь за жизнь! В ответ на этот приказ Басс развернулся на каблуках и вышел. Он не оглянулся на меня и тем более не предложил мне следовать за ним. Я не мог удержаться от мысли, что такое поведение не подобает философу и даже просто здравомыслящему человеку. - Человеку следует быть хозяином своих чувств, а не их рабом, - не смог удержаться от искушения Деметрий. Он взглянул на меня. Я ничего не ответил, глядя на землю под ногами. Галантис вернулась в спальню к жениху. Губернатор последовал за ней. Я не слышал громких голосов оттуда - лишь тихую беседу. - Мой господин выяснит истину, - высокопарно молвил Дамис. - Ничто не ускользнет от него, хотя низшие люди были бы обмануты. - Он не назвал этих «низших», хотя понятно, что презрение к римским выскочкам не ограничивалось лишь Грецией. Возможно, что жители Ниневии и Вавилона - империй, павших перед Александром, как империя Александра пала перед Римом, - рассматривали римлян столь же сурово. Наконец Аполлоний пришел в сопровождении врача и астролога. Марселлий Гато и Каллидий шли позади него вместе с управляющим. - Это был обычный приступ, - предположил врач, - вызванный возрастом и волнением. - Не уверен, - ответил астролог, - здесь имело место колдовство. Я ощущаю его присутствие. Губернатор, привыкший к таким спорам, раздраженно вздохнул. - Что скажешь, каппадокиец? - спросил он Аполлония. - Я видел такие признаки прежде, - ответил тот. - Когда у человека репутация целителя, его часто зовут к больным и умирающим, и он умеет распознавать признаки. Это загадочный случай, и я никогда не видел столь тяжких знаков прежде, но могу сказать, что колдовства здесь не было. - Яда тоже, - быстро отозвался управляющий. Он так волновался за свою область ответственности, что отвечал, не дожидаясь вопроса. - Верно, - сказал Марселлий Гато. Он сидел позади Арада, брал пищу с тех же тарелок и пил вино из тех же бокалов. - Пищу пробовали, - проворчал Каллидий. - Когда на пир приходит римский губернатор, пищу пробуют - даже в Коринфе. - Тон его голоса несправедливо подразумевал, что Коринф не безопаснее, чем Дамаск или Кастра Регина (5). - Я чувствую колдовство, - повторил астролог, несмотря на возражения Аполлония. - Что бы ни говорил каппадокиец... - Глупости, - произнес врач. - Естественный припадок. Этот человек слишком бурно предавался наслаждениям. Злоупотребление пищей и вином приводит к истощению. - При этих словах он поглядел на Аполлония, видимо, ожидая поддержки. Однако мудрец ничего не сказал, хотя Деметрий решительно кивнул. Губернатор тоже смотрел на Аполлония. - Это правда, философ-мудрец? - спросил он. - Был ли причиной смерти торговца его образ жизни? В следующий момент мне показалось, что я увидел тень усмешки на устах Аполлония. - Я думаю, что твое описание точно, господин, - сказал он. Губернатор благодарно наклонил голову. - При отсутствии свидетельства обратного, - произнес он, глядя на астролога и выделяя слово «свидетельство», - мне представляется, что перед нами случай естественной смерти. Когда сын и невеста успокоятся, я их выслушаю. Но если они решат продолжить обвинения и выдвинуть их перед Римом, - им лучше будет предъявить доказательства, ибо я не потерплю безосновательной клеветы. Он переводил взгляд с астролога на врача и управляющего, затем с Аполлония на Деметрия и Каллидия, и наконец с Дамиса на меня. Он знал, что его слова передадут Бассу, и явно желал этого. Затем уже спокойнее он обратился к Аполлонию: - Сейчас вам лучше уйти, мудрый философ. Аполлоний кивнул и позволил Деметрию увести его. Я последовал за ними вместе с Дамисом из Ниневии. Аполлония не позвали дать иные свидетельства об этом случае. Басс не выдвигал больше обвинений против Галантис, а она против него - но слухи не прекращались. К просветлению есть барьеры, но не к сплетням. В городе шептали, что Арад умер от колдовства или яда, и погубил его Басс ради сохранения наследства. Выяснилось, что завещание Арада не было изменено в ущерб Бассу, хотя покойник оставил письмо с просьбой к сыну быть щедрым по отношению к Галантис, - и это добавило новой почвы для слухов. Тот факт, что Галантис приняла ситуацию, был истолкован как то, что Басс заплатил ей за молчание. А кое-какие болтуны заходили так далеко, что утверждали, будто Басс и Галантис сговорились вместе убить Арада, так как были тайными любовниками и хотели разделить наследство. Следующие два дня мне надоедали люди, знавшие, что я был рядом с Аполлонием, когда он находился возле ложа Арада. Они меня утомили, ибо мне хватало своих забот. Моим первым желанием после того, как я оставил Деметрия и Аполлония, было разыскать Науму - но я нигде не мог ее найти. В доме Арада царил такой хаос, что у меня не было возможности продолжать поиски, и я решил отложить их до завтра. Но когда я возвратился на следующий день и по-прежнему не обнаружил ее следа, я всерьез обеспокоился. Галантис сказала, что она не знает, где Наума, и, казалось, ее это ничуть не волнует. Прочие слуги не видели, как она уходила, и не знали, куда она могла деться. Я не верил, что она могла покинуть город, не попрощавшись со мной, но в городе не было и ее следа. Это было тайной - и, как я думал, большей, чем смерть Арада. Ясно, что эти два события связаны, - и поползли слухи, что Наума была орудием Басса и Галантис, и ее отослали, чтобы она не рассказала о том, что ей известно. Я был уверен, что это неправда, так как Басс клялся мне, что он ничего не знает о местонахождении девушки. Но я был очень взволнован происходящим. В конце концов я решил поговорить с Аполлонием. Я чувствовал, что следует говорить с ним наедине, ибо я знал, что Деметрий очень сердится на меня, и подозревал, что Дамис насмехается надо мной. Ожидая возможности беседы, я старался рассматривать ситуацию глазами философа, дабы не выглядеть глупцом перед Аполлонием. На вторые сутки после пира я наконец смог остаться наедине с Аполлонием. Деметрий и Дамис ушли спать - даже философам-киникам требуется сон - но Аполлоний превзошел их в самообладании. - Я нуждаюсь в твоей благословенной мудрости, - сказал я. - Возможно, - согласился он. - Пойдем прогуляемся и постараемся понять, какое благословение мы сможем извлечь из беседы. При лунном свете мы направились по склону холма в южной части города. Мы остановились возле хребта, с которого были видны крыши домов и набережные, где нагружались и разгружались торговые суда. По дороге я рассказал ему все: не просто, что Наума исчезла, а все. Что я чувствовал по отношению к ней, как слабела моя вера в доктрины Деметрия, заставляя внимательнее прислушаться к доводам Басса. Я рассказал, что не понимаю, почему философы не могут жить, как прочие люди, и почему им лучше не жениться. Я рассказал, что не понимаю, почему любовь угрожает спокойствию ума, хоть я и начал понимать, почему поднимающиеся страсти уничтожают это спокойствие. - Мне кажется, что спокойствие твоего ума не было полностью уничтожено, - сказал Аполлоний. - Менипп, чего ты боишься больше всего? Того, что ты больше никогда не увидишь свою прекрасную танцовщицу, - или что по ймешь, что она вовсе не такова, какой казалась? Я сделал паузу, прежде чем ответить, ибо знал, что от моего ответа будет зависеть его мнение обо мне. Наконец я произнес: - Больше всего я боюсь, что ее могли убить, чтобы помешать ей рассказать то, что она знала о смерти Арада. Я понимал, что мой ответ рискован, - но я помнил, что Аполлоний ответил на вопрос о причинах смерти Арада, а также призрак улыбки на его устах. - Не думаю, что тебе стоит бояться этого, - сказал Аполлоний. - А если она жива, но не думает о тебе? Подозреваю, что большинство мужчин мечтали бы, чтобы она так любила их, что лишь смерть может их разлучить. - Я бы предпочел, чтобы она была жива, - сказал я. Надеюсь, что я говорил правду. - Даже если бы оказалось, что она лишь забавлялась мной, пока не настало время ей поступить, как пришлось. - А как, по-твоему, ей пришлось поступить? - спросил он, хотя мы оба знали ответ. Я не смотрел ему в глаза, но ответил. - Когда в конце танца она поцеловала Арада, - она что-то передала ему из уст в уста. Какое-то сладкое лакомство. Под его оболочкой скрывался яд, который Арад проглотил. Аполлоний ничего не ответил. Он оглядел Коринф так, словно взвешивал его - и не просто Коринф, а то, что он означал: его историю; его торговлю; его роль в деяниях империи. - Какого рода яд это был? - спросил я. - Я видел подобные признаки раньше, - ответил он наконец. - При змеиных укусах - обычно египетской кобры. В Александрии это называют «последней лаской Клеопатры». - Аспид, - произнес я. - Меня поразило, пока я ждал Арада, - продолжил Аполлоний, - то, что укус змеи редко бывает роковым. Я видел лишь детей, умерших от укуса египетской кобры. В Индии водятся большие змеи - их называют гамадриады - их укус опаснее, но заклинатели их не страшатся. Трудно понять, правдивы слухи или нет, - верно, Менипп? Не стоило подтверждать мое согласие с этим утверждением. - Вряд ли она знала, что делает, - сказал я, - иначе она бы не взяла в рот такой опасный состав. Если ей приказала ее госпожа - то почему? Если ей заплатили - то кто? И как получили яд? Ближе, чем в Палестине или Персии, не водятся кобры. - Я внимательно смотрел на заклинателей змей в Индии, - сказал мне Аполлоний. - Они бы не выдали мне своего секрета, даже если бы я не соблюдал в то время обета молчания, поэтому я решил раскрыть его самостоятельно. Я сотворил для этого игру - я создавал множество игр, когда соблюдал мой дурацкий обет. Сначала я решил, что они просто достаточно быстры, чтобы избежать ударов своих игрушек. У них есть существа по имени мангусты, убивающие кобр быстро и ловко. Затем я подумал: возможно, заклинатели научились переносить укусы змей безболезненно. Наконец я застиг врасплох одного заклинателя, когда он готовил свои игрушки. Он цедил яд в деревянную чашу, извлекая всю его суть. У него было всего пять змей; я понял, что концентрация яда в чаше гораздо сильнее, чем при обычном укусе - я подумал тогда, что он предназначал свое зелье для продажи. Может быть, его сцеживали во флакон или подмешивали в сладкий сироп, вроде того, который ты предлагал мне попробовать среди тех ужасных сладостей. Сладости не казались мне ужасными, когда я сосал их на пиру - но показались таковыми, когда я говорил с Аполлонием. - Кто дал их ей? - хотел я знать. - Галантис? - Галантис ничего этим не выигрывала. Теперь она зависит от щедрости Басса - а ты знаешь не хуже меня, чего это стоит. - Значит, Басс? Он был настолько отчаянным? - Ты знаешь не хуже меня, - повторил Аполлоний. - Не верю. Если бы он хотел избавиться от отца, он бы выбрал более подходящие время и способ. - Кто же остался? - спросил он. Я вспомнил тень его усмешки. Он уже вынес приговор: образ жизни Арада стал причиной его гибели. - Марселл Гато? - предположил я. - Возможно ли, что губернатор убил Арада? Ты поэтому ничего не сказал, когда он утверждал, что убийства не было? Ты опасался, что он поразит тебя, если ты его обличишь? - Я думаю, что он узнал руку умельцев, как и я, - ответил Аполлоний. - Может, ему следовало это сделать. Кое-кто в Риме считает, что это хорошая идея - оставить изгнанников000 в ссылке. Скорее всего, убийца - Каллидий. Именно он предложил мне осмотреть тело и внимательно прислушивался к моим ответам. Думаю, мы с ним поняли друг друга. Я - старый философ, он - честолюбивый центурион - у нас не было причин ссориться. Похоже, что они с девушкой были в сговоре. Ты должен на это надеяться, если ты сказал мне правду. Простую пешку бы убрали, но не искусную исполнительницу, чьи услуги могут вскоре понадобиться снова. Я думал об этом минуту-другую, прежде чем задать следующий вопрос. - Но почему? Зачем Риму смерть Арада? - Я философ, а не оракул, - ответил Аполлоний. - Я могу лишь догадываться. Мне незачем было говорить ему, что я ценю его философские догадки выше предсказаний оракулов. Я лишь попросил его: «Продолжай». - Нам следует рассмотреть время и место, - сказал он. - Убийцы обычно работают ночью - грубо и секретно. Если же они работают днем - у них на то есть особые причины. Если Гато должен был найти смысл в происшествии - значит, другие тоже могли. Это было не просто убийство - а прекращение свадебного пира двоих людей, связанных деловыми отношениями. Ты внимательно смотрел на монеты, падающие с платья танцовщицы? - Нет, - признался я. - Я никогда не пользовался деньгами, - сказал Аполлоний. - Это всегда было предметом гордости - но, возможно, также упрямым нежеланием покориться соблазну. Деньги ведь так привлекательны, правда? Такое дивное изобретение! Что бы мы ни говорили о военном гении Александра - подлинное сердце греческой имерии - монета. До Афин все города выращивали свой урожай на своих полях; Афины первыми получили пищу благодаря торговле, предлагая мастерам создавать товары на продажу, а именно деньги сделали рынок возможным. Через четыре столетия после Солона (6) афинская драхма обрела свою реальную стоимость: шестьдесят семь крупиц серебра перед Александром, шестьдесят пять - после. Затем пришел Рим. Денарий обрал реальную стоимость, когда Август стал императором, но Тиберий и Клавдий опустили ее, а Нерон это завершил. Теперь ценность монеты определяется влиянием императора, голова которого отчеканена на ней, а не стоимостью металла, из которого она изготовлена. Любой, кто способен изготовить сплав и штамп, может увеличить стоимость металла в четыре или пять раз благодаря изображению императора. Так они творят небольшое чудо - и чудо заключается также в том, что римляне не возмущаются таким самоуправством. Они считают фальшивомонетничество гнилью, способной разъесть империю изнутри, не желая признавать, что подлинная гниль - заявление, что авторитет императора придает монете больше ценности, чем ее реальная стоимость. Я не знал наверняка, что Арад был фальшивомонетчиком, но это было более чем вероятно. Коринф лежал на торговых путях, связывающих Рим с востоком, на землях, возмущавшихся римским владычеством даже больше, чем греческим. С тех пор, как Нерон резко снизил стоимость монет, каждый работник по металлу в Малой Азии желал обрести преимущество посредством увеличения прибыли в торговле. Каждый влиятельный торговец принимал в этом участие - и Марселл Гато также. - Не все то золото, что блестит, - прошептал я, - а искры - не серебро. - Я не буквально имел это в виду, и Аполлоний понял это. - Она достаточно любила тебя, - мягко сказал он. - Ты красивый юноша. Но она всегда знала, что ты философ. Ты философ, Менипп, что бы ни думал Деметрий. К просветлению ведут больше одного пути, и на этих путях больше одной преграды. Будь киником любой ценой - но также и реалистом. Люби, если можешь; женись, если должен; но выбирай любимых и жену столь же тщательно, сколь ты выбираешь философию. На каждом рынке есть фальшивые монеты, и вряд ли это когда-либо изменится. Он все еще смотрел на дальние набережные поверх крыш. - Говорят, что Коринф был великим городом прежде, чем пришли римляне, - размышлял я. Я не закончил мысли. Все города были великими до прихода римлян - а торговцы честными, а свиньи умели летать. Аполлоний больше ничего не сказал. Он ждал, пока я начну двигаться дальше. И я пошел. Я двигался вниз вдоль холма, размышляя об убийстве, справедливости и любви. Я не спрашивал Аполлония, почему он не заявил, что Арад убит, предпочитая неверное толкование своих слов. Он не опасался мести; просто он был философом. Рим был убийцей, а фальшивые деньги - причиной; Рим также был законодателем и изготовителем фальшивых денег. Аполлоний стоял в стороне от этого: истина, которую он искал, была глубже и тоньше. - Человек не должен так отрекаться от себя, как ты, в поисках мудрости, - сказал я ему, защищаясь. Я взвешивал каждое слово, но был увлечен собственным безрассудством и скорее утверждал, чем спрашивал. - Даже у мудреца в сердце есть место для радости и удобства. - Возможно, - ответил он. - В юности я столь безжалостно очищался, что не позволял себе подобных желаний, но ты можешь пойти лучшим путем. В любом случае ты можешь найти свой собственный путь. Учись у Деметрия и Басса всему, чему можешь, - но в итоге именно тебе придется идти, действовать и доказывать. Я знал это. Я и сейчас это знаю, и я доволен тем, кто я есть. Я не хотел быть магом или пророком даже в Век Чудес. - Я так люблю ее, - сказал я ему, когда мы завершили путь. - Я боюсь, что без ее любви я никогда не стану тем, кем бы мог быть. - Может быть, она вернется, - сказал он добрее, чем я заслуживал. - Если она любит тебя, она вернется. Конечно, она не вернулась. Авторское примечание: Единственный рассказ о жизни Аполлония Тианского, сохранившийся до нашего времени, написан Филостратом в 3 в. н.