кто знает нормальные любовные сцены в литературе?

[Zmij_Gorynytch]

Внимание! в топике бардак, из-за работ на сервере и сбоя системного времени посты перемешаны - попытайтесь разобраться в последовательности

повторяю заглавный пост здесь:
столкнулся с таким загадочным явлением. известно, что мало какое литературное произведение, больше рассказа, способно обойтись без любовных сцен (они же сцены секса). так вот, что-то не припомню, чтобы мне встречались даже у именитых и любимых писателей любовные сцены, которые не вызывали бы у меня либо неудержимую зевоту, либо неудержимую блевоту. думал, что это моя личная проблема, поспрашивал у знакомых. видимо, не моя проблема, а проблема литературы...

итак, кто-нибудь может привести примеры любовных сцен в литературе, которые бы не вызывали у абсолютного большинства читателей скуку, тоску или отвращение?


__________________________________________________ _____________
вот конкретные примеры качественных любовных сцен, если можно - в студию (мона под кат прятать при желании - кнопочка [BL]).

2 Лиса
это всё в прошлом) у современных издателей существуют строгие квоты на минимально необходимое количество любовных сцен - в зависимости от жанра, исключение делается (хотя и весьма неохотно) для особо известных и прославленых авторов) так что в современной литературе это обязательный элемент практически во всех странах мира :)

зы. что за фигня??? почему сообщухи в начало топика добавляются? да ещё и дублируются при редактировании...

[Aliskana]

Я могу назвать любовные сцены, которые нравятся мне. А насчет большинства читателей, в том числе Горыныча, не могу знать.

[onna]

итак, кто-нибудь может привести примеры любовных сцен в литературе, которые бы не вызывали у абсолютного большинства читателей скуку, тоску или отвращение?

Одно время попадалось много таких сцен)) от Аксёнова "Остров Крым", до Генри Миллера, мастера слова "Сексус". ( я что -то цитировала в теме "Загадка женщины"
Известные автор Мишель Улэьбек, ( читала чешского автора, не могу книгу вспомнить) Последний нашумевший эротический роман "Пятьдесят оттенков серого" я прочла до середины, чтобы понять в чём полярность при отсутствие литературы.)) Поняла, что сцены потери девственности с любимым "заводят" читательниц, фильм тоже будет иметь кассовый успех, а потом забудется.

[onna]

итак, кто-нибудь может привести примеры любовных сцен в литературе, которые бы не вызывали у абсолютного большинства читателей скуку, тоску или отвращение?

Миллера почитай, тогда можно будет понять, что для тебя значит "скука" или "большинство читателей"))
http://lib.aldebaran.ru/author/miller_genri/miller_genri_seksus/

[Zmij_Gorynytch]

ВНИМАНИЕ!!! это заглавный пост топика - остальные посты перемешаны из-за сбоя глобального форумного времени :( с последовательностью разбирайтесь, как сможете...

столкнулся с таким загадочным явлением. известно, что мало какое литературное произведение, больше рассказа, способно обойтись без любовных сцен (они же сцены секса). так вот, что-то не припомню, чтобы мне встречались даже у именитых и любимых писателей любовные сцены, которые не вызывали бы у меня либо неудержимую зевоту, либо неудержимую блевоту. думал, что это моя личная проблема, поспрашивал у знакомых. видимо, не моя проблема, а проблема литературы...

итак, кто-нибудь может привести примеры любовных сцен в литературе, которые бы не вызывали у абсолютного большинства читателей скуку, тоску или отвращение?

[Zmij_Gorynytch]

Я могу назвать любовные сцены, которые нравятся мне. А насчет большинства читателей, в том числе Горыныча, не могу знать.угу, катит, может они не только тебе нравятся, а многим нормально лягут :) буду благодарен

зы. ну и бардак в топике из-за сбоя часов на сервере :omg:

[JIuca]

А зачем тебе?)