э. Он якобы основан на воспоминаниях, составленных Дамисом из Ниневии, - учеником и спутником Аполлония, хотя некоторые комментаторы предполагают, что их никогда не существовало и Филострат придумал их, чтобы придать своему фантастическому рассказу больше правдоподобия. Мысли, приписанные в этом рассказе Мениппом Дамису, получены от Филострата. (1)Тантал Сын*Зевса*и фригийской царицы Плуто (или сын Тмола[1]; по Ксанфу Лидийскому, сын Гименея[2]), его жена Диона[3], или Стеропа[4], или*Еврианасса, отец*Пелопа*и*Ниобы, а также*Бротея. Как любимец*богов*Тантал имел доступ к их советам и пирам[5]. Он возгордился столь высоким положением и за оскорбление, нанесённое богам, был низвергнут к*Аиду. По одной версии предания, он разгласил тайные решения Зевса 0либо рассказывал людям мистерии богов, по другой*— похитил со стола богов*нектар*и*амброзию, чтобы дать их отведать друзьям[7]. По третьей*— совершил клятвопреступление, чтобы овладеть золотой собакой, похищенной для него из храма Зевса. Тантал принес ложную клятву, что не брал у*Пандарея*золотую собаку Зевса, за это Зевс сразил его молнией и навалил ему на голову гору*Сипил. Наконец, есть миф, согласно которому Тантал, испытывая всеведение богов, убил своего сына*Пелопа, приготовил блюдо из его мяса и подал его пирующим богам. Те, однако, сразу поняли замысел Тантала и воскресили убитого. Он остался, правда, без лопатки, которую в рассеянности съела*Деметра, погружённая в печаль по своей исчезнувшей дочери*Персефоне. По ещё одному сказанию, Тантал жил в*Пафлагонии*и раскрывал людям тайны богов. Став ненавистен богам, был изгнан из Пафлагонии*Илом[11], после того как воевал с Илом и был побежден им. Согласно греческому писателю и историку II*в. до*н.*э. Деметрию из Скепсиса, источником богатства Тантала были рудники во Фригии и Сипиле[12]. Согласно историку Демоклу, в его царствование происходили землетрясения, которые разрушили гору Сипил, а Трою затопило волнами. Землетрясение, разрушившее Трою VI, зафиксировано археологически[14]. «Танталовы муки» Согласно*Гомеру, Тантал испытывает в подземном царстве нестерпимые муки голода и жажды. Стоя по горло в воде, он не может достать воды и, видя близ себя роскошные плоды, не может овладеть ими: как только он открывает рот, чтобы зачерпнуть воды, или поднимает руки, чтобы сорвать плод, вода утекает и ветвь с плодами отклоняется[6]. Отсюда пошло выражение «танталовы муки». (2)Аполлоний Тианский - Apollonius of Tyana Древнегреческий философ Аполлоний Тианский (Древний Греческий : Ἀπολλώνιος ὁ Τυανεύς; ок. 15 - ок. 100 н.э.), иногда также называемый Аполлоний Тианский , был грекомнеопифагорейцем философ из города Тиана в римской провинции Каппадокии в Анатолии. (3)Moeragenes - Автор «Воспоминаний о маге и философе Аполлонии Тианском» Моэраген и Филострат: два -взгляда на философа. Моэраген считал Аполлония шарлатаном и колдуном. (4)Ламия - (Λαμϊα);*1)*в*греческой*мифологии*чудовище.*Некогд а*Л.*была*возлюбленной*Зевса.*После*того*как*ревни вая*Гера*убила*детей*Л.,*та*была*вынуждена*укрытьс я*в*пещере*и*превратилась*в*кровавое*чудовище,*пох ищавшее*и*пожиравшее*чужих*детей.*Так*как*Гера*лиш ила*её*сна,*она*бродит*по*ночам.*Сжалившийся*над*н ей*Зевс*даровал*ей*возможность*вынимать*свои*глаза ,*чтобы*заснуть,*и*лишь*тогда*она*безвредна* (4)Киники - Ки́ники*(др.-греч.*κῠνικοί, от*κύων*(собака) и/или*Κῠνόσαργες*(Киносарг, холм в Афинах);*лат.*Cynici), кинизм*— одна из наиболее значительных*сократических*философских школ. Идеи кинизма: Аскесис*(ἄσκησις), способность к самоотречению и перенесению трудностей. Аскесис киников*— предельное упрощение; предельное ограничение своих потребностей; отстранённость от того, что не является предельно необходимым по функции человека как живого существа; «сила духа, характера». Апедевсия*(ἀπαιδευσία), способность к освобождению от догм религии и культуры. Апедевсия киников*— отстранённость от культуры и общества. Киники считают, что культура (в частности, письменность) делает знание мёртвым; таким образом, необразованность, невоспитанность и неграмотность считаются [кинической] добродетелью. Автаркия*(αὐτάρκεια), способность к независимому существованию и самоограничению. Автаркия киников*— независимость и самостоятельность, отказ от семьи, отказ от государства. (5)Castra Regina - Регенсбург, крепость в Германии. (6)Соло́н*(др.-греч.*Σόλων; между 640 и 635 до*н.*э.,*Афины*— около 559 до*н.*э., там же)*—*афинский*политик, законодатель и*поэт, один из «семи мудрецов»*Древней Греции. |
06.12.2021 12:01 | |
Рыжий Кот |
((где я вчера был!...)) Когда шёл на спектакль, уловил по названию только жанр - детектив. Когда началось действие - полезло, попёрло из всех пор, из всех щелей: ЭТОТ ЗАБЫТЫЙ ВКУС АНГЛИЙСКОГО ДЕТЕКТИВА! Который не спутаешь с французским, американским, итальянским - а отечественные уже сами распадаются на отдельные вкусы. И хочется сразу узнать - "автора!" - и начинаешь уже тормозить и ловить ПРОЦЕСС раскручивания сюжета. "Чорт побери!" - когда я последний раз наслаждался ПРОЦЕССОМ развития сюжета!? а не - быстро вычислить "кто убийца?", поюморить над автором ("какой я умный!") и, "испытывая чуwстwо hлубокоhо удоwлетворения, тце", перейти к другому сюжету. Нет! "Но сам процесс!". |
11.11.2021 20:35 | |
Aliskana |
↓↓ Стивен Сейлор "Белая лань" THE WHITE FAWN Steven Saylor Впервые Сейлор ввел привлекательного персонажа Гордиана-сыщика в романе «Римская кровь» (1991 г.). Благодаря своему уму и хитроумию Гордиан завоевал славу лучшего следователя Рима. Он жил во времена Цицерона, 80 лет до н.э. Сейлор написал множество романов о нем: «Оружие Немезиды» (1992 г.), «Загадка Катилины» (1993 г.), «Прыжок Венеры» (1995 г.) и «Убийство на Аппиевой дороге» (1996 г.), а также достаточно рассказов, чтобы составить несколько сборников. В этом рассказе действие происходит в Риме и восточной Испании в 76 г. до н.э. Старый сенатор был дальним родственником моего друга Луция Клавдия, и раньше они близко общались. Лишь по этой причине я согласился встретиться с сенатором – из уважения к Луцию. Когда на пути к дому сенатора Луций обмолвился, что дело касается Сертория (1), - я прищелкнул языком и чуть не повернул обратно. Я даже подумал, что все это не приведет к добру. Назовите это предчувствием, если хотите, - если вы верите, что такая вещь, как предчувствие, существует. Дом сенатора Гая Клавдия располагался на Авентинском холме – не в самом роскошном районе Рима. Однако множество старых патрицианских особняков теснилось среди мелких лавок и новейших безобразных многоквартирных домов, выросших вокруг холма. Фасад дома сенатора выглядел скромно, но это ничего не значило: жилища римских аристократов часто выглядят непритязательно – по крайней мере снаружи. Трясущийся привратник узнал Луция (мог ли быть в Риме еще кто-то с таким сияющим круглым лицом, растрепанной рыжей шевелюрой и веселыми зелеными глазами?) и сразу проводил нас в атриум (2), где булькал и плескал фонтан, но приносил не слишком много прохлады в безоблачный летний день. В ожидании хозяина мы с Луцием прогуливались из угла в угол небольшого квадратного садика. В такой жаркий день ставни всех выходящих в атриум комнат были распахнуты. - Похоже, что у твоего родственника сейчас тяжелое время, - сказал я Луцию. Он поджал губы. - Отчего ты так решил, Гордиан? Я ничего подобного не говорил. - Посмотри, в каком состоянии дом. - Это прекрасный дом. Гай построил его в юности и жил в нем с тех пор. - Он чересчур скудно украшен. - Ты видишь в нишах бюсты благородных предков, - возразил Луций, приподняв нос. - Какие еще украшения требуются в доме патриция? - Несмотря на добродушный характер, Луций порой вел себя как сноб. - Но я думал, что твой родственник - любитель искусства. Либо им был. - Почему ты так думаешь? - Взгляни на мозаичный пол, на его замысловатые узоры из листьев. Какая изысканная работа! Посмотри также на картины на стенах в некоторых комнатах. На них изображены сцены из «Илиады». Даже отсюда мне видно, что это работы очень высокого уровня. Луций поднял глаза. - Я говорил тебе, что у Гая отличный вкус. Но почему ты думаешь, что у него сейчас тяжелое время? - Потому что я не вижу многих вещей. - Ну, Гордиан! Как ты можешь утверждать, что чего-то недостает в доме, куда ты пришел впервые? Я вижу то же самое, что и ты, и утверждаю, что дом достойно меблирован. - О да, вполне достойно. Но я ожидал бы большего от человека, построившего такой дом и заказавшего такую мозаику. Где мебель, украшенная ручной ковкой? Я вижу самые обычные изделия, которые можно приобрести на улице Плотников. Где картины в изысканных рамах, портреты и буколические сцены, столь модные сейчас? - Что заставляет тебя думать, что Гай их приобретал? - Я вижу выцветшие прямоугольники на стенах, где они висели! И опустевшие пространства вместо статуй на постаментах в центре фонтана. Там были изображения Дианы или дискобола? - Пьяного Геркулеса. - Такие ценности не исчезают из дома патриция без причины. Этот дом напоминает опустевший гардероб или матрону, лишенную украшений. Где урны, вазы, драгоценные мелочи, которые всякий ожидает видеть в доме богатого сенатора? Видимо, ушли к сборщику счетов? Когда твой родственник их продал? - За последние несколько лет, - признался Луций со вздохом, - одно за другим. Я думаю, мозаики и настенные картины тоже бы ушли, если бы они не были частью дома и их было возможно снять. Гражданская война дорого обошлась Гаю. - Он встал не на ту сторону? - Напротив! Гай был верным сторонником Суллы (3). Но его единственный сын, который был моим ровесником, женился на даме из семьи сторонников Мария (4) и был запятнан родством жены. Он был обезглавлен, когда Сулла стал диктатором. Он оставил наследника - внука Гая по имени Мамерк, которому еще нет двадцати. Гай стал его опекуном, но ему пришлось также принять на себя долги сына, которые его разорили. Бедный Гай! Гражданская война расколола его семью, лишила сына и оставила его банкротом. Я посмотрел вокруг. - Но сам дом весьма дорог. - Это единственное, что у него осталось. А богатство пропало. Боюсь, что молодой Мамерк тоже. - Внук? - Он уехал в Испанию. Это разбило сердце его деда. - В Испанию? Ах, вот почему ты упоминал Сертория... Гражданская война тянулась шесть лет. Марий проиграл. Сулла победил и стал диктатором. Он избавился от врагов, реорганизовал правительство и ушел в отставку, оставив верных приближенных жестко контролировать сенат и магистраты. Марианцы - те, кто выжили после проскрипций - низко пали. Но в Испании еще тлел последний очаг мятежа под предводительством Квинта Сертория. Изменивший генерал не просто отказался подчиниться, но провозгласил себя законным правителем Рима. Недовольные военные и сенаторы - сторонники Мария - сбежали из Рима и присоединились к правительству в изгнании Сертория. Кроме своих легионов, Серторий привлек на свою сторону также местное население. Поэтому Серторий обладал в Испании сильной властью, которую римский сенат не мог ни игнорировать, ни искоренить. - Ты говоришь, что юный Мамерк бежал в Испанию, чтобы присоединиться к Серторию? - Похоже, что так, - Луций наклонился, чтобы понюхать розу. - Какой дивный аромат! - Значит, Мамерк отказался поддерживать деда и остался верен семье матери? - Видимо, так. Гай в полном отчаянии от юношеского безумства Мамерка! У сторонников Сертория нет никакого будущего! - А какое будущее могло быть у Мамерка, если бы он остался в Риме с Гаем? Ты же сказал, что он разорен! - Это вопрос верности, Гордиан, и семейной чести, - медленно проговорил Луций, стараясь, чтобы в его голосе не прозвучало снисходительности. Я пожал плечами. - Возможно, мальчик считает, что он хранит верность своему мертвому отцу, сопротивляясь партии Суллы. Но я согласен с тобой, Луций: это семейная трагедия, столь частая в наши дни. Но что твой родственник хочет от меня? - Я думаю, это ясно. Он хочет, чтобы кто-нибудь... Ах, вот и сам Гай. - Дорогой Луций! Обними меня! - Хилый с виду старик в тоге сенатора шагнул в атриум, раскрыв объятья. - Дай мне почувствовать, как еще один человек из моего рода прижимается ко мне!’ Вряд ли два человека могли сильнее различаться. Конечно, Гай был старше, но он к тому же был высоким и худым, в то время как Луций был низеньким и округлым. Луций был румяным и цветущим, а сенатор серым и сухим - не только волосы и сморщенные руки, но также выражение лица и манеры, полные стоической строгости. Подобно своему жилищу, сенатор казался лишенным всех украшений, оставив лишь суть. Момент спустя эти двое отошли друг от друга. - Я знал, Луций, что ты не разочаруешь меня. Это тот самый человек? - Да, это Гордиан, прозванный Сыщиком. - Будем надеяться, что он заслуживает своего прозвания. - Гай Клавдий посмотрел на меня без покровительства, которое я привык видеть в лицах патрициев, а глубоким и серьезным взглядом, словно пытаясь понять, стоит ли мне доверять. - Он кажется вполне надежным, - произнес он наконец. - Хотя как я могу судить о людях - я, отдавший единственного сына в семью сторонников Мария и не сумевший распознать стремления внука следовать тем же разрушительным путем? - Да, я рассказал о тебе Гордиану,- сказал Луций. - И он согласен? - Мы для этого и пришли... В этот момент последняя завеса тщеславия сенатора исчезла. Он взглянул на меня с мольбой. - Мальчик - все, что у меня осталось! Я хочу хотя бы знать, что с ним и почему он совершил это безумие, если уж невозможно убедить его вернуться! Ты сделаешь это для меня, Гордиан? - Сделаю что, Гай Клавдий? - спросил я, начиная понимать ответ яснее. - Найди его! Поезжай в Испанию, передай мое послание и привези ответ. Я прочистил горло. - Дай мне понять тебя, Гай Клавдий. Ты хочешь, чтобы я рисковал, проникнув на территорию Сертория? Ты знаешь, что вся Испания охвачена войной, и опасность... - Я знаю, что ты потребуешь высокой оплаты, - Гай закатил глаза и сжал руки. - Дело не в оплате, - сказал Луций. - Боюсь, что так, - подтвердил я. Затем я увидел взгляд, которым обменялись Гай и Луций, и понял. У Гая Клавдия не было денег; это Луций собирался платить мне вознаграждение, проявляя щедрость. Поэтому я чувствовал, что мне следует согласиться. Вот так я несколько дней спустя оказался на восточном берегу Испании возле деревни по имени Сукро, расположенной неподалеку от реки, носящей такое же название. Я был не один. После долгих раздумий и колебаний я решил взять с собой Эко. С одной стороны, меня несомненно ждут опасности: кто знает, что может случиться в чужой стране, охваченной войной? С другой стороны, шустрый, сообразительный четырнадцатилетний мальчик, живший с ранних лет на суровых римских улицах (несмотря на свою немоту) - неплохой товарищ в непредсказуемых обстоятельствах. А также ради самого Эко ему стоило научиться путешествовать в юном возрасте, особенно если расходы оплатит Луций Клавдий. Сначала мы путешествовали морем на торговом судне, направлявшемся из Путеол в Мавританию. За умеренную сумму капитан согласился высадить нас в Новом Карфагене в Испании. Эта часть пути прошла удачно. Пираты напали на нас лишь однажды, и наш опытный капитан легко ускользнул от них. Эко страдал от морской болезни лишь день-другой. В Испании мы выяснили, где находится Серторий, и направились на север, пока не догнали его в Сукро, куда мы прибыли через два дня после большого сражения на берегу реки. Местные жители рассказали, что Серторий потерял около десяти тысяч солдат; с другой стороны командующий войском Суллы чудо-мальчик Помпей (не такой уж мальчик - ему было около тридцати) был ранен, хоть и не тяжело. Оба перегруппировали войска; ходили слухи, что на помощь Помпею должен прибыть с севера его соратник Метелл. Жители Сукро готовились к следующему сражению. Попасть в лагерь Сертория оказалось легче, чем я ожидал. Привычная римская дисциплина отсутствовала; видимо, она была невозможна из-за смешения римлян с местными жителями. Вместо дисциплины царил дух приятельства и приветствовались местные жители, которые приходили, чтобы продать солдатам пищу и посуду. Настроение в лагере было едва ли не праздничным, несмотря на недавнюю бойню. Моральный дух был высоким. Я выяснил, где находился Мамерк Клавдий, благодаря описанию, полученному от деда: молодой патриций девятнадцати лет, высокий, стройный, с копной угольно-черных волос, недавно прибывший. Среди седых римских ветеранов и их испанских союзников этот юноша выделяялся, и после недолгих расспросов и небольшого подкупа нам указали на палатку Мамерка. Ее местоположение удивило меня: оно было близко к центру лагеря и неподалеку от палатки самого Сертория. Несмотря на свою юность и неопытность, Мамерк Клавдий был ценен для Сертория, поскольку был свидетельством того, что генерал-изменник мог привлечь юношей из лучших римских семейств - а значит, был важен в будущем, а не только в прошлом. Эта мысль оказалась вернее, чем я думал. Когда я попросил центуриона доложить Мамерку, что я хочу его навестить, тот ответил, что Мамерк в другом месте. Когда я спросил, где именно, - центурион предложил мне зайти в палатку главнокомандующего. Итак, мы с Эко направились к самому Квинту Серторию, палатка которого была весьма примечательна благодаря окружавшей ее фаланге охранников. Там также находилось множество выстроившихся в очередь просителей: местных жителей, желавших продать военным провизию, попросить компенсацию за испорченное имущество или уладить иные дела с главнокомандующим. Эко похлопал краем одной ладони о вторую, дав понять, что мы уперлись в глухую стену. «Мы не сможем зайти в эту палатку», - казалось, говорил он. - А нам и не нужно заходить внутрь, - ответил я. - Нам нужно дождаться, чтобы кто-нибудь вышел оттуда. Я подошел к началу длинной очереди. Некоторые глазели на нас, но я не обращал на них внимания. Я подошел к первому и кашлянул, чтобы привлечь его внимание. Он обернулся, злобно поглядел на меня и что-то сказал на своем родном языке. Увидев, что я его не понимаю, он обратился ко мне на вполне сносной латыни. - Куда ты лезешь? Сейчас моя очередь. Убирайся! - Ты здесь для того, чтобы увидеть Квинта Сертория? - Как и все прочие. Жди своей очереди. - Но мне не нужен сам генерал. Я хочу лишь передать послание юноше, который находится с ним в палатке. Можешь оказать мне услугу? - Я достал кошелек, в котором что-то выразительно брякало. - Позови молодого римлянина по имени Мамерк Клавдий. Скажи, что некто совершил долгое путешествие ради встречи с ним. - Я попытаюсь, - мужчина говорил неуверенно, но затем его лицо просияло, словно на нем отразился отблеск монеты. К нему подошел охранник, обыскал его на предмет оружия и разрешил ему войти в палатку. Мы ждали недолго. Вскоре долговязый юноша вышел из палатки. Казалось, его кожаные доспехи были сшиты для более низкого и коренастого мужчины; я заметил, что многие молодые офицеры были экипированы в одинаковые не слишком подходящие им по размеру одеяния. Молодой человек явно чувствовал себя неудобно, так как проймы его рубашки были не на месте. Он всматривался в толпу. Я поймал его взгляд и сделал ему знак отойти со мной за палатку. - Мамерк Клавдий? - спросил я. - Я привез тебе послание от... - Идиот, ты соображаешь, что делаешь, вызывая меня так из палатки командующего? - Он был зол, но говорил тихо. - Мне следовало ждать в очереди аудиенции у генерала? - Что? - Он посмотрел на меня с сомнением. - Кто ты такой? - Мое имя Гордиан, прозвище - Сыщик. Это Эко, мой сын. Мы прибыли из Рима. Меня прислал твой дед. Мамерк сначала опешил, затем грустно усмехнулся. - Ясно. Бедный дедушка! - Он и вправду беден, особенно по причине твоего отсутствия. - Он здоров? - Телом - да. Но его дух сломлен страхом за тебя. Я привез послание от него. Я достал сложенный планшет, который заботливо вез из Рима. В нем находились две сложенных деревянных пластинки, запечатанные красным воском с оттиском перстня Гая Клавдия. Мамерк взломал печать, разделил пластинки и взглянул на восковые письмена, начертанные Гаем собственноручно - у него не было секретаря, чтобы писать. Я бы не удивился, если бы Мамерк остался бесчувственным и равнодушным. Многие озлобленные, разочарованные, обездоленные юноши отнеслись бы с презрением к мольбе деда, особенно если дед находился на стороне тех, против кого они сражались. Но Мамерк реагировал иначе. Я увидел слезы на его глазах, когда он читал послание. Он еле сдерживал дрожь в губах. Сейчас он казался таким же ребенком, как Эко. Гай Клавдий не скрывал от меня своего письма. Напротив, он настаивал, чтобы я прочитал его: «Мой дорогой внук, кровь от моей крови, - что подвигло тебя совершить такое безумие? Ты думал, что обрадовал тень своего отца, участвуя в безнадежной борьбе с теми, кто погубил его? Если бы это был единственный путь, открытый тебе - разрушить свое имя и будущее вслед за отцом и матерью - тогда честь бы требовала от тебя ступить на этот путь. Но в Риме ты находишься под моей защитой, несмотря на падение твоего отца, и можешь составить собственную карьеру. Мы ужасно обеднели, но вместе мы могли бы справиться с этим несчастьем! Лучшей местью за отца было бы вернуть состояние нашей семьи и занять достойное место в государстве, чтобы когда тебе будет столько лет, сколько мне сейчас, ты мог оглянуться назад на свою карьеру и создать мир, который ты желаешь. Не разрушай свою жизнь! Усмири свои страсти и позволь разуму руководить тобой. Молю тебя, вернись ко мне! У человека, который привезет тебе это письмо, достаточно средств на обратный путь. Прошу богов, чтобы они позволили мне поскорее увидеть тебя!» Спустя некоторое время Мамерк сложил вместе пластины и снова связал их лентой. Он отвел глаза движением, напомнившим его деда. - Спасибо за то, что привез мне послание. Это все? - Все? - спросил я. - Я знаю, что сказано в письме. Удостоишь ли ты его ответом? - Нет. А теперь оставь меня. - Ты уверен, Мамерк? Может, мне прийти позже? - Нет! Мое поручение от Гая Клавдия было конкретным: найти Мамерка, вручить его письмо и помочь ему в целости ускользнуть от Сертория, если он захочет. Мне не было поручено убеждать его бежать. Но я проделал долгий путь и видел как горе старого сенатора, так и ответ его внука. Если бы Мамерк насмехался, если бы он не выказал любви к деду, - все было бы кончено. Но его реакция была совершенно иной. Даже теперь, видя, как он держит пластины - едва ли не ласкает их - как он трет глаза - я видел его привязанность к старику, а, значит, возможно, смущение сделанным им выбором. Я решил, что лучше сменить тему разговора. - Кажется, ты доволен тем, что присоединился к войску Сертория. - Лучше, чем я ожидал, за столь короткое время, - признал Мамерк. Он сложил пластины под руку и криво усмехнулся. - Генерал был мне очень рад. Он назначил меня на высокий пост, невзирая на мою неопытность. «Смотрите! - сказал он всем. - Юный Клавдий прибыл из Рима, чтобы присоединиться к нам! Но не волнуйся, сынок, - мы вскоре вернемся в Рим и обезглавим проклятых суллианцев!» - Ты ему поверил? И поэтому решил остаться? Мамерк ощетинился. - А почему ты остался, Гордиан? Я тебе ответил. Уходи! В этот миг толпа перед палаткой начала ликовать. Я услышал приветственные возгласы, прославляющие Сертория, и увидел, что великий человек вышел из палатки. Это был высокий крепкий на вид человек с сильной челюстью и улыбкой, излучающей доверие. Некоторые смертные обладают почти божественным сиянием, заметным с первого взгляда, и Квинт Серторий был таким смертным. Он был человеком, которому другие люди доверяют безусловно и за которым следуют на славу и на смерть. Крики, которыми его приветствовали как собственные воины, так и местные просители, были искренними и спонтанными. Внезапно крики стихли и сменились шепотом. Мы с Эко удивленно взглянули друг на друга. Крики - это было понятно, но что означала тишина? Она была полна религиозного экстаза, какой можно наблюдать в Риме во время некоторых старинных ритуалов в храмах на форуме, еле слышного шепота и бормотания. Затем я увидел удивительное существо, вышедшее вместе с Серторием из палатки. Это была молодая лань. Ее мех был совершенно белым, без единого цветного пятна. Она скакала за Серторием, как верная собака, а когда он останавливался, - утыкалась носом ему в бедро и поднимала морду, чтобы он ее погладил. Я никогда не видел ничего подобного. Шепот становился громче, и среди неизвестных диалектов я услышал обрывки на латыни: - Белая лань! Белая лань! - Они оба выглядят счастливыми - это означает добрые новости! - Диана! Благослови нас, богиня! Благослови Квинта Сертория! Серторий улыбнулся, рассмеялся и наклонился, чтобы обнять голову лани. Он поцеловал ее прямо в морду. Шепот в толпе стал громче - а один наблюдатель засмеялся. Мой дорогой немой сын смеялся очень странным смехом, подобным реву мула. Уши лани устремились вверх, и она спряталась за Сертория, неловко опираясь на тоненькие ножки. К нам повернулись подозрительные взгляды. Эко зажал рот руками. Серторий посмотрел в нашу сторону и нахмурился. Он увидел Мамерка, затем оценил меня с любопытством. - Мамерк Клавдий! - воскликнул он. - Я не увидел, куда ты делся. Пойдем! Серторий пробрался сквозь восторженную толпу вместе с белой ланью и группой стражников позади. Среди свиты я с удивлением увидел девушку, которая была едва ли старше Эко. Она была прелестна: у нее были темные глаза и щеки, словно лепестки розы. На ней были белые одежды, а ее темные волосы были покрыты шарфом. Она выглядела и вела себя, словно жрица. Она глядела вперед и уверенно и грациозно шла среди солдат, невзирая на юный возраст. - Белая лань! - произнес я. - И такая девушка! Кто она, Мамерк? Но Мамерк лишь сердито взглянул на меня и присоединился к Серторию. Я побежал за ним и схватил его за руку. - Мамерк, я попробую найти пристанище в Сукро на эту ночь. Если ты передумаешь... Он выдернул руку и без оглядки зашагал прочь. В Сукро было нетрудно найти ночлег. Там можно было остановиться всего в одной таверне, и она была свободна. Из-за боя между Помпеем и Серторием путешественники убрались подальше и оставались там, предвидя следующее сражение. Владелец таверны был сильным на вид кельтом с лохматой черной бородой по имени Лакро. Несмотря на тяготы войны, у него было отличное настроение и он был рад выпить вина и поговорить с двумя гостями, готовыми заплатить. Много поколений семейства Лакро жили на берегах Сукро. Он гордился рекой и ее прекрасными берегами. Он обожал охотиться и ставить ловушки в болотах возле речного устья, где летало множество птиц и в грязи водились раки. Лакро проводил много времени в болотах, лишь бы оставаться подальше от боевых действий. Но он не жаловался на войну - его лишь раздражали Помпей и Метелл. Лакро был приверженцем Сертория и почитал его за объединение различных кельтских и иберийских племен. Он не имел ничего против римлян, если они были похожи на Сертория; если римлянин был предводителем - так тому и быть. Когда я рассказал, что мы с Эко только что побывали в лагере главнокомандующего и видели самого Сертория, - он был очень впечатлен. - А белую лань вы видели? - спросил он. - Да, видели. Странно держать такое существо как домашнее животное. - Белая лань - не животное! - Лакро был потрясен такой кощунственной мыслью. - Диана прислала ее в дар Серторию. Богиня говорит с Серторием через посредство лани. Она помогает предсказывать будущее. - В самом деле? - А как иначе он бы оставался невредимым так долго, невзирая на войска римлян, сражающиеся с ним? Думаешь, ему просто везет? Нет, он находится под божественной защитой. Белая лань - священное создание! - Ясно, - сказал я, хотя и не слишком убежденно. - Ба! Вы, римляне, завоевали мир, но утратили видение богов. Вы смотрите на лань собственными глазами и видите лишь животное. Но не Серторий - и этим он отличается от вас. - Как же Серторию досталось это дивное создание? - Говорят, что охотники нашли ее в лесу. Она подошла к ним и приказала отвести ее к предводителю. Охотники привели ее к Серторию. Когда он наклонился и уткнулся в нее носом, она заговорила с ним на его языке, и он узнал глас Дианы. С тех пор они не расставались. Лань всюду следует за ним - вернее, он следует за ней, потому что она рассказывает ему, где находятся враги и какими дорогами нужно идти. А ты видел ее собственными глазами! Как я тебе завидую! Я никогда ее не видел, лишь слышал о ней. - Эта белая лань так знаменита? - Все о ней знают. Я владелец таверны. Я знаю, о чем толкуют люди, и каждый от Пиренеев до Геркулесовых Столпов любит белую лань! Поскольку в Сукро была лишь одна таверна, Мамерк Клавдий утром легко нас нашел. Он вошел в общую комнату, где мы с Эко заканчивали наш завтрак. Я подумал, что юноша решил вернуться к деду. Я улыбнулся ему. Он не улыбался в ответ. Я заметил, что он в военной форме и не один. За ним следовала небольшая группа солдат, они мрачно глядели. Значит, это был официальный визит. Завтрак лег в моем желудке камнем. Мой рот пересох. Я вспомнил о зловещем предчувствии, появившемся у меня еще до встречи с Гаем Клавдием. Мамерк шагнул ко мне. Его обращение было официальным и безликим. - Гордиан! Квинт Серторий приказал мне привести тебя! Это было хуже всего. Мамерк выдал меня Серторию, и теперь Серторий прикажет меня арестовать за то, что я склонял его офицера к дезертирству. Я знал, что мое поручение опасно; мне следовало быть осторожнее. Мамерк ясно дал понять накануне, что он не желал возвращаться в Рим со мной; зачем я задержался в Сукро? Я слишком промедлил из жалости к старому сенатору. И я принес Эко в жертву. Он был лишь мальчиком - вряд ли Серторий снесет его голову наряду с моей. Но что будет с ним после моей гибели? Серторий, вероятно, призовет его в свои пехотинцы. Эко придется завершить свои дни на поле боя, сражаясь за проигранное дело в чужой стране? Если бы я оставил его в Риме! Я встал так храбро, как мог, и жестом приказал Эко сделать то же самое. Мамерк и его люди окружили нас и повели вдоль реки назад в лагерь. Их лица казались еще мрачнее под ярким утренним солнцем. Никто из них не произнес ни слова. В лагере царила такая же мрачность. Все были угрюмыми и безмолвными. Куда девалась вчерашняя радость? Мы вошли в палатку Сертория. Мамерк сообщил о нашем прибытии. Он сделал нам с Эко знак войти, а сам вместе с остальными солдатами остался снаружи. Командующий был один; более одинок, чем мне показалось вначале. Он нетерпеливо поднялся и направился к нам. Я не ожидал такого приема. - Сыщик Гордиан! - Он схватил меня за руку. - Как мне повезло, что ты оказался здесь! Ты знаешь, зачем я позвал тебя? - Думаю, что нет. - Лицо Сертория было мрачным, но не враждебным. Моя голова почувствовала себя прочнее на плечах. - Ты еще не слышал новостей? - Каких новостей? - Отлично! Значит, слухи в городе еще не распространяются. Мы пытаемся утихомирить болтовню и сплетни - но это все равно, что тушить пожар на сеновале... Я оглядел захламленную палатку, кровать Сертория, переносные шкафы с картами и свитками наверху, светильники на треножниках. Чего-то недоставало... - Где белая лань? - спросил яю Серторий побледнел. - Так, значит, ты слышал новости? - Нет. Но если близится кризис - разве твоему божественному советнику не надлежит быть рядом с тобой? Серторий с трудом сглотнул. - Кто-то украл ее ночью. Кто-то похитил белую лань! - Понимаю. Но почему ты послал за мной, Квинт Серторий? - Не притворяйся, Гордиан. Мне известна твоя репутация. - Ты слышал обо мне? Серторий криво усмехнулся. - Мне известно о том, что происходит в Риме, хоть я и не был там много лет. У меня есть там шпионы и информаторы - как и у Помпея и сената несомненно есть шпионы в моем лагере. Я стараюсь знать, что происходит при дворе, кто возвышается и кто падает. Ты не поверишь, как часто упоминают твое имя. Да, я знаю, кто ты. - И ты знаешь, что привело меня сюда? - Я хотел быть совершенно уверен, что мы понимаем друг друга. - Да-да. Вчера я спросил об этом Мамерка. Он показал мне письмо. Как же глуп его дед! Пусть старик - привержнец Суллы; его внук - мой сторонник, а он стоит трех офицеров Помпея. Умный, яркий, блистательный и целиком предан делу. Если бы у нынешних властителей Рима была хоть капля разума - они бы вернули их семье поместья и постарались привлечь Мамерка на свою сторону, хоть его отец и сбился с пути. Но суллианцы всегда были глупыми и жадными ублюдками. Они выгнали всю лучшую молодежь в Испанию. Тем лучше для меня! Он улыбнулся ослепительной улыбкой, которая несомненно привлекала эту молодежь. Затем улыбка исчезла. - Но вернемся к делу. Тебя называют сыщиком. Я кое-что потерял и должен снова это найти! Серторий рассказал, что вечером лань находилась в собственной палатке неподалеку от Сертория. По религиозным соображениям вход в палатку лани был направлен в сторону восходящей луны. Вышло так, что именно в этом лагере вход в палатку лани находился в стороне, противоположной от большинства прочих, и ночная стража Сертория этого не увидела. У палатки были собственные стражники - пара кельтов, соперничающих за честь защищать посланца Дианы. Им дали сильный наркотик, и они проспали всю ночь. Серторий был уверен, что они горько упрекали себя, но не мог узнать от них ничего полезного. Я попросил показать мне палатку. Серторий сам проводил меня туда. Перед тем, как мы вошли, он посмотрел на Эко. - Этот мальчик раньше видел смерть? - спросил он. - Да. Почему ты спрашиваешь? - У него кровавый взгляд. Верь мне, я часто видел кровь! Нехорошо так смотреть. Ничего больше не объясняя, он ввел меня в палатку. Внутри находилась кормушка, вокруг нее была разбросана солома, а рядом стояли ведра с водой и лежала свежая трава. Возле кормушки стояла также кровать, а на ней лежала девушка, которую мы видели накануне в свите генерала. Она по-прежнему была в белом платье, но шарф больше не был повязан вокруг ее головы, и темные волосы мерцали, окружая ее лицо. Ее ноги были вытянуты, а руки сложены на груди. Она казалась бы спящей, если бы не смертельная восковая бледность лица и синяки вокруг горла. - Ты именно такой ее нашел? - спросил я Сертория. - Нет, - ответил он. - Она лежала на земле перед кормушкой, скорчившись. - Кем она была? - Просто девушкой одного из кельтских племен. Их жрецы сказали, что только девственнице дозволено кормить и охранять лань. Эта девушка сама вызвалась. Это принесло ее семье великую честь. Ее звали Лирия. - А где белый шарф, которым прежде была повязаны ее волосы? - Ты наблюдателен, Гордиан. Шарф исчез. - Ты думаешь? - я показал синяки на ее горле. - Шарфом можно задушить. Серторий кивнул. - Видимо, она пыталась остановить похитителей. Стражникам дали наркотик - значит, Лирии его дали тоже: они ели одну и ту же пищу. Но прошлой ночью она постилась. Порой она это делала: она говорила, что так приказывала ей белая лань, чтобы сохранить ее чистоту. Когда пришли воры, она проснулась, и они задушили ее, чтобы она не закричала. - Но почему они просто не убили лань, вместо того, чтобы похищать ее? Серторий вздохнул. - Эта страна полна суеверий, Гордиан. Приметы и знамения здесь на каждом шагу, и человек не может пописать без того, чтобы какое-нибудь божество не следило за ним из-за плеча. Я думаю, что воры не хотели никого убивать. Они хотели, чтобы лань просто исчезла. Якобы она сама убежала. Это бы означало, что Диана покинула меня. И что бы на это сказали испанские солдаты? Ты понимаешь, какое это бедствие для меня? Он посмотрел на мертвую девушку, затем отвернулся и шагнул назад за кормушку. - К своему преступлению они добавили убийство. Это святотатство, хотя Лирия не была жрицей, а лишь девушкой из простой семьи, которой повезло остаться девственницей. Но они бы ни за что не убили лань. Это разрушило бы их цель. Убить посланца Дианы - неслыханное злодеяние. Оно бы лишь сплотило племена против нечестивцев. Вот почему я уверен, что лань жива и невредима. Я пытался скрыть это, Гордиан, но слухи уже поползли среди тех, кто охранял лань. Римские солдаты догадываются, что лань похитили по причине политики. Но для местных уроженцев это означает, что боги отвернулись от меня. - Они так сильно верят в белую лань? - О, да! Потому я и использовал их веру: чтобы привязать их ко мне. Это средство могущественно, но опасно: суеверие можно обратить против того, кто его использует. Мне следовало лучше охранять ее! - А ты сам веришь в белую лань, Серторий? В то, что она говорит с тобой? Он проницательно поглядел на меня. - Я удивлен твоим вопросом, Гордиан. Я римский генерал, а не легковерный испанец. Белая лань - лишь средство управления. Надо ли объяснять? Мои шпионы сообщили мне о передвижениях Помпея. На следующий день я объявил, будто белая лань шепнула мне на ухо, что Помпей появится в определенное время в определенном месте, - и он там появился. В любое время, когда я узнаю секрет или предвижу будущее - официально считается, что меня оповестила белая лань. Когда мой приказ тяжело выполнить - например, сжечь их деревню или убить популярного человека - я говорю, что так повелела белая лань. И тогда все становится намного проще. А когда их уверенность падает - я говорю, что белая лань обещала мне победу. Тогда их мужество возвращается - и они одерживают победу. Ты считаешь меня богохульником за то, что я прибегаю к таким средствам? Лучшие генералы всегда их использовали для поддержки боевого духа. Посмотри на Суллу! Перед боем он всегда в присутствии войск что-то бормочет перед изображением, которое он украл у дельфийского оракула; боги постоянно предвещают ему победу. И Марий тоже держал в своей свите сирийскую пророчицу, которая всегда предвидела поражение его врагов. Жаль, что в конце она потерпела неудачу. Даже Александр использовал такие хитрости. Знаешь историю? Как-то перед битвой настрой солдат был мрачным. Жрецы предложили совершить жертвоприношение. Когда овца лежала на алтаре, Александр написал на ладони одной руки и на другой. Священник разрезал овцу, достал дымящуюся печень и положил в руки Александру. Александр повернулся к войску - и, конечно, на печени показались буквы, в которых никто не мог ошибиться - предвещающие победу! - А твоим орудием была белая лань? Серторий прекратил шагать и посмотрел мне в глаза. - Здесь, в Испании, местные племена - особенно кельты - сильно веруют в мистическую силу белых животных. Хороший генерал умеет использовать такие верования. В тот день, когда охотники привели мне Дианару... - Дианару? Мне показалось, что он чуть смутился. - Я назвал белую лань Дианарой в честь богини. Почему бы и нет? Когда ее привели, я сразу понял, как ее использовать. Она стала моей божественной советницей! И эта стратегия отлично окупилась. - Но теперь... Серторий снова начал шагать. - Разведчики донесли мне, что Метелл соединился с Помпеем на другом берегу Сукро. Если мои испанцы узнают, что лань пропала, а мне предстоит очередной бой, - меня ждет полный разгром. Кто станет сражаться за генерала, от которого боги отвернулись? Единственный выход для меня - как можно скорее уйти на запад в горы. Но одновременно надо найти лань! - Он бросил на меня отчаянный умоляющий взгляд. - Квинт Серторий, я сыщик, а не охотник. - Это похищение, а не охота. Я хорошо тебе заплачу. Верни мне Дианару - и получишь щедрую награду. Я задумался. Я выполнил поручение Гая Клавдия. Я нашел Мамерка, вручил ему письмо и дал возможность вернуться со мной в Рим. Я снова был свободен, и могущественный человек в чужой стране просил меня о помощи. С другой стороны, помощь генералу-изменнику в глазах сената могла выглядеть предательством. Мне нравился Серторий. Он был храбрым и честным, а в долгосрочной перспективе - неудачником. Мне он нравился даже больше, чем когда выглядел победителем. Я согласился. Если я не смог вернуть сбежавшего юношу деду - я хотя бы верну пропавшую лань хозяину. Серторий разрешил мне опросить двух опоенных наркотиком стражей. Я согласился с его мнением, что стражи жутко упрекали себя, но не могли рассказать ничего полезного. Так же, как прочие охранники: никто ничего не видел и не слышал. Словно сама луна решила вернуть лань домой. Когда днем мы с Эко вернулись в Сукро, таверна была полна местных жителей. Все они жаждали вина и новостей о пропавшей лани. Секрет просочился наружу, и ходили дикие слухи. Я внимательно слушал: никогда не знаешь, какая часть болтовни может оказаться полезной. Одни говорили, что лань на самом деле была похищена уже давно (это было неправдой, потому что я сам ее недавно видел). Другие уверяли, что лань умерла и Серторий ее похоронил, заявив, что лань украли. Кое-кто соглашался с похищением, но никто не упоминал о гибели девушки. А самые дикие и зловещие слухи утверждали, что лань появилась а лагере Помпея и теперь стала его советником. Ни один из этих слухов не был полезным. Когда толпа разошлась по домам, я спросил у Лакро, что он думает. - Никто ничего толком не знает! Сплошная болтовня, - радостно ответил Лакро. Отчего бы ему не радоваться? Он получил изрядную прибыль от продажи вина, а несколько посетителей остались пообедать. - Единственный рассказ, заслуживающий доверия, - что лань видели на болотах. - Правда? Я его не слышал. - Потому что парень, который это рассказывал, не орал, как дурни, которым нечего сказать. Он стоял возле прилавка и говорил со мной. Он мой старый друг; мы часто вместе ставили ловушки. Он был здесь вчера утром и рассказывал, что видел, как среди болот промелькнуло что-то белое между деревьев. - Может, это была птица? - Слишком велика для птицы. И двигалась, как зверь, возле земли. - Он подходил близко? - Он пытался. Но когда он приблизился к деревьям, уже ничего не было видно, кроме следов копыт в грязи. Он видел следы оленя и людей. - Людей? - Двоих. По одному с каждой стороны оленя. Эко сжал мою руку. Я кивнул: это было очень интересно. - Твой друг пошел по этим следам? - Нет, он вернулся и стал проверять ловушки. Он мало говорил, но, увидев его лицо, я понял, что он испугался, увидев эти следы. Он знает болота, как лицо своей матери; знает, что там происходит обычно, а что неправильно. Увидев, как проходит мимо дар Дианы, он испытал нечто вроде священного трепета. Запомни мои слова: лань находится на болотах. Эко прижал руку к горлу, изображая удушение. Лакро удивленно поглядел на него. Я перевел: - Если твой друг побоялся преследовать лань - его инстинкты верно подсказали ему. Одного человека похитители лани уже убили. - Я не понимаю тебя. Я заглянул ему в глаза. - Вчера ты хвалил Сертория. - Да. - Я говорил о лани с благоговением. - Она - дар Дианы. - Лакро, я хочу поведать тебе секрет. Кое-что очень важное. - Тогда чего ты ждешь? Кто умеет хранить секреты лучше, чем трактирщик? - он указал пальцем на комнаты наверху, словно намекая на проходящие там свидания, о которых никто не узнал. - А твой друг тоже сумеет сохранить секрет? И, что еще важнее, - согласится провести на болота парочку чужеземцев? Это опасно - но вам обоим хорошо заплатят. Перед рассветом мы отправились на болота. Лакро и его друг по имени Силенс вели нас. Мы с Эко следовали позади. Мы подошли к группе деревьев, где Силенс видел следы. В свете первых солнечных лучей они до сих пор были видны. Там, где земля была слишком сухой или грязь чересчур жидкой, следы исчезали - во всяком случае, с моих глаз - но наши опытные проводники их различали. Если они теряли след - они кружили до тех пор, пока не обнаруживали его вновь. Иногда я понимал, как им это удается - они видели сломанную ветку или смятый лист - а порой мне казалось, что их ведут инстинкт или удача; Лакро мог сказать, что им указывает путь Диана. Ведомые неведомой способностью, мы пришли в область слышимости нашей добычи. В тот же миг Лакро и Силенс обернулись ко мне и жестами приказали хранить молчание. Мы увидели следы двух противников; размер и глубина следов указывали, что это высокие парни в больших башмаках. К нашему счастью, они спали. У них не было палатки, и они не зажигали костра. Они лежали в куче листьев, накрытые легкими одеялами. Лакро и Силен принесли свои охотничьи луки. Пока они вставляли зазубренные стрелы и целились, мы с Эко сняли одеяла с парней. Они сразу же проснулись и вскочили на ноги, но замерли на месте, увидев нацеленные в них стрелы. Они произнесли проклятия на родном языке. Лакро спросил, где белая лань. Парни заворчали и показали на заросли кустов. Мы обнаружили лань на полянке. Она спала, привязанная к деревцу. Когда мы подошли, она проснулась и подняла голову. Я ожидал, что она испугается и попытается убежать, но она сонно поглядела на нас, зевнула и отвернулась. Она выпрямилась, встала на ноги, обошла вокруг нас и подняла голову, словно пытаясь уткнуться в нас носом. Эко восхищенно взглянул на нее и погладил ее белую мордашку. Мы вели наших пленников через болота до реки. Эко вел лань на поводке - или, может, она его вела. Мы подошли к лагерю Сертория, и, пока остальные оставались в укромном месте у реки, я отправился сообщить генералу новости. Я пришел вовремя. Лишь палатка генерала оставалась на месте. Остальные снимались, чтобы идти в горы. Серторий и его свита складывали вещи на телеги и снимали лагерь. Серторий первым меня увидел. Сначала он замер на месте, затем бросился ко мне. Его лицо сияло в свете солнца. - Ты принес хорошие новости? Я кивнул. - Она в порядке? - Да. - А мерзавцы, которые ее украли? Вы их привели? - Да, это двое испанцев. - Я знал! Я проснулся, чувствуя, что произойдет чудо! Где она? Скорее веди меня к ней! Нет, постой! - Он обернулся к свите. - Чудесные новости! Все идите и смотрите! Среди офицеров я увидел Мамерка, выносящего шкаф из генеральской палатки. - Положи его, Мамерк, и посмотри, кого привел нам Гордиан! - крикнул Серторий! - Нечто белоснежное! И двоих негодяев с черными сердцами! Мамерк смущенно поглядел и положил шкаф на землю, затем кивнул и зашел в палатку. - Идем, Гордиан, скорее отведи меня к ней! - воскликнул Серторий. Генерал и лань соединились на берегах Сукро. Я никогда не видел раньше римского генерала плачущим и держащим лань, словно ребенка. Что бы ни говорил генерал о том, что лань для него - лишь орудие управление, которое он использовал ради невежественных массовых суеверий, - я понял, что на самом деле лань была для него гораздо большим. Пусть она не говорила с ним голосом Дианы и не предсказывала будущее - она была видимым знаком божественной милости, без которой человек беспомощен перед врагами. Я увидел восторг человека, к которому вернулась удача. Но Серторий был римским генералом, и ему не подобало проявлять излишнюю чувствительность даже по отношению к собственной судьбе. Через некоторое время он отпустил лань и обернулся к двум схваченным нами испанцам. Он заговорил с ними на их родном языке. Лакро шептал мне на ухо перевод. Серторий сказал, что они хорошо обращались с ланью и тем самым проявили немного уважения к богине. Но они унизили достоинство римского генерала и вмешались в божественную волю. К тому же они убили девушку. За это их следовало покарать. Испанцы вели себя с достоинством, учитывая, что скорее всего будут убиты на месте. Они переглянулись, затем один из них заговорил. Он сказал, что они были лишь наемниками и ничего не знали об убитой девушке. Они просто согласились встретиться с человеком на краю лагеря двое суток назад. Он привел им лань, закутанную в одеяло. Они должны были спрятать ее в болотах, пока Серторий и его войско не уйдут. Они бы ни за что не причинили вреда ни лани, ни ухаживающей за ней девушке. Серторий сказал, что догадывался: замешан кто-то из его людей, хорошо знакомый с порядком в лагере. Если испанцы его назовут - их накажут не слишком сурово. Испанцы вновь переглянулись. Они согласились. Серторий отступил и указал на свою свиту. Испанцы посмотрели им в лица и покачали головой. Предателя среди них не оказалось. Серторий нахмурился и застыл на месте. Я увидел боль в его лице. - Одного из моих людей здесь нет, Гордиан. - Видимо, он стоит позади. Серторий приказал одному воину стеречь лань. Мы пошли вместе с остальными по лагерю. - Смотрите! Его конь здесь! - сказал Серторий. - Значит, он не убежал, - сказал я. - Может, у него нет причин убегать, потому что он не замешан в похищение. Но я знал, что это не так, еще когда мы с Эко зашли в палатку Сертория. Среди кроватей и стульев Мамерк лежал на земле, пораженный собственным мечом. Его правая рука все еще сжимала навершие. Под его левой рукой валялся смятый белый шарф. Он был еще жив. Мы опустились на колени вокруг него. Он начал шептать: - Я не хотел убивать девушку. Она должна была спать... опоенная наркотиком... Но она проснулась. Я не мог позволить ей закричать. Я хотел завязать ей рот - но шарф опустился на горло, а она не прекращала бороться. Она была сильнее, чем казалась... Серторий покачал головой. - Но почему, Мамерк? Зачем тебе было красть лань? Ведь ты же был моим сторонником. - Нет, никогда! Я был на стороне Помпея. Один из его агентов в Риме нанял меня, чтобы я стал шпионом Помпея. Он сказал, что мне поверят благодаря моему отцу. Они хотели, чтобы кто-то похитил белую лань. Не убил - лишь украл. Видишь, Гордиан, я не предал деда. Передай ему это. - Но почему ты согласился служить Помпею? - спросил я. Он скривился. - Конечно, ради денег! Мы были разорены. Как я мог сделать карьеру в Риме без денег? Помпей предложил больше чем достаточно. - Ты мог бы вернуться в Рим со мной. Мамерк грустно улыбнулся. - Сначала я подумал, что тебя прислал Помпей. Я не мог поверить, что он так глуп, чтобы прислать гонца в лагерь среди дня! Потом ты сказал, что тебя прислал дед... мой дорогой любимый дед. Видимо, боги хотели мне что-то сказать, - но было слишком поздно. У меня уже был план. Я не мог отступить. Он закашлялся. Из угла его рта показалась струйка крови. - Но я обернул твой приезд в свою пользу! Я показал письмо Серторию... поклялся, что не собираюсь его покидать... даже ради деда. Как он мог мне не поверить? Прости меня, Серторий! Но ты, Гордиан... Он вцепился в мою руку. Другой рукой он все еще сжимал шарф. - Не рассказывайте деду о девушке! Скажите, что я был шпионом и умер, выполняя свой долг. Скажите, что у меня хватило мужества упасть на свой меч. Но только не о девушке... Он выронил рукоять. Свет в его глазах погас. Шарф выскользнул из его пальцев. Я посмотрел на Сертория. В его лице я увидел злость, разочарование, печаль, смущение. Я понял, что Мамерк Клавдий, как и белая лань, значил для него больше, чем он мог сказать. Он был для него талисманом - символом божественной любви, указанием на счастливое будущее. Но Мамерк на самом деле ничем этим не был - и эту истину Сертория было тяжко перенести. Как он описал мне Мамерка? «Умный, яркий, блистательный и целиком преданный делу». Какой насмешкой казались теперь его слова! Я увидел, что в эту минуту Серторий понял, что белая лань ничего на самом деле не значит; что его дни сочтены; что Рим будет его преследовать до тех пор, пока его следы не исчезнут с лица земли. Он поднял шарф и прижал к лицу, спрятав глаза. Я был ему благодарен за это. Обратная дорога в Рим казалась долгой и скучной - хоть и не слишком долгой; я не торопился встретиться с Гаем Клавдием и сообщить ему новости. Я в точности исполнил его просьбу: нашел его внука, передал письмо, предложил Мамерку бежать. Я выполнил задачу. Когда Серторий предложил мне найти белую лань - как я мог знать, к чему это приведет? Никто не мог знать, чем кончится мое путешествие в Испанию - в том числе Гай Клавдий. Однако если бы он не отправил меня к внуку, Мамерку остался бы в живых. Перенесет ли старик сознание того, что его желание вернуть внука домой приведет его к гибели? И все-таки в своем падении Мамерк был виноват сам. Он обманул деда, которого любил; стал шпионом человека, которого не любил; убил невинную девушку. И все это - лишь ради денег. Мне нечего его жалеть, - повторял я себе, опираясь на борт корабля, несущего меня назад в Рим. Настала ночь. Небо было черным, а полная луна ярко светила, отражаясь в воде, словно белый шар. Может, я и пролил слезу о судьбе Мамерка Клавдия - но ветер стер ее с моей щеки и бросил в пустоту соленого моря. Там она исчезла и вряд ли весила что-либо на весах справедливости - кто бы ее ни мерил: смертные или боги. (1)Квинт Серто́рий*(лат.*Quintus Sertorius; 120-е годы до*н.*э.—73 год до*н.*э.)*—*римский*политический деятель и военачальник, известный в первую очередь как руководитель*мятежа*против*сулланского*режима в*Испании*в 80—72 годах до*н.*э. Квинт Серторий принадлежал к италийской муниципальной аристократии. Он начал свою карьеру в римской армии во время*Кимврской войны; участвовал в битвах*при Араузионе*(106 год до*н.*э.) и, возможно,*при Аквах Секстиевых*(102 год до*н.*э.). В 90-е годы участвовал в военных действиях в Испании под командованием*Тита Дидия. По возвращении в Италию Серторий начал свою политическую карьеру с*квестуры*(в 91 или 90 году до*н.*э.) и снискал воинскую славу во время*Союзнической войны. Когда началась*гражданская война*между Луцием Корнелием Суллой и*марианской «партией», Серторий оказался на стороне последней. В 83 или 82 году до*н.*э. он был направлен в*Ближнюю Испанию*в качестве наместника. В 81 году сулланцы изгнали его из провинции, но год спустя он вернулся на Пиренейский полуостров, заключил союз с местными племенами и установил контроль над существенной частью региона. Сулланскому режиму пришлось сосредоточить против него огромные силы*— до 130 тысяч солдат. Но Серторий, используя партизанскую тактику и исключительное влияние на коренное население Испании, наладил эффективную оборону, периодически одерживая победы над врагом. Его союзником стал царь*Понта*Митридат VI Эвпатор. С 79 года до*н.*э. Серторий воевал против*Квинта Цецилия Метелла Пия; в 77 году к Метеллу добавился ещё один способный полководец*—*Гней Помпей Великий. Во время кампании 75 года до*н.*э. Серторий всё же потерпел поражение, и после этого его положение начало ухудшаться. В 73 году он был убит собственными приближёнными. (2)А́триум*или*а́трий*(лат.*atrium*от*ater*«закопч ённый; чёрный: помещение, почерневшее от копоти»),*каведиум*(лат.*cavedium*«углубление» от*cavus*«пустой»)*— первоначально центральная часть*древнеримского*и*древнеиталийского*жилища (домуса), представлявшая собой внутренний световой двор, откуда имелись выходы во все остальные помещения.* (3)Лу́ций Корне́лий Су́лла Уда́чливый*(Фе́ликс, с 27—28 января 81 года до*н.*э[! 1].;*лат.*Lucius Cornelius Sulla (Felix); родился в 138 году до*н.*э.,*Рим, Римская республика*— умер в марте[! 2]*78 года до*н.*э.,*Путеолы, Римская республика)*—*древнеримский*государственный деятель и военачальник,*бессрочный диктатор*«для написания законов и укрепления республики»[! 3]*(82*— ок. 79 года до н. э[! 4].), консул 88 и 80 годов до*н.*э., организатор кровавых*проскрипций*и реформатор государственного устройства. Стал первым римлянином, который захватил*Вечный город*силой, причём дважды. Остался в памяти потомков как жестокий тиран, добровольно отказавшийся от неограниченной власти. Идейный предшественник*римских императоров. (4)Гай Ма́рий*(лат.*Gaius Marius; 158/157*— 13 января 86 года до*н.*э.)*— древнеримский полководец и государственный деятель. Семь раз занимал должность консула, в том числе пять раз подряд в 104—100 годах до*н.*э.*— чаще, чем кто либо другой в*республиканскую эпоху*истории Рима. Провёл реорганизацию римской армии, довёл до победного конца*Югуртинскую войну*(105 год до*н.*э.), разгромил в двух сражениях германские племена, которые пытались вторгнуться в Италию. В результате в последние годы II века до*н.*э. Марий был самым могущественным человеком в*Риме. На некоторое время Марий стал союзником демагога*Луция Аппулея Сатурнина, но в решающий момент перешёл на сторону сената. После этого около 10 лет он находился в тени. Принял участие в*Союзнической войне*и одержал несколько побед, но его полномочия продлены не были. Когда началась*Первая Митридатова война, Марий попытался получить командование, что стало поводом к началу первой гражданской войны в истории Рима (88 год до*н.*э.). Разбитый*Суллой*и объявленный врагом государства, Марий бежал из Италии, но уже в следующем году вернулся и в союзе с*Луцием Корнелием Цинной*занял Рим. За этим последовал террор, описанный в источниках в самых мрачных тонах. Марий умер в самом начале своего седьмого консульства в январе 86 года до*н.*э. |
22.10.2021 13:29 | |
Aliskana |
Это смесь порно и жутика. Гранже более разнообразные страшилки описывает, но не так подробно. По-моему, это скучно. Хотя может быть, "Головачи" (их уже три штуки) - пародии. Там такие страшилки и порнушки, что уже просто смешно. Хоть и занудно от однообразия. |
21.10.2021 20:56 | |
mood taeg | тут давеча мне советовали из маньячного "Головач" Эдварда Ли, я убоялся |
21.10.2021 19:43 | |
Aliskana |
Читаю маньячные триллеры Гранже. Много хвалебных отзывов. В романах масса описаний пыток и истязаний - подробных и реалистичных. Видимо, именно в этом их ценность и уникальность. Загадки интересные, разгадки, ИМХО, скорее нет. Впрочем, это общее место - придумать интересную разгадку уровня загадки мало кому удавалось. Пожалуй, Агате Кристи и Буало-Нарсежаку. Некоторым авторам "Золотого века" удавалось в паре романов. В общем, маньячные триллеры меня пока скорее разочаровали. Скучно. Но я еще не читала Дивера и Корнуолл. Может, они порадуют. |
21.10.2021 19:21 | |
Aliskana |
↓↓ Кэти Линн Эмерсон "Любые средства, кроме убийства" Англия, 1579 год - Наша задача – направить мяч в противоположную сторону любыми средствами, кроме убийства, - сказал Банкрофт, обнимая Роба Джеффри за плечи. - Ну да, - согласился Нидхем. – На кону честь Кембриджа. Мы не можем позволить жителям Честертона победить нас. - Но ведь должны же быть правила! – возразил Роб. – В любой игре есть правила. Из более чем двадцати студентов трое бродили по хантингтонской дороге. Из-за недавнего сильного снегопада местность была почти ровной. Роб ясно видел открытые поля и болота наверху и деревню возле реки. Он слышал, что в ней всего несколько сот обитателей, но, казалось, что все мужчины, женщины и дети собрались поглядеть на футбольный матч. Большинство держалось на расстоянии, закутавшись от холода в шерстяные плащи, но некоторые придвинулись ближе и таращились на соревнование. - Правил нет, - сказал Банкрофт. – Когда первая команда достигнет цели – игра окончена. - Значит, мы выиграли – мы добрались до гравийного карьера у замка, - Нидхем указал на древнее сооружение вдалеке, покачнулся, затем жестом показал другое. – Они попытаются добраться до тех деревьев на дороге в Хистон. Эти две точки находились на расстоянии примерно мили друг от друга. - Ты хочешь сказать, что наши игроки погонят мяч прямо через деревню? Нидхем ухмыльнулся, увидев испуг Роба. - Не бойся. Добрые жители Честертона благоразумно запрут свои дома и лавки. - Лучше бы они заперли своих дочек, - пробормотал Банкрофт. Роб поглядел на группу крестьян возле дороги. Среди них было несколько молоденьких хорошеньких женщин, одна из них беременная. Она уставилась на него, затем обернулась и что-то сказала своим спутникам. Робу показалось, что в ее словах нет ничего хорошего. Нидхем захохотал: - Эта, которая со щенком, сегодня не будет играть. - Ты хочешь сказать, что женщины тоже участвуют? – Роб не мог скрыть удивления. В той части Кента, где он вырос, не было футбольных матчей между приходами; но если бы они были, - Роб легко мог представить, как его сестры, Розамунд и другие воспитанницы леди Эпплтон в Ли Эбби расшумелись, желая участвовать. Особенно Розуманд – она не выносила, если ее куда-то не пускали. - Не здесь, - ответил Нидхем. – Но я слышал, что в северных приходах они играют. Хотел бы я на это поглядеть! Когда мы сбросим платья и дублеты в начале матча – тогда женщинам следовало бы снять юбки! Они приблизились к толпе крестьян. Один человек держал мяч – пузырь, покрытый кожей. Его звали Томас Прескот, он был сельским констеблем. Он, как положено, предостерегал против излишнего насилия, но при этом подмигивал. Роб ожидал, что игра будет беспощадной. Он знал, что из-за многочисленных ударов по голеням ему будет трудно завтра ходить. Сейчас солнце стояло высоко, но игра могла продлиться до ночи. Для победы требовались грубая сила и решительность – у него хватало того и другого. За последний год Роб вырос. Для своего возраста он был высоким и мускулистым и мало чего боялся. Он добился зачисления в Кембридж со стипендией. Теперь он хотел продемонстрировать коллегам-студентам свою физическую доблесть. Прескотт подбросил мяч высоко. Пока он падал, обе команды сражались за него. Прошло много времени, пока мяч появился из-под груды тел. Он достался Кембриджу. Роб утратил ощущение времени. Он был покрыт грязью и снегом, его одежда промогла. Его туфли на кожаной подошве скользили по мерзлой неровной земле. Он потерял счет ударам. Травмы и синяки не имели значения, когда команда Кембриджа шла по улицам Честертона. Роб смутно замечал, что они проходили мимо церкви и поместья, но его внимание было сосредоточено на замке впереди. Он почти чувствовал вкус победы. Банкрофт и Нидхем говорили, что его встретят ружейная пальба и крики «Ура!» Друзья были позади него. Все трое мчались через команду соперников, расчищая путь команде Кембриджа, держа мяч. Внезапно без предупреждения несколько человек из Честертона появились из боковой улицы и подбежали сзади. Нет правил, вспомнил Роб и обернулся, готовый встретить засаду с радостным энтузиазмом. Предвкушение победы придавало ему смелости. Слишком поздно он заметил у одного из вновь появившихся в руках дубинку. Первый удар пришелся ему по голове. Он пробыл в сознании достаточно долго, чтобы увидеть, что на его друзей тоже напали. Затем последовали новые удары – кулаками и дубинкой – и он погрузился во тьму. хххх - Потому что я не хочу! Голос был сердитым, раздраженным и очень знакомым. Голос Розамонд – света очей Роба и его проклятье. Он обожал ее с той поры, когда она появилась в Ли Эбби, - дитя, удочеренное леди Эпплтон. Он попытался повернуть к ней голову, но жуткий приступ боли заставил его лежать смирно. Он подумал, не открыть ли глаза, - но это требовало слишком больших усилий. Думать тоже было тяжко, но он себя заставил. Если Розамонд была рядом – значит, он дома. Но это странно. Он же был в Кембридже? Попытка вспомнить вызвала пульсацию в голове, но воспоминание все же вернулось. - Кто выиграл матч? – спросил он голосом, осипшим от долгого молчания, и снова потерял сознание. Хххх Придя в себя, он соображал яснее и менее мучительно. Он был в Ли Эбби, и комната – роскошная спальня, в которой когда-то ночевала близкая родственница леди Эпплтон – была полна знакомых лиц. Его мать Дженет Джеффри, домоправительница и близкая подруга леди Эпплтон, сидела возле изголовья его кровати. Сама леди Эпплтон что-то толкла пестиком в ступке. Она была известной травницей. Какими бы противными ни были вкус и запах ее снадобий – Роб доверял ей больше, чем любому врачу в Англии. И здесь же возле окна стояла Розамонд. Когда он посмотрел на нее, она в свою очередь повернулась, и ее лицо исказилось озабоченной гримасой. - Он проснулся. - Мой бедный мальчик, - прошептала его мать и взяла его за руку. – Ты был так тяжело ранен. -Мы боялись за твою жизнь, - произнесла леди Эпплтон резким серьезным голосом. – Хорошо, что ты снова с нами. Розамонд не сказала ничего и даже не подошла ближе. Лишь когда обе старших женщины вышли из комнаты, она заговорила с ним. - Дурак! - И вам тоже привет, госпожа Розамонд. - О чем ты думал, когда полез в такую драку? - Это игра, Розамонд. Меня ранили случайно. – На самом деле он не помнил, как его ранили. Он даже не помнил игру. Его последним воспоминанием была прогулка по Честертону. - Вовсе не случайно. На тебя набросились местные хамы. Они тебя чуть не убили. - А Банкрофт и Нидхем? - Твои друзья? Они чувствуют себя лучше, чем ты! – Теперь она подошла к нему и , положив руки на бедра, смотрела на него сверху. – Они звали на помощь и гнались за теми, кто на тебя напал, иначе бы ты умер. - Но я не умер, - раздраженно сказал он. – Как я попал сюда? - Мы привезли тебя в повозке. Бесчувственного. – Внезапно она заплакала. Роб уставился на нее. Она никогда не плакала. Она разлагольствовала, возмущалась, порой кричала. Но плачущей он ее никогда не видел. - Ты пролежал два месяца, Роб Джеффри. Мы боялись, что ты никогда не откроешь глаз. Два месяца! Не удивительно, что он чувствовал себя таким слабым! Он оглядел себя – одна кожа да кости. Видимо, его только поили лекарством, чтобы он не умер. Он попытался сесть. У него закружилась голова, но ему удалось, когда Розамонд пришла ему на помощь. От нее нежно пахло. Левкой, почувствовал он. Если прошло два месяца, значит, сейчас весна. Игра была во вторник на масленицу – традиционная пора празднеств: маскарадов, петушиных боев, футбольных матчей – перед началом Великого Поста. В этом году он начинался третьего марта. Значит, сейчас май. Он взглянул в окно поверх плеча Розамонд. - Почему на земле лежит снег? Его мать, вернувшись с миской густого бульона, услышала вопрос. Розамонд быстро отошла в сторону, чтобы пропустить ее. Аромат лука и тушеной говядины наполнил его рот слюной. - В этом году сплошные приметы, - ответила Дженет после того, как сунула ему в рот первую ложку. – Знаки и предзнаменования. Он глотнул амброзию. - Какие знаки и предзнаменования? - Некоторые ты сам видел, даже в Кембридже. – Следующая ложка заставила его замолчать. – Было ужасное солнечное затмение. Перед этим разлилась Темза. Это было в феврале. Говорят, рыбы выскакивали из воды перед Вестминстер Холлом. Затем началось лунное затмение, и четыре дня шел снег, образовав большие сугробы. Много людей и скота замерзло. - Я помню метель за неделю или две до масленицы, но не мог же остаться после нее тот же самый снег. – Он указал на окно, сморщившись от внезапной боли в руке и ребрах. - Конечно, нет, - Дженет зачерпнула следующую порцию бульона. – Этот снег выпал два дня назад. Очень странно. Снегопад длился пять часов, и сейчас лежит снег толщиной два фута отсюда до Лондона. - Может, это добрый знак, - Роб сжал губы, чтобы не съесть чересчур много и не заболеть. Дженет всхлипнула. На ее лице было больше морщин, чем он помнил. Появились ли они из-за волнения за него? Роб похлопал ее по руке. - Мама, мне уже лучше. Скоро я совсем поправлюсь. - Ты был так ужасно ранен, - прошептала она, отставив миску в сторону и освобождая вторую руку, чтобы убрать прядь его волос со лба. – У тебя была разбита голова и переломаны кости. Тебя даже везти сюда было опасно, но врач, который лечил тебя в Кембридже, уже записал тебя в покойники. - Я не помню, что случилось. - Вот и хорошо. - Во время футбольных матчей часто бывают повреждения. - Эту игру следует запретить! Лучше пусть молодые люди стреляют из лука - это хотя бы может пригодиться для защиты страны. - Вице-канцлер уже ограничил футбол в университетах, - вмешалась Розамонд. – А твоя мама считает, что его надо запретить совсем. - Вряд ли дело именно в игре. - Тогда почему на тебя напали? Ты никогда раньше не бывал в Честертоне. У Роба снова заболела голова. Он опустился на подушку и закрыл глаза. - Не знаю, мама. Может, дело и вправду в затмении. хххх В последующие дни Роб постепенно восстанавливал силы. Ему помогали посещения матери, отца – Марка Джеффри, управляющего Ли Эбби – и Розамонд. Особенно Розамонд. Лишь она хотела знать, чем он занимался в Кембридже перед матчем. Он поступил в Кристи Колледж в прошлый Михайлов день в качестве студента, получающего стипендию. Это была младшая ступень. Он выполнял обязанности слуги: стелил постели, подметал пол, носил воду, прислуживал за столом в оплату за учебу и жилье. Он был рад платить работой в обмен за возможность учиться. Сыновьям слуг не часто выпадала такая возможность. - Я тебе завидую! – заявила Розамонд. - Тебе бы совсем не понравилось заниматься уборкой! Ты бы ее возненавидела! Она показала ему язык. Глядя на то, как она сидит в ногах у его постели, Роб подумал, что она – лучший врач, какой у него был. Когда она была с ним, он забывал про боль и раны. Но что-то ее беспокоило. Он видел это по ее лицу, когда она прекращала его дразнить. Она охотно могла поделиться с ним, но казалось, что она ждет, чтобы он заговорил первым. Она так искусно избегала любых вопросов на эту тему, что Роб решился заговорить наконец лишь спустя несколько дней. В конце концов ему надоела ее скрытность. - Что тебя мучает? Она глубоко вздохнула, и ее грудь выступила вперед. Роб сделал над собой усилие, чтобы сосредоточиться на ее словах. - Мама с отчимом выбрали мне мужа. Роба словно лед сковал. Он не хотел думать о замужестве Розамонд. - И кто же он? - Его имя не имеет значения. Он богат и наследует титул. - Он тебе не нравится? - Я его не видела и не хочу видеть. Он снова вздохнул. - Тогда почему так мрачно? - Они не остановятся. Я им напомнила, что свадьба может состояться только с моего согласия, а я не согласна. Но они продолжают забрасывать меня письмами. И собираются сами приехать. Они не оставят меня в покое. - Леди Эпплтон давно сказала тебе, что тебя не заставят выходить замуж. Роб знал большую часть этой истории. Розамонд была незаконнорожденной – незаконной дочерью покойного мужа леди Эпплтон сэра Роберта, в честь которого назвали самого Роба. Леди Эпплтон никогда не держала зла на Розамонд – фактически она была наследницей леди Эпплтон. Более того – после замужества ей выделят часть состояния ее отца. - Легко говорить, что меня не выдадут насильно, - проворчала Розамонд, - но они все время впутывают меня в свои планы. Мне надоели их проповеди о моем дочернем долге. Они не прекратят – будет все хуже. – Она испытующе посмотрела на Роба. – Если только не… хххх - Ты в этом уверена, Розамонд? Роб сомневался за них обоих. Он не совсем понимал, как он оказался в незнакомой церкви перед священником, которого видел впервые в жизни. Розамонд обвела его вокруг своего крошечного пальчика, как всегда. - Я знаю, что делаю, - прошептала она. – Как и прошлой ночью. Роб почувствовал, как к его щекам прилила кровь. Вчера она пришла в его постель. Они обменялись брачными клятвами и скрепили их осуществлением. В каком-то смысле они уже были женаты. Он заговорил тише: - Если обряд совершится, я получу полный контроль над твоим состоянием. Ты уверена, что доверяешь мне? - Ты любишь меня, - в ее голосе звучало полное доверие. – Ты всегда будешь заботиться о моем счастье. Иными словами, она была уверена, что он всегда позволит ей принимать любые решения. Роб вздохнул. Видимо, она имеет на это право. Видимо, он был лучшей альтернативой обручению с женихом, которого выбрала ее мать. Он всегда ее любил. Теперь они будут вместе до конца дней. Он едва слышал слова брачной церемонии. Его сердце билось слишком громко. Но он отвечал, как положено, и слышал, что Розамонд тоже произносит верные слова. Затем они вышли на церковное крыльцо, озаренные солнечным светом, и сияющий священник вслед за ними. Они услышали приближающийся стук копыт, и на лице Розамонд появилась самодовольная усмешка. - Они приехали слишком поздно, чтобы остановить нас. Опасаясь противоборства, Роб расправил плечи и повернулся лицом ко всадникам. Леди Эпплтон? Его родители? Он бы не удивился появлению матери и отчима Розамонд, приехавших из Корнуолла, - но прискакавшие всадники были ему незнакомы. Их лиц невозможно было разглядеть из-за надвинутых низко широкополых шляп и шарфов, в которые были завернуты нижние части лиц. Глаза Роба широко распахнулись, когда один из них поднял пистоль. Он действовал инстинктивно, обхватив руками Розамонд и толкнув ее к двери церкви, накрыв ее тело своим. Он с трудом приземлился, его дыхание сбилось. Он ударился локтем о камень, и на миг вся его рука онемела. Секундой позже он услышал выстрел. Лошади понеслись назад. Когда стук копыт на мощеной дороге затих, Роб прошептал благодарственную молитву и открыл глаза. Первым он увидел лицо Розамонд, повернутое вбок. Затем – пульс, бьющийся у нее на горле. Он услышал ее дыхание позади и понял, что она цела, но с ужасом смотрит на свою руку. Рукав был испачкан красным. Роб испуганно поднялся, морщась от боли в недавно заживших ребрах. Он сразу понял, откуда текла кровь. Стрелок в итоге не промахнулся – пуля поразила священника. Он неподвижно лежал на расстоянии нескольких футов. Вновь приближающийся стук копыт привел Роба в ужас. «Они возвращаются!» Он поднял Розамонд на ноги. «Бежим в церковь!» Он надеялся на защиту святилища, хоть и не понимал, с какой стати бандиты будут уважать его. Розамонд сопротивлялась, пытаясь бежать прямо навстречу всадникам. - Убийство! – закричала она, схватившись за уздечку леди Эпплтон. – Здесь совершилось убийство! Отец Роба Марк Джеффри и мастер Ник Болдуин ехали вслед за приемной матерью Розамонд. Роб вспомнил, что мастер Болдуин был местным мировым судьей. - Они ускакали туда, - указал он. – Двое мужчин в шляпах и повязанных шарфах. У одного был пистоль. - Как давно? – спросил Болдуин. - Всего лишь несколько минут назад. - Они вооружены, а ты – нет, - обратилась леди Эпплтон к Нику, когда он слез с лошади. – Будь осторожен! Отец Роба разрывался между желанием ехать с Болдуином и остаться на месте. Он поймал взгляд Роба. - Парень, ты женат? - Да. - И брак свершен, - добавила Розамонд, - так что его уже не расторгнуть. - Роб слишком молод, чтобы жениться без позволения, - сказал Марк. - А я – нет, - ответила Розамонд. – Я сказала, что все уже свершилось. Может быть, я даже в тягости. Роб смущенно отвернулся и заметил, что смотрит на покойника. - Священник,- пробормотал он, - его застрелили у нас на глазах. Зачем кому-то понадобилось убивать священнослужителя? - Я знаю одного-двух, от которых с радостью бы избавилась, - пробормотала леди Эпплтон, но все же направила лошадь к церковному крыльцу. Там она спешилась и перевернула тело священника, разглядывая его со всех сторон, прежде чем убедиться, что он вправду мертв. ххх - Вы не можете удерживать меня здесь, как узницу! - закричала Розамонд, когда в дверях появилась леди Эпплтон - женщина, которую она называла мамой больше десяти лет. Как только они вернулись в Ли Эбби, Розамонд закрыли в ее комнатах. Роба отправили в жилище родителей на другой стороне двора. - Это верно, - согласилась леди Эпплтон. - Однако я требую от тебя уважения. Мне нужно кое-что тебе сказать. Будь любезна выслушать. - Хорошо, говорите, - Розамонд стремительно пересекла спальню и уселась на кровати, опустив голову на руки. - Я вас слушаю. - Ты совершила то, что можно назвать мезальянсом. Розамонд не стала возражать. Все в Ли Эбби знали, что дочери рыцаря, даже незаконной, не следует опускаться до союза с сыном управляющего. - В прежние времена такой брак был бы запрещен по причине духовной близости. Розамонд нахмурилась. Она вспомнила, что ее отец был крестным отцом Роба. Сейчас такого запрета не было - его отменили, когда король Генрих порвал с Римом. Но она слышала, что и раньше можно было получить разрешение папы за хорошую плату. - Тебе удалось разрушить планы твоей матери, - продолжала леди Эпплтон. - Теперь тебя не могут выдать замуж ни за кого другого. Розамонд усмехнулась. - Однако не думай, что ты поступила хорошо. Дженет, моя давняя близкая подруга, тяжело заболела, узнав, что ее сын женился на моей приемной дочери. Ты довольна этим? Вы ведь с ней часто ссорились. - Я не хотела причинить ей боль, - смущенно пробормотала Розамонд; ее усмешка погасла. - Надеюсь, что нет. Ты просто об этом не подумала. Меня это не удивляет: ты всегда была упряма и своевольна. - Если я вас разочаровала, я могу уехать. Мы с Робом можем пойти своим путем - теперь, когда у меня есть контроль над моим состоянием. - Боюсь, что это не так. Розамонд привстала. - Я знаю, что по закону Роб распоряжается моим имуществом, но... - Это сложнее, чем ты думаешь, - печально ответила леди Эпплтон. - Роб еще не в том возрасте, чтобы распоряжаться имуществом. Если бы вы вправду поженились, состояние Роба контролировал бы его отец. Розамонд уставилась на нее. - Что значит «если бы мы вправду поженились»? Мы женаты. Священник обвенчал нас перед тем, как его убили. Негоже человеку разделять то, что соединил Господь, - ханжески-благочестиво добавила она. - Вот здесь-то и проблема. По моей просьбе наш викарий разузнал насчет вашего священника. Оказалось, что он вовсе не священник и не имеет права совершать обряд венчания. Несомненно, грядет грандиозный скандал - вы не первая пара, которую он обманул. - Почему же он так поступил? - Вы заплатили ему за церемонию? - Да, ангел. - Золотая монета стоимостью десять шиллингов. - Это намного больше, чем запросил бы честный священник. Расстроенная Розамонд упала на кровать, но еще не сдалась. - Взаимные клятвы тоже связывают. Роб и я дали их друг другу. - Тем более жаль. Розамонд взглянула на нее в упор. - Наш брак нельзя расторгнуть. - И поэтому вы в ужасном положении. Как ты сказала, ваш брак нельзя расторгнуть, - но перед лицом закона вы не женаты. Поэтому твое наследство остается под моим контролем. - Нет! - Розамонд, ты его любишь? Ты поэтому вышла за него? - Я хотела быть свободной! - Ты была свободна. - Не так, как хотела. Моя мать вечно ныла и требовала, чтобы я ее слушалась. - А теперь ты жена и должна слушаться Роба Джеффри. Только вдовы распоряжаются своим имуществом самостоятельно. - Роб любит меня. Он никогда не заставит меня делать то, чего я не хочу. - А ты, Розамонд? Ты его любишь? - Я... я его обожаю. Леди Эпплтон прищурилась и долго смотрела на Розамонд. - Роб должен вернуться в Кембридж. Он способный студент. Ему нужно завершить учебу. - Если он этого хочет, я не возражаю. - Розамонд твердила про себя, что ей все равно, пока она может идти своим путем. Леди Эпплтон кивнула. - Я поговорю с викарием. Он обвенчает вас здесь, а после этого Роб сразу вернется в Кристи Колледж. Леди Эпплтон была на полпути к двери, когда Розамонд вспомнила еще один вопрос. - Постойте! Этот священник... Власти узнали, кто его убил? Ник Болдуин погнался за бандитами, но он приехал слишком поздно и вряд ли успел их догнать. - Наверняка кто-то, кого он обманул. Этот парень совершил десяток фальшивых браков в той церкви и неизвестно сколько в других. - Леди Эпплтон пожала плечами. - Не могу сказать, что гибель этого мошенника меня очень волнует. ххх После церемонии Роб вернулся в Кембридж. Казалось, он был рад этому. Розамонд дулась. Сестры Роба с ней не разговаривали, хотя их мать уже выздоровела. Еще две ее приятельницы покинули Ли Эбби перед свадьбой, а когда новость о мезальянсе стала известна, - семейство четвертой девушки потребовало, чтобы она возвратилась в Лондон через два дня. - Я останусь одна без друзей, когда она уедет, - жаловалась Розамонд леди Эпплтон. Та даже не оторвала глаз от своих трав. - Сочувствую, Розамонд, но это твоя заслуга. Разочарованная таким ответом, Розамонд вышла из дома и отправилась в селение Иствуд на расстоянии полутора миль. Она надеялась, что жена викария выслушает рассказ об ее неприятностях. - Вы вызвали всеобщий интерес, - сообщила она Розамонд. - Служанка рассказала мне, что вчера приезжал незнакомец и спрашивал про вашего нового мужа. Она обнадеживающе улыбнулась Розамонд, надеясь в ответ услышать ее признания. Розамонд лишь нахмурилась. Она не понимала, зачем кому-то интересоваться Робом. И почему в Иствуде? Следовало искать его в Кембридже. Размышляя над этой маленькой тайной, она вышла из дома викария и направилась в Ли Эбби. Селение было небольшим. В нем была церковь, кузница, две водяные мельницы, пивная, школа для младших классов, основанная леди Эпплтон, и десяток домов с садиками. В них жили около двухсот обитателей. Они ездили в Дувр, если им требовалось что-либо, кроме услуг кузнеца, пивовара, мельника, плотника, учителя или викария. Розамонд миновала кузницу, когда она услышала позади шаги. Она обернулась, ожидая увидеть жену кузнеца - тетку Роба. Но она перепугалась, увидев вместо этого мужчину с дубинкой. Его темные глаза горели ненавистью. Она бросилась бежать через поля, уклоняясь от дубинки, которая легко могла раскроить ей череп. Ветер свистел, пока она неслась напролом. Ей не хватало дыхания, чтобы закричать. Задыхаясь и спотыкаясь на неровной земле, она бежала, пока не оказалась в безопасности в доме кузнеца. Тогда она оглянулась через плечо. Мужчина не гнался за ней. Он увидел, как она убегала, залез на гнедую лошадь, привязанную к ближайшему дереву, и уехал. Розамонд остановилась. Гнедая? Такими же были лошади тех, кто убили священника. Она прищурилась, желая лучше разглядеть нападавшего, но он уже ускакал. Она запомнила лишь квадратную челюсть и злобный взгляд. Наняв двух крепких местных парней, чтобы проводить ее, Розамонд вернулась домой. Если незнакомец ждал ее на пути, чтобы устроить засаду, - она его не заметила. Ей встретился лишь пастух, гнавший стадо коров. Леди Эпплтон узнала про инцидент на следующий день. - Я думаю, тебе лучше на время уехать к матери и отчиму, - предложила она. - К счастью, ты можешь уехать в Лондон в обществе друга. Розамонд начала возражать, но ей пришла в голову другая мысль. ххх Через неделю Розамонд ради респектабельности наняла служанку, сняла комнату в лучшей гостинице Кембриджа и отправила Робу сообщение, что она прибыла. Он не терял времени на выяснения, но пришел с двумя друзьями - Банкрофтом и Нидхемом. Непохоже, что он был рад ее видеть. Еще меньше он обрадовался, когда она рассказала ему о нападении и о том, что мужчина с квадратной челюстью и горящими ненавистью глазами был одним из убийц обвенчавшего их священника. - А так как он расспрашивал о тебе в Иствуде, он наверняка узнал, что ты учишься в Кристи колледже, - заключила она. Трое друзей долго смотрели на нее. В своих черных одеяниях и шапочках они выглядели почти одинаково. Их легко перепутать из-за одинаковой формы, предположила она. - Как эти нападения связаны? - спросил наконец Роб. - И зачем кому-то вредить одному из нас? - Оба нападения совершил человек на гнедой лошади. - Гнедые лошади часто встречаются, - вставил Банкрофт. Розамонд хмуро посмотрела на него. Он казался взволнованным - возможно, испугался ее рассказа. Она снова перевела взгляд на Роба. Ей надо было убедить его, что ему угрожает опасность - даже если они не понимают, почему. - С тобой постоянно что-то случалось последние несколько месяцев, - постаралась она произнести как можно убедительнее. - Во-первых, на тебя набросились и избили дубинкой во время матча. Во-вторых, ты стоял возле человека, которого застрелил негодяй на гнедой лошади. В-третьих, на меня напал человек с дубинкой на гнедой лошади, после того, как расспросил о тебе. Эти три события связаны, Роб. Ты не можешь этого отрицать. Банкрофт буквально позеленел - а Нидхем слушал их спор, словно он был судьей на турнире по теннису. Он вращал головой туда-сюда, и в его глазах горел живейший интерес. - Тем больше у тебя причин вернуться в Ли Эбби, а оттуда ехать в Корнуолл, - упрямо сказал Роб. - Здесь тебе оставаться опасно. - Тебе тоже. - На тебя нападали! - На тебя напали первого! - их головы были рядом, ладони лежали на бедрах - они казались отражениями друг друга. - Я твой муж, Розамонд! Ты поступишь, как я прикажу! - Ха! У тебя нет надо мной власти - у меня есть собственные средства. Каждый из них получал щедрое содержание, а у нее, кроме того, были драгоценности, которые можно было продать. - Так или иначе, я останусь в Кембридже до тех пор, пока не найду ответов на свои вопросы. Я найму стражников охранять меня, но не уеду. Поединок взглядов продолжался около минуты, пока Роб наконец не сдался. - Четырех охранников. Двое будут стоять возле твоей двери ночью, а все четверо ходить с тобой, когда ты выйдешь наружу. - Я согласна. Я не так глупа, чтобы рисковать жизнью. - Она порывисто обхватила его лицо руками и звучно поцеловала. - А теперь скажи: как ты собираешься защитить себя? - У меня есть друзья, чтобы позаботиться обо мне. Розамонд хмыкнула. От слабого Банкрофта не стоило ожидать помощи. Нидхем был сильным парнем, но чересчур легкомысленным, чтобы рассчитывать на него всерьез. - Они спасли меня во время первого нападения, - напомнил Роб. - Тогда будем надеяться, что они запомнили его лучше, чем ты, - Розамонд указала на скамейку. - Присядьте, джентльмены, и расскажите все, что сможете вспомнить. Особенно меня интересует внешний вид человека с дубинкой. - Мы были слишком заняты борьбой за свою жизнь, чтобы обратить внимание, - быстро ответил Банкрофт. - Не совсем так, - возразил Нидхем. - Джеффри, она права. У парня была квадратная челюсть. - Я уверен, что ты ошибаешься, - сказал Банкрофт. - Я бы запомнил. - Я скоро узнаю правду, - заявила Розамонд. - Как только я найму охранников, я пойду в Честертон. - Роб попытался возразить, но она прижала палец к его губам. - Мне идти безопаснее, чем вам. Большинство людей не решаются напасть на женщину. Кроме того, я сразу пойду с жалобой к констеблю. На моей стороне будет закон. - Но вы же не знаете имени человека с дубинкой! - воскликнул Банкрофт. - Как вы его разыщете? - Это несложно, - улыбнулась Розамонд. - Сколько человек с квадратной челюстью, черными глазами и на гнедой лошади могут жить в небольшой деревне? ххх У половины жителей гнедые лошади, - сказал констебль Томас Прескот. За недолгое время, которое Розамонд пробыла в Честертоне, она увидела полдюжины мужчин с квадратными челюстями. К двоим из них она подошла достаточно близко, чтобы увидеть, что у них темные глаза. Но похоже, ни один из них не узнал ее. В их взгляде на нее читалось не более чем легкое недоумение. - Человек, которого я ищу, отсутствовал в двух случаях, - она назвала Прескоту числа убийства священника и нападения на нее и увидела, что его лицо застыло. - Его имя, пожалуйста. - Его фамилия Гловер, и по ремеслу он перчаточник (1). - Вы меня отведете к нему? - Я не знаю, госпожа, который вам нужен - их четверо братьев. - Я узнаю его, когда увижу. Прескот неохотно направился на юг с центральной улицы на параллельную за рекой. - Гловеры живут возле лавки. Лучше поговорить с ними здесь. - Хорошо. - Одну минуту. - Он зашел в лавку и поговорил с хозяевами, вскоре вернулся и повел ее к лестнице. Когда охранники последовали за ней, Прескот остановил их. - В комнате недостаточно места. Оставайтесь здесь. Розамонд попыталась возразить, но Прескот принял на себя ответственность за нее. Он завел ее в комнату, и внезапно Розамонд увидела пять мужчин с квадратными челюстями - отец выглядел таким же крепким, как и четверо сыновей. А за ее спиной стоял лишь один констебль. Она с трудом проглотила слюну, глядя на их лица. У нее перехватило дыхание, когда она увидела лицо, которое в последний раз видела в Иствуде. Его глаза по-прежнему были полны ненависти. ххх - Я никогда не видел более независимой женщины, чем твоя леди, - сказал Банкрофт, сидя на подоконнике и разглядывая конюхов, гуляющих туда-сюда. - Не стоит за нее волноваться. - Я должен был настоять, чтобы пойти вместо нее, - Роб перестал шагать и мрачно посмотрел на друга. Розамонд ушла рано утром и не вернулась к трем, как они договорились. - Я не могу дольше тянуть. Я пойду искать ее в Честертоне. Вы идете со мной? - Это глупо, - возразил Банкрофт. - Почему? - охваченный ужасным подозрением, Роб схватил друга за шиворот и поставил на ноги. - О чем ты мне не рассказал? Ты знаешь что-то о человеке с квадратной челюстью? Банкрофт попытался отрицать, но Роб увидел, что тот лжет. Он возмущенно оттолкнул Банкрофта. - Я ухожу. - Постой! - позвал Нидхем. - Мы идем с тобой. - Я не могу! - взвизгнул Банкрофт. Роб медленно повернулся к нему и заговорил тоном, предупреждающим, что за очередную ложь его ждет ужасное возмездие. - Чего ты боишься, Банкрофт? - Если ты пойдешь туда, Джеффри, они тебя убьют. А если не тебя, то меня! В этот раз Нидхем схватил его за шиворот и встряхнул. - Жизнь женщины в опасности! Говори, или я сам тебя убью! - Он не сможет говорить, если ты его задушишь! - Пальцы Роба сжимались и разжимались. Он жаждал вытрясти правду из Банкрофта, но еще сильнее хотел узнать, в чем дело. - Помнишь девушку, которую мы видели в день матча? - Хриплым квакающим голосом спросил Банкрофт. - Ту, что ждала ребенка? - Во вторник? - смутно вспомнил Роб молодую женщину в толпе. - Она не была замужем. Она встречалась со студентом Кембриджа, и все в селе это знали - в том числе ее братья. - Она смотрела прямо на Роба, - сказал Нидхем. У Роба внутри все сжалось. - Смотрела? Ты хочешь сказать, что достаточно взгляда, чтобы решить, что я - отец? - Она хотела защитить любовника, указав на другого. - А ее любовник - ты? Банкрофт кивнул с несчастным выражением лица. - Тогда немедленно пойдем к девушке и выясним правду. Пусть она скажет, что это не я. - Она умерла при родах и никому не сказала, что солгала про тебя. Напавшие в тот вторник хотели покалечить тебя, но когда она умерла и они узнали, что ты женился на богатой наследнице... - Они пришли за мной и убили священника по ошибке! - Если твоя жена права насчет гнедых лошадей - боюсь, что так. У двоих ее братьев гнедые лошади. После того, как они не убили тебя, они решили отомстить за сестру, убив дорогую тебе женщину. Роб похолодел. Не дожидаясь Нидхема и Банкрофта, он бросился вон из гостиницы, направившись в Честертон. Когда Роб с друзьями ворвались в жилище перчаточника, они увидели Розамонд, мирно сидящую среди женщин его семейства. На столе стоял кувшин с элем, а на коленях Розамонд лежал младенец. Она немного удивилась, увидев, как бешено они вбежали. По ее знаку охранники спрятали ножи в ножны и отступили назад. - Ты будешь рад узнать, что вопрос гибели мнимого священника решен, - сказала она тихо, чтобы не разбудить ребенка. - Один из сыновей признался, хотя я думаю, что можно считать эту гибель несчастным случаем. В конце концов, он не хотел убить священника. - Он хотел убить меня. А еще он хотел убить тебя. Розамонд ничего не ответила Робу и посмотрела на его спутников. - Генри Гловер признал свою вину, но он не собирался мстить тому, кто не связан с его сестрой. Кто из вас - отец ребенка? И как вы собираетесь поступить? Ее взгляд скользил от Банкрофта к Нидхему и обратно. На Роба она не смотрела. Он еще не поступил в Кембридж, когда ребенок был зачат. Под ее пристальным взглядом Банкрофт вспотел. - Это мой ребенок, - прошептал он. - Оставьте меня в живых, и я позабочусь о нем. - Вы позаботитесь о ней. - Да, но для этого я должен быть живым. - Вы пребудете в добром здравии, мастер Банкрофт, пока будете заботиться о ребенке - и вы письменно подтвердите это и засвидетельствуете у властей. - Но... - Не спорьте, мастер Банкрофт, - нежно улыбнулась Розамонд. - Чтобы заставить вас должным образом поступить с незаконнорожденной сироткой - такой же, как я - я готова на любые средства, кроме убийства. (1) Glover - изготовитель перчаток |
12.10.2021 12:50 | |
Aliskana |
А вот это - маньячный триллер! ↓↓ Кристианна Бренд "Нет Лица" Они сидели в молчаливом кругу в темной комнате, касаясь пальцев друг друга, отрываясь и прикасаясь снова… Он отчаянно пытался докричаться до них. «Выслушайте меня! Они ошибались! Предупредите их!» Но они не слышали: над его голосом раздавался нежный лепет о мире, солнечном свете на Другой Стороне и цветах. Никто не слышал безмолвного крика: «Все начнется снова…» Звонок в полицию – мисс Дельфина Грей. «Мистер Джозеф Хоук просит к телефону суперинтенданта Томма». Негромкий голос: - Да, мистер Хоук? Он был почти в истерике, еле бормоча от волнения. - Суперинтендант, я Джозеф Хоук, знаменитый ясновидящий. Я прислал вам статью, которую недавно опубликовал. Этот человек – сумасшедший… Убийца убивал случайно – в любое время, в любом месте. Быстрый удар в спину, выводящий из строя, перевернутое тело и удары снова и снова. Сброшена пластиковая занавеска, защищающая убийцу от текущей крови; и наконец, никаких следов, ни одного знака для полиции, доведенной до предела, до края отчаяния. И ненормальные, которые звонили в полицию и присылали письма со своими дурацкими теориями. - Да, мистер Хоук… - Это беспомощный псих, я доказал это в своих статьях. Может, детские впечатления? Он видел убийство? Раны? У него нет лица! – Он говорил, что у него нет лица… (Ужасный бормочущий шепот: «Позвоните в полицию, посмейтесь над ними, нагрубите им» - а затем, может быть, неизбежная просьба о помощи: «Вы никогда меня не поймаете. Как вы меня узнаете?» И ужасный задыхающийся крик: «У меня нет лица!) - Суперинтендант, человек, который говорит, что у него нет лица, - это психопат, который смотрит в зеркало и не смеет себя увидеть. Человек, у которого нет лица… - … это человек с чулком на лице. Всего доброго, мистер Хоук. - Подождите! В этот раз у меня есть сведения для вас. Я видел его в кристалле – мы называем это гаданием. Это человек маленького роста, пять или шесть футов, чиновник или секретарь, в (приличном) костюме, в макинтоше до колен… - Поразительно непохож на половину жителей города! В том числе, возможно, и вас. А сейчас я очень занят. - Но ведь… - Поэтому прощайте и спасибо. Он не мог удержаться и не добавить: - Не звоните нам, мы сами вам позвоним. Он страшно разозлился, сгорбившись, как обезьяна во время представления, и на миг потерял сознание, как это часто случалось в последние дни, чувствуя себя зря потратившим время и силы, измученным забытыми грезами. Но Дельфина была с ним, нежно вытирая салфеткой его узкое бледное лицо. - Что случилось, мистер Хоук? Этот чертов полисмен! - Я мог сказать ему, что убийца рыжий! Но они не верят в меня, в мой дар! - Я верю в вас, - ответила она. – Я знаю. Он приближался к ее переполненному магазину, совершенно чужой. «Не бойтесь, я хочу только помочь вам». Но она испугалась. Другие покупатели окружили ее, чтобы защитить: разве за границей не произошло массового убийства? Он представился им: - Джозеф Хоук, знаменитый ясновидец, вы обо мне слышали. Я увидел в кристалле, что она в большой беде. Она вскрикнула (откуда он мог знать?), отбежала от него и прошептала с пепельным лицом: - Он мне звонил. Тот, у которого Нет Лица. Он чавкал и причмокивал. Это было отвратительно. Он повторял: «Вы следующая!» Но это невероятно. Как вы узнали? Он знал, так как час назад видел ее в церкви, молящейся перед статуей святого Иуды, прибежища несчастных. Он многое извлек из наблюдений в церквях: видел вдову в трауре возле подножия распятья, женщину у статуи святого Антония из Падуи, который помогал найти потерянные вещи. Очки в роговой оправе, вывернутый наизнанку макинтош, нейлоновый парик – он был приверженцем маскировки, простой или хитроумной: следовать за жертвой до оживленного места, где ваши откровения привлекут потенциальных клиентов для будущих сеансов. Его нынешняя ассистентка находила намеки в старых газетах, церковных записях, даже на кладбищах; и они должным образом изумлялись тому, как много он о них знал. Испуганная Дельфина, одинокая, без семьи и друзей, легко стала его жертвой и одновременно помощницей, поскольку нынешняя помощница уехала, разуверившись в нем после многочисленных мошенничества; доверчивая и благодарная, Дельфина легко согласилась с потребностями любого практика выдавать простейшие банальные мелочи за плоды истинного духовного дара. Нежная, трогательная и блаженно наивная Дельфина! Он бы полюбил ее, если бы был способен любить кого-нибудь, - бедный косоглазый сирота, глядящий лишь внутрь себя, думающий лишь о себе; но он чувствовал, что она добра и заботлива. Он не встречал такого отношения раньше. Сейчас она предложила: - Забудьте о полиции. Обратитесь в прессу. Пресса откликнулась с радостью, как всегда, когда речь заходила о сверхъестественном. А тут Джозеф Хоук, знаменитый ясновидец, описал небольшого человека в белом воротничке с рыжими волосами… Через двое суток у полиции появилось подтверждение: жертва последнего убийства оторвала, словно в борьбе, кусочек черного нейлона; к нему приклеились два рыжих волоса. Джозеф Хоук был вправду великим ясновидцем. Публика созрела для внушения. Ужас витал повсюду. Власти казались беспомощными. И вот – Спаситель! Выстраивались очереди на его сеансы гадания. Он знал, чего от него хотят – возможностей не стать жертвой того, у кого Нет Лица. Так он говорил Дельфине. И конечно, очень часто его озаряло истинное Видение. - Вы никогда не видели меня внутри кристалла? – грустно спросила она. - Я бы вам обязательно сказал. Он знал, что она мечтает остаться с ним в безопасности, но с ростом славы ему следовало быть осмотрительнее, и ей приходилось возвращаться в свою одинокую квартирку на другом конце города. - Используйте разные выходы отсюда, пусть они гадают. И все у вас будет в порядке. Он с нетерпением ждал продолжения деятельности Джозефа Хоука. Груда его писем росла. - Если бы мы посмели нанять секретаря! - В квартире слишком много хлама. Подключенная комната для сеансов, рулоны пленки для флюидов во время медиумических трансов; переодевание для последующих действий; разрисованные газовые баллоны, свисающие с потолка с чертами лица дорогого папочки или улыбкой дорогой мамочки, - просто невероятно, во что верят люди, когда в ужасе и тоске они жаждут веры! Он согласился: - Нет, это слишком опасно. Мы можем идти на разные хитрости, использовать грифельные доски и все такое, а тем временем я научу вас гадать. Вы слышите, что я сказал? Вы сегодня очень рассеянны. - Да, я пыталась собрать силы, чтобы сказать вам… Меня допрашивала полиция. Они спрашивали, откуда вы знаете про рыжие волосы. Они думали, что вы окрасили свой волос. - О, Боже! – такое ему не приходило в голову. – Они думают, что я – тот, у кого Нет Лица? И потому я знаю? – Его голос зазвучал истерически. – Они убьют меня! Если пойдет такой слух – люди меня линчуют! - Он начал озираться вокруг, словно буквально искал выход. – Я должен доказать… Какое доказательство я могу им предоставить? Темнота росла и сгущалась. Внезапно в этой густой темноте прозвучал звонок. - О, Господи! – закричал он. – Они пришли за мной! - Это клиенты на сеанс, - сказала она. Она впустила их, дрожащая и молчаливая, он растянулся в кресле, его руки вяло лежали на столе, кристалл был забыт. - Он уже в трансе. Спокойно – соедините кисти рук в кольцо. Просто вложите их в руки соседей». Обычно был шум, музыка, движения духа во всей затемненной комнате; если он хотел быть свободен, он просто дергал руками, отпускал соседей, наощупь находил руки каждого, оставляя их за пределами круга. Но в этот раз все было иначе. Она стояла в стороне, чуть испуганно. И тогда он заговорил. Либо через него заговорил кто-то другой. Полиция публиковала записи, каждый человек в комнате узнал этот голос – ужасный, задыхающийся, наполовину шепчущий, с невнятными согласными, захлебывающийся слюной. Женщина завизжала, ладони расцепились, искажая круг; а голос не замолкал. - Это свершится! Свершится! Убийство! Запах смерти… Снова произойдет! И ужасный вопль: - Они не могут меня остановить! Они не могут меня найти: у меня Нет Лица! Невнятное бормотание, а затем: - Но вы меня знаете! Вы меня описали. Скажите им мое имя! Бормотание смолкло, словно шум кипящей кастрюли; смолкло в тишине… Наконец зазвучал иной голос – голос медиума, удивительно спокойный после бульканья ужасного голоса. Он называл буквы. Ц, пауза, Е, пауза, затем без пауз ТАНИЛ. Это его имя: Ц.Е.Танил. В тишине Дельфина тихо произнесла: - Переставьте буквы – и получится Нет Лица. Он отогнал всех и бросился к телефону. Деревянный голос раздраженно спросил: - Да, мистер Хоук? - Его имя, - торжествующе произнес он, - я могу его назвать. И это не мое имя. - Я и не думал всерьез, что это ваше имя. Он вздрогнул. Выдать драгоценный секрет, который может стать потрясающим всемирным откровением, когда придет время, - и обнаружить, что это свидетельство его невиновности вовсе не нужно! Но он уже пробормотал: - Его имя Ц.Е.Танил. Момент молчания, а затем: - Вы играете в анаграммы, мистер Хоук, с вашей очаровательной леди. Ц.Е.Танил – Нет Лица. А почему не Ц. А. Линет? Или Н.Т. Лиаце? А не Танец Ли? Танец смерти… Или Ланцет? Он замечательно режет и оставляет много крови… Узкое, словно лезвие топора, лицо исказилось от ярости, он вцепился в трубку дрожащей рукой. - Ах, вот как! Вы еще пожалеете! Я вам больше ничего не скажу, пусть он убивает вновь и вновь! Не ждите от меня помощи! И чтобы успокоиться, он публично сообщил, что убийца пришел к нему, когда он был в трансе, и сам назвал свое имя. Безопаснее не называть его, но он может положить его в запечатанный конверт, и однажды мир узнает, что он был прав. И вправду, в тот вечер раздался звонок в полицию и назвал кодовые слова – они придумали их, чтобы защититься от обманщиков – и его звали Ц.Е.Танил. Дельфина была неуверена и волновалась. - Он узнает, что вы знаете, - и, вероятно, я тоже. Он узнает этим вечером, если посмотрит новости в девять часов. Она была бледна и напугана. - Я боюсь возвращаться домой. Можно мне остаться один раз? Но он устал и был измучен. - Все будет хорошо, он еще ничего не знает, возвращайтесь и запритесь, вы будете в полной безопасности. - В конце концов, что он мог сделать? Поселить ее у себя? Но он не мог рисковать скандалом. – Простите, но я совершенно измучен после сеанса. А еще этот дурак полицейский! – при воспоминании его голос стал выше, он почувствовал себя больным от ярости и отчаяния. – Я говорил ему правду, подлинную правду. Но они никогда не поверят… И опустилась тьма, и все почернело. Но в четыре часа утра он проснулся и набрал ее номер. - Дельфина! Он мне позвонил! - Ой, мистер Хоук! - Он говорил о вас! Он сказал, что собирается… Сегодня ночью! Она вскрикнула и ужасно зарыдала. - Его голос звучал снова! Он был настоящим, поверьте, Дельфина! Я проснулся и обнаружил себя у телефона! Теперь послушайте: заприте дверь как следует и поставьте что-нибудь возле двери! - О, Боже, - рыдала она, - мне так страшно! Он убивает и убивает… Я не могу оставаться здесь одна! - Не выходите из квартиры, я позвоню в полицию… - Пожалуйста, приезжайте! – умоляюще закричала она. – Пожалуйста, пожалуйста! - Хорошо, но я не помню… Дельфина, ваш адрес! Но ее голос произносил: - Я хочу умереть… - и раздался звук упавшей трубки. Он называл ее имя снова и снова, но она не отвечала. Он вновь позвонил в полицию из телефона-автомата. На этот раз трубку снял ночной дежурный и уклончиво спросил: - Он звонил вам? Назвал кодовое слово? - Код? Не знаю. Я был в трансе. - Ах, вы были в трансе? - Он пытался вспомнить слово. Кажется, серебро? Уклончивость исчезла. Голос твердо произнес: - Имя и адрес. Ее имя, да. Но адрес… - Я не помню. - Номер телефона? - Попробуйте позвонить, но, кажется, она потеряла сознание. И это съемная квартира, телефон зарегистрирован не на ее имя. А время идет, время идет… - Пожалуйста, найдите ее, я не могу ждать. Он может появиться через минуту… Он доехал до ее квартиры лишь через час. Полиция была там – сам суперинтендант. Он выдохнул: - Дельфига? Суперинтендант ответил будничным голосом: - Молодой леди здесь нет. - О, Боже, что с ней? - Окно выбито. Он лез по крышам. - А Дельфина? - Она услышала его в окне и выбежала в дверь. За квартирой есть телефонная будка, она позвонила нам оттуда. Мы ее забрали. – Он холодно заметил: - Вы сильно задержали нас. - На улице туман… - Мы знаем. Но целый час… Вы ехали из дома? - Да, конечно. - Я спрашиваю, потому что нам был звонок из телефонной будки. - Она уронила трубку, и разговор оборвался. Я растерялся и ездил вокруг, не соображая, что я делаю. - Ясно… Мы оставим девушку до утра, она в очень плохом состоянии. Она пришла в себя к тому времени, когда появилась у него на следующее утро, но выглядела ужасно: бледная как смерть, и с темными кругами под глазами. Он сжался в своем кресле и даже не смотрел на нее. Она стала на колени возле его кресла. - Не волнуйтесь! Я в порядке. Я спаслась вчера. Он глухо произнес: - Вчера я связался с прессой. Я сообщил им, что вчера произойдет убийство. Убьют девушку у нее дома. Это везде сообщат. А теперь окажется, что я обманщик. Она поднялась на ноги и взглянула на него в упор. - О, мистер Хоук! Вы хотели, чтобы меня убили? Убили, уничтожили, зарезали – чтобы доказать ваше могущество? О, нет! – закричал он. – Нет, нет! – Он упал на колени, схватил ее руку и прижал к лицу – липкому и холодному. – Конечно, я бы не пожертвовал и волоском с вашей головы, Дельфина! – И все же… - Это значит для меня так много. Вы знаете, что я наделен Даром. Как ужасно, что в него не верят… Звонок прошлой ночью – это истинное знание. И если я окажусь обманщиком… Она выдернула руку и отступила назад, глядя на него. Ужас на ее лице исчез, его сменила жалость. - Все в порядке, - сказала она. – Вы в безопасности. Он снова убил прошлой ночью. Теперь настала очередь суперинтенданта Томма звонить Джозефу Хоуку. - На этот раз вы попали в точку. Убита девушка у себя дома. Но с ней убит ее парень, который пришел в гости. Вы это предвидели? - Да, но… - Он поспешно произнес: - Это случайность. Он собирался убить девушку – он хотел убить Дельфину. Но пришел парень, и пришлось убить его тоже. - Вы все еще уверяете, что это ясновидение? – с любопытством спросил суперинтендант. - Я был в трансе. Я видел – можете называть это грезами, я ведь был истощен, словно… - Словно вы блуждали во сне? - Вчера мне позвонили. Вы правы, это было ясновидение. Иначе как бы я узнал кодовое слово? - Вам звонил тот, кто называет себя Нет Лица, и сообщил об этом? Он пришел в отчаяние. - Вы никогда мне не поверите, не так ли? Никто не признает моей силы! Разве он звонил мне раньше и описывал себя? Разве он звонил и говорил, что у него рыжие волосы? Разве он звонил и называл свое имя? - Не знаю, - ответил суперинтендант Томм. - Обо всем этом лишь вы мне рассказывали. Он боролся с новым надвигающимся приступом истерики. - Вы считаете меня мошенником? - Знаете, люди об этом поговаривают. - Я знаю. Уволенные помощники. Кто их станет слушать? - Я стану. Видите ли, у нас есть три возможности. Если, как вы утверждаете, вам вправду никто не звонил, и, как они утверждают, вы вовсе не ясновидец, - тогда вы могли узнать об этом убийце лишь одним образом. - Вы хотите сказать... О, Боже! Страх усилился, быстрые вопросы сновали в его голове, словно крысы. - Вы думаете, что это я? Вы считаете меня убийцей? Вы уже подозревали это раньше... - И вы в ответ предоставили «доказательство» своей невиновности. Вы назвали имя. В конце концов, вы сами могли позвонить и подтвердить? представиться? - Как я мог, если я не знал кодового слова? - Но вы утверждаете, что вы ясновидец? Он некоторое время посидел молча, подождав, пока истерия отступила, оставив его голову ясной и холодной. Наконец он медленно произнес: - Если я кое-что расскажу вам, вы пообещаете... - Я ничего не буду обещать. Но мне ни к чему ваши секреты. - Хорошо, слушайте. Я понял, как убедить вас, что я не тот, кто зовет себя Нет Лица. А уж к какому выводу вы придете - если вы получили такие сведения обо мне - помоги мне, Господи! Но я должен вам рассказать. Я его видел. Не в кристалле - я видел его в церкви. Я заметил, как этот человек входил в исповедальню. Он пробыл там долго, а после того, как вышел, упал на колени и закрыл лицо руками. Священник тоже вышел и отправился наружу, бледный как смерть. Я проследил за ним: он стал на колени перед алтарем, стиснув руки. Он смотрел на распятие, и по его лицу текли слезы. Он явно услышал нечто ужасное, но он не мог нарушить тайну исповеди, не имел права. И в это же время за границей случилось массовое убийство. Я прошел по проходу. Я дотронулся до плеча коленопреклоненного человека и назвал первое попавшееся имя. Он отшатнулся, бормоча: «Нет, нет. Уходите прочь!» Я утешающе погладил его по голове и сказал: «Простите, приятель - я принял вас за знакомого!» Но в эти два момента - мы разбираемся в этих фокусах, суперинтендант, - с их помощью мы получаем информацию - я осторожно вытащил платок из его нагрудного кармашка и увидел на нем имя, отпечатанное в уголке; а еще я приподнял парик, и под ним были рыжие волосы. Вот как обстояло дело. Он слегка пожал плечами. - Теперь вы знаете. По крайней мере, это доказывает, что я могу знать то, что я знаю о нем, но при этом не быть убийцей. Он опять пожал плечами. - И я предполагаю, что если после этого я вам скажу, что обладаю даром ясновидения, вы сочтете меня просто глупцом. - Глупцом? - повторил суперинтендант. - Совсем нет, напротив. Я считаю вас очень умным человеком. - Он задумался. - Очень, очень умным человеком. В дверях появилась Дельфина. - О, простите. - О нет, мисс Грей, я хотел поговорить именно с вами. Возможно, это вас чуть успокоит. Сразу после вашего ухода убийца нам позвонил. Кроме прочего ужаса всплыл тот факт, что он со злорадством говорил о двоих, убитых этой ночью. В детстве он видел двойное убийство - в драке между родителями. Они дрались ножами - кстати, мистер Хоук, вы высказывали подобное предпололожение - и недавно, я лумаю, что-то запустило его реакцию. Он жаждал запаха крови, словно наркоман дозы. - Да, он говорил это мистеру Хоуку во время ночного сеанса. Суперинтендант не обращал внимания на Хоука. - Он не употреблял слова «пресыщение»? Нет, сеанс произошел перед двойным убийством. Но утром он повторял это слово снова и снова. Надеюсь, это означает, что он удовлетворен. Но в то же время... - Он предложил Дельфине. - Вы в опасности: он дважды вам угрожал. Вы не думали о том, чтобы на время уехать из города? - Ей нельзя уезжать, - ответил Джозеф Хоук. - Она нужна мне здесь. Она осталась, но теперь находилась под защитой полиции, подписывая охранную грамоту при выходе из дома; возле ее блока квартир всю ночь дежурил полисмен, и охранник даже крался по коридорам вокруг жилья Джозефа Хоука. Работы у них прибавилось, но теперь они могли арендовать у людей, спасшихся от опасности, квартиры в одном и том же здании и нанять двух секретарей. Прошло три месяца. Нет Лица, по-видимому удовлетворенный, больше не появлялся. Дельфина забыла о минувшем ужасе и усиленно изучала работу с хрустальным шаром. Она делала успехи, изобретала собственные приемы, позволяя наблюдателям смотреть через ее плечо вглубь шара, лежащего на черной бархатной подстилке, до тех пор, пока они не впадали в транс, разглядывая под шаром рисунок или фотографию - и вскоре под небольшим руководством узнавали родную усадьбу и почившего любимого пса Ровера. Но сама она оказалась в некоторой степени восприимчива к гипнозу - словно погружаясь в глубокие воды, она произносила туманные слова нездешним голосом. Порой после тяжелой дневной работы он обнаруживал ее вечером почти в бессознательном состоянии, уставившуюся в хрустальный шар, который она держала в руках. - Дельфина? Ни взгляда, ни слова в ответ. Он уже был готов унести ее, когда она заговорила - высоким голосом, похожим на птичье пение, - голосом, который она использовала во время сеансов. - Что-то движется внутри шара. Одно дело трактовать чепуху; другое - соперничество в гадании. Он резко спросил: - Что значит «движется»? Казалось, она его не слышит. - Все в тумане... Кружится... Картинка, картинка... - Внезапно она закричала: - Это моя квартира! Я вижу часы. Они показывают полночь. Сегодняшней ночи. В квартире девушка. - Высокий голос запнулся. - Всюду кровь! - Она вскрикнула и завопила: - Нет! Нет! Нет! Ее руки соскользнули с хрустального шара, она упала со стула и легла на пол без сознания. О, Боже - Дельфина! Его верная, преданная Дельфина, единственный друг, какой был у него в жизни, - убита маньяком, которого снова обуяла жажда крови! Но у него есть масса времени предупредить полицию. Она может остаться в офисе, ей незачем возвращаться домой... А с другой стороны... Он долго-долго сидел, глядя на нее. Почти наверняка из ее памяти стерлось то, что она видела. Если позволить ей уйти, а затем сообщить в полицию, устроить ловушку - и маньяк попадется им в руки благодаря его предупреждению. Однако... Она видела в кристалле кровь после удавшегося убийства. Она видела будущее. Так какой смысл вмешиваться, предупреждать, защищать? - лишь для того, чтобы убедиться в истинности предвидения? И в неудаче попытки предотвратить? Не является ли «пресыщение» тем, чему суждено произойти? Но почему нельзя предотвратить пресыщение заранее? Я должен ждать до последнего момента, думал он, притворившись, что я вышел из транса, бросившись к телефону. Затем немедленно сообщить прессе, а потом... Маньяка поймают - невысокого рыжего человека по имени Ц.Е.Танил. И все убедятся в могуществе Джозефа Хоука! В глубине души он понимал, что его мысли бесчестны. Жажда признания росла внутри него, заглушая все прочие помыслы. Позвонить в полицию за пять минут до полуночи; а пока отпустить ее домой в счастливом неведении. Наконец она очнулась, открыла глаза, удивленно оглянулась. - О, Боже - я была без сознания? Я слишком легко впадаю в транс - словно погружаюсь в глубокий омут... Он спросил: - Вы что-нибудь видели в воде? - Я почти не помню - это было что-то ужасное, словно пробуждение после кошмарного сна. Я что-нибудь сказала? Он еле выдавил слова: - Нет, вы ничего не сказали. - О, Боже, как поздно! Мне надо идти домой. Хотите, чтобы я приготовила вам ужин перед уходом? - Нет, нет! - почти яростно выкрикнул он. Он не мог принять ее услуг, не мог разделить с ней трапезу. Тайная вечеря, подумал он: она и Иуда. Последний ужин. Он знал все это время в глубине души, что посылает ее на смерть. Ожидание было ужасным. Он боялся, что от напряжения лишится сознания и не сможет подойти к телефону. И он вправду погрузился в полусон, придя в себя лишь за несколько минут до полуночи - больной, измученный, словно вместо дремоты он совершал невероятные усилия... Он пришел в себя и внезапно понял, что он сделал. «Я должен спасти ее, - подумал он. - Я, наверное, сошел с ума! Я должен ее спасти, должен ее спасти!» Позвонить в ее квартиру? Или в полицию? Но уже почти двенадцать, людям с телевидения звонить уже поздно. С другой стороны... Разрываясь между тремя возможностями, он бросился к телефону. А телефон не работал. Паника закружила его, как ураган, погрузила в знакомую черноту, оставив в голове лишь одну мысль. А время шло. Я должен позвонить в газеты, на телевидение, прежде чем все станет известно, прежде чем все выяснится... Но телефон молчал. Надо идти в офис, подумал он. Я позвоню оттуда! Не дожидаясь лифта, он побежал по лестнице. Церковные часы пробили время, когда он дрожащими пальцами поворачивал ключ в замке. Он открыл дверь и ввалился в помещение. И она ждала его внутри. Поднятая вверх рука, погружение острого ножа, сверкнувшего, казалось, прямо внутри его сердца, словно в блеске воды. Он слабо пискнул, подобно кролику; она опустилась перед ним на колени, склонилась, принюхиваясь к запаху крови, просочившейся через занавесь, чавкая, будто свинья над трюфелями. «Запах! Запах! Больше, я хочу больше!» Но ее поднятая рука упала. - Нет, нет, мне не следует... Лишь один удар. Самозащита. - Его голова беспомощно упала, когда она напяливала на него нейлоновый парик. Ее жуткое бормотание напомнило голос в телефоне. - Он ничего не сможет сказать, пока не умрет. Так умирай, слышишь? Умри! Она подвинулась к краю стула, вперив взгляд в его лицо. Ее голос смягчился и стал похож на человеческий. - Умри, маньяк по имени Нет Лица, убийца, жаждущий запаха крови! Ты подписал свой смертный приговор в тот день, когда опубликовал первую статью. Это я сумасшедшая? Может, я и беспомощная лунатичка, но я держала тебя в своей власти. Наблюдала за тобой, любовалась твоими фокусами в церкви... Бедный дурачок, это было так просто и легко! Ты подобрал меня - такую наивную и доверчивую! А исповедь - несчастный глупец верил в исповедь убийцы, который собирается убивать снова! Это ловушка для тебя - ловушка! Во всем обвинили бедного безумца с ужасными детскими воспоминаниями. Ужасными? Они были чудесными, замечательными - я ненавидела своих родителей за то, что они дрались передо мной, их дочерью, - дрались передо мной ножами, до смерти. Я хотела нюхать их запах снова и снова. Но мне был нужен козел отпущения - полиция приближалась ко мне! А кто был удобнее, чем ты, с твоими лживыми россказнями повсюду? Я была сумасшедшей? Да я подыгрывала тебе и сдавала тебя полиции. Думаешь, они следили за мной? Они следили за тобой, за твоими гаданьями и ясновидениями. Убийца звонил - а они знали лишь то, что ты им пересказывал. Думаешь, они тебе верили? Это я тебе верила - ведь я же тебе сама и звонила. А переодевания, пластиковые занавески - я использовала один из твоих нейлоновых париков, они давно это знали. Я описывала твои потери сознания, когда ты был истощен, твои видения... Для этого я приносила тебе небольшие дозы напитков - твоя верная, нежная Дельфина! Но конечно, это было уже после двойного убийства... Он уже ничего не слышал и не видел - он навеки оглох и ослеп. Он видел лишь зверское лицо, которое могло превращаться в такое милое и ласковое, - морда, выползающая из глубин памяти, с капающей кровью, которой она написала «Пресыщение». Но, мертвой или живой, ей нужна была публика. Она злорадствовала. - Я так наслаждалась этой каруселью! Звонить голосом того, у кого Нет Лица, - и ждать, пока ты позвонишь мне; умолять тебе приехать. Ронять трубку, разъединяя телефон, - и вынуждать тебя звонить из телефонной будки. Ты был игрушкой в моих руках - иначе зачем бы я выбрала туманную ночь? Ты ездил вокруг, «не соображая, что ты делаешь», заблудившийся, растерянный? Они думали, что ты звонил из телефонной будки возле моей квартиры, влез ко мне в окно и убежал, прежде чем они приехали. Да-да, они считали, что это ты, мистер Хоук! Никаких улик, никаких доказательств - но теперь они знали! Они спрятали меня и стали следить за квартирой. Я была в безопасности, пока кучи народа сновали туда-сюда - а за тобой они следили днем и ночью. Это было нелегко - ни одного убийства за три месяца - но я отлично себя чувствовала после двойного убийства. Однако время проходило - мне требовалось еще. Но ты затих, и полиция расслабилась и приостановила слежку - и я могла приступить снова. Как смешно было поймать тебя с помощью этого шара! Ты полностью поверил предупреждению, что меня сегодня убьют. Ты знал, что маньяк-психопат меня зарежет, - и позволил идти домой, отпустил меня на смерть! Но я не пошла домой: я пришла сюда. Я знаю, как работает твоя голова. Я знала, что ты не предупредит полицию, а свяжешься с прессой, - и я испортила твой телефон, тебе пришлось спуститься сюда, чтобы позвонить. И ты пришел. Успокоенная наконец, она наклонилась, вдохнула запах крови вокруг раны, затем поднялась и, превратившись снова в несчастную испуганную девушку, подбежала к телефону. - Ой, мистер Томм! Какой ужас! Он ворвался ко мне с ножом... Он пытался докричаться до них, в кругу, где они сидели в темноте, сцепив пальцы. Он кричал, молча кричал. - Слушайте меня! Слушайте! Скажите им, предупредите их, убедите их поверить мне! Они ошибались! Да, я иногда лгал, но у меня был Дар, и я докажу вам... Скажите, что я не убийца, что убийства скоро начнутся снова! Но его не слышали. Лишь нежные мелодичные звуки: - Он счастлив. Он встретит их на Другой Стороне. Его грехи прощены. На другой стороне - мир и покой, повсюду лишь солнечный свет и цветы... Солнечный свет и цветы... И никто не верил его предупреждению: в эту ночь все начнется снова. |
12.10.2021 10:50 | |
Aliskana | Я.сломалась на пЯтой странице, увы. |
11.10.2021 18:40 | |
Mikle |
Всадники Апокалипсиса вообще-то выполняют функции не столько стражей призрачной границы между материальным миром и миром потусторонним, сколько служат грозным предостережением: Зло вот- вот ворвется в мир: «И вот: Конь Бледный, и едущий на нем; имя ему — Смерть… И Ад следовал за ним…» Вспомнился опус М. Любимова с одноименным названием - шпионский детектив, несомненно , нотолько сейчас понятен этот «сказочный бекграунд» со всем этим глубинным государством и концом истории)) https://www.litmir.me/br/?b=61325&p=1 |
В этой теме более 10 ответов(а). Нажмите здесь, чтобы перезагрузить эту тему. |