[Zmij_Gorynytch]

любопытно)

[onna]

Вот это размышление о "слове" самом его значении тоже любопытно, как часть секса))

Фалл (фаллос, древнеиндийское - "линга"
слово cunnus или древнеиндийское "йони", что буквально значит - источник) обычно символизируют в мифологиях таинственное и темное начало, таящее в себе опасность и угрозу смерти Другой образ, часто возникающий в этой связи, - vagina dentata, "зубастое лоно", сквозь которое должен пройти инициируемый; иногда ее заменяет какое-то ужасное чудовище. У некоторых народов существуют легенды о живущих во влагалище змеях. Индейцы кайяпа (Эквадор) говорят, что в половом акте влагалище "съедает" член. Эти представления явно выражают мужскую точку зрения: материнское лоно как источник жизни, теплое и надежное убежище, и одновременно - женские гениталии как сексуальный объект, проникновение куда сопряжено с преодолением трудностей и всегда таит в себе опасность.

[JIuca]

"12 стульев" без любовных сцен.
"Тасс уполномочен заявить" тоже.
И "Красная Шапочка" еще.

[Zmij_Gorynytch]

не, интересуют не произведения без любовных сцен, а хорошие любовные сцены в произведениях)

[Ирис]

примеры любовных сцен в литературеСмотря что считать литературой...

Помнится была крайне удивлена целомудренностью "Анжелики", которая в советский период считалось чуть ли не порнографией.

[Zmij_Gorynytch]

Смотря что считать литературой...вот давайте хоть здесь не упираться в определения)
интересуют хорошие любовные (ака сексуальные) сцены в литературе :) заранее сенкс)

[JIuca]

интересуют хорошие любовные (ака сексуальные) сцены в литературе :) заранее сенкс)

Да я поняла. Просто ты в старт-посте написал "мало какое литературное произведение обойдется..."
Ну я хотела тебя утешить)

[Трояна]

а хорошие любовные это какие? к примеру, мне нравится роман Джейн Эйр... нужно процитировать любовную сцену из него?

[Пятница]

Мне понравился "Пират" Гарольда Роббинса. Правда, читала давно. Остросюжетный недетектив. )) Любовные сцены имеются в достаточном колличестве. Некоторые очень даже ничего.

[Ирис]

Счас подумала, что вспомнить реально нечего. Может и были где нормальные постельные сцены, так память ничего не воспроизводит... Затёрлось. ;)

Мы с мужем в 90-е много всякой разной секс-чепухи перелистали. Были и забавные, и даже интересные... газет специфических тогда много было.. но разве это литература??

В детстве - пределом эротического чтива был Моопассан.

А в нынешней - у Лукьяненко вроде что-то есть.

[Zmij_Gorynytch]

вот желательно, чтобы вот эти самые сцены были отнюдь не из "специфической литературы", а из нормальной :D

[Ирис]

НОрмальная литература на постельных сценах особо не акцентируется... ибо не о том автор хотел сказать... Поэтому они чаще или проходные или смазанные... А хорошие сцены, как раз в булварном чтиве, потому как сказать больше не о чём - вот автор и выкладывается на эротической детализации.

[Zmij_Gorynytch]

Миллера почитай, тогда можно будет понять, что для тебя значит "скука" или "большинство читателей"))
http://lib.aldebaran.ru/author/miller_genri/miller_genri_seksus/Онна, можешь зацитировать особо удачные любовные (сексуальные) сцены из Миллера? (желательно помещать их под кат - кнопочка в расширенном редакторе [BL]).

[Zmij_Gorynytch]

НОрмальная литература на постельных сценах особо не акцентируется... ибо не о том автор хотел сказать... Поэтому они чаще или проходные или смазанные... А хорошие сцены, как раз в булварном чтиве, потому как сказать больше не о чём - вот автор и выкладывается на эротической детализации.понимаешь, издателям нужны любовные сцены, а значит, они будут во всяких современных произведениях. при этом, согласись, если произведение хорошее, то в нём всё написано хорошо, качественно и увлекательно для читателя, в том числе и любовные сцены. но я вот этого не вижу, к сожалению :(

[Ирис]

если произведение хорошее, то в нём всё написано хорошо, качественно и увлекательно для читателя, в том числе и любовные сцены.Я бы не сказала, что это вопрос однозначный...

Вот недавно читала, как Ольга Громыко и Андрей Уланов вместе писали книгу (очень люблю читать их обоих). Там у них в книжке тоже было необходимо вставить постельную сцену... таки очень трудно им пришлось. :rolleyes:

[Aliskana]

Так о любовных сценах речь или только о постельных?

[Ирис]

Так о любовных сценах речь или только о постельных?Хорошая любовная сцена чаще всего заканчивается постельной... :D:D:D

[Рыжий Кот]

Хорошая любовная сцена чаще всего заканчивается постельной... :D:D:D
Не: регистрацией, кольцами ...
путешествием на Мальдивы со слепоглухонемым капитаном дальнего плавания.

[onna]

Онна, можешь зацитировать особо удачные любовные (сексуальные) сцены из Миллера? (желательно помещать их под кат - кнопочка в расширенном редакторе [BL]).

Горыныч, понимаешь какая штука. Не воспринимаются эти эмоциональные куски отдельно от "наступления ночи", приближения к телу/делу)) Я однажды запостила отрывок такой сцены из "Остров Крым"Аксёнова. Никто автора не узнал и назвали текст пОшлым, мне потом неловко самой стало...

Миллер гад)) пишет очень откровенно и по- мужски без лирики грубо, но он после такого животного желания переходит резко к серьёзной философии с красивыми образами - это удивляет и меня восхищает, а тебя в отрывке может разочаровать. Прочти "Сексус" бегло, там сцены на каждой третье странице.

[Aliskana]

Ну, мне вот эта сцена нравится. Но у меня вкус специфический.

Вошел Джордж — взъерошенный и в замызганной рубахе. Уставился на нее.

— Ну, с добрым утром, что ли! — чуть ворчливо бросила Хитер.

А он все молчал и бессмысленно лыбился, излучая столь чистую и неподдельную радость, что у Хитер вдруг зашлось сердце. И отошло. В жизни ей не делали лучшего комплимента — такой кайф, причиной которому она сама, повергал в замешательство, бросил в краску.

— Женушка моя обожаемая, — выдохнул Джордж и взял Хитер за руки. Взглянув на них с обеих сторон, он прижал ладони любимой к своим щекам. — Тебе следовало быть темнее.

Они приникли друг к другу всем телом и замерли в полном и абсолютном единении — под брюзгливое шкворчанье лука и ливера на сковороде.

— Мне подарили… — начал было Джордж, но в сковороде ахнуло, и Хитер бросилась на спасение их запоздалого завтрака.

За трапезой Джордж как-то странно посматривал на нее, она отвечала спокойным ласковым взглядом. Женаты они были уже полных семь месяцев, но по-прежнему, пренебрегая внешним миром, трепались лишь о милых пустячках, понятных только им двоим. Вымыв посуду, они отправились в спальню и занялись любовью. Любовь ведь не есть нечто незыблемое, вроде краеугольной окаменелости, любовь как хлеб — ее следует возобновлять, выпекать каждый день свеженькую. Когда это свершилось, они уснули в объятиях друг друга, как бы удерживая новую порцию своей любви. И в этом кратком забытьи Хитер вновь услыхала пение лесного ручья, исполненное призрачным контрапунктом голосов неродившихся детей.

А Джордж во сне вновь погрузился в морскую пучину.






Или эта

— Аэлис, — произнес он тихим голосом, — то, о чем я писал прошлой зимой, — правда. Никогда нельзя себя недооценивать. Ни со мной, ни с одним из живущих людей. Это не приключение. Я боюсь… — Он заколебался, потом продолжал: — Я очень боюсь, что это осуществление самого заветного желания моей души.

— Что именно? — спросила тогда Аэлис, заставляя себя оставаться спокойной несмотря на то, как повлияли на нее эти слова. — Выпить вместе со мной бокал вина? Как это тонко. Какое скромное желание у твоей души!

Он изумленно заморгал, но потом взгляд его изменился, загорелся, а на лице появилось такое выражение, что у нее подогнулись колени. Она постаралась не подать виду. Но он быстро понял значение ее слов, слишком быстро. Она вдруг перестала чувствовать себя столь уверенно. И пожалела, что ей некуда поставить свой бокал с вином. Вместо этого она залпом осушила его и уронила кубок на пол, устланный тростником. Она не привыкла к неразбавленному вину, не привыкла оставаться совсем одна наедине с таким мужчиной, как он.

Глубоко вздохнув, чтобы унять биение сердца, Аэлис сказала:

— Мы не дети и не простые жители этой страны, и я могу выпить чашу вина в компании множества других мужчин. — Она удерживала его взгляд, заставляла его смотреть прямо в свои темные глаза. Она сглотнула и четко произнесла: — Мы сегодня должны зачать ребенка, ты и я.

И смотрела на Бертрана де Талаира, от лица которого отхлынула вся кровь. «Теперь он боится», — подумала она. Боится ее, того, что она собой представляет, быстроты и неведомой глубины происходящего.

— Аэлис, — начал он, явно стараясь вернуть себе самообладание, — любой ребенок, которого ты произведешь на свет, будучи герцогиней Мирвальской и дочерью своего отца…

Тут он остановился. Остановился потому, что она подняла руки, когда он начал говорить, и теперь осторожными, медленными движениями распускала волосы.

Бертран умолк, желание, и изумление, и понимание всех последствий отражались на его лице. Он был слишком умным человеком, несмотря на молодость; он мог еще и сейчас отступить, взвесив последствия. Она вытащила последнюю шпильку из слоновой кости и встряхнула головой, позволив водопаду волос струиться вниз по спине. «Открытое пробуждение желания». Так пели все поэты.

Стоящий перед ней поэт, чье происхождение было почти таким же гордым, как и ее собственное, сказал с легким отчаянием в голосе:

— Ребенок. Ты уверена? Откуда ты знаешь, что сегодня, сейчас, что мы…

Тогда Аэлис де Мираваль, дочь графа Арбоннского, улыбнулась древней улыбкой богини женщин, сосредоточенных на собственных тайнах.

— Эн Бертран, я провела два года на острове Риан в море. Там у нас не слишком много магии, но где ей и проявиться, как не в подобных делах?

И тут Аэлис поняла — ей даже не пришлось думать о том, что сделала бы ее мать, — поняла с той же уверенностью, с которой понимала многогранность своего страстного желания, что пора покончить с разговорами. Она подняла руки к шелковым шнуркам у ворота своего зеленого платья и дернула за них, и шелк соскользнул к ее бедрам. Она опустила руки и стояла перед ним в ожидании, стараясь контролировать свое дыхание, хотя это вдруг стало очень трудно.

В его глазах она видела жажду, нечто вроде благоговения и полностью разгоревшийся огонь желания. Эти глаза пожирали то, что она предлагала его взору. Он все еще не двигался, однако. Даже сейчас, когда в ее крови бурлили вино и страсть, она понимала: как она — не служанка из таверны, так и он — не пьяный коран в укромном углу полуночного зала какого-нибудь барона. Он тоже был горд и хорошо знаком с властью, и, казалось, он остро чувствует, как далеко может разнестись эхо этого мгновения.

— Почему ты так его ненавидишь? — тихо спросил Бертран де Талаир, не отрывая взгляда от ее белой гладкой кожи, от выпуклости ее груди. — Почему ты так ненавидишь своего мужа?

На это она знала ответ. Знала, как заклинания, которые жрицы Риан пели снова и снова в звездной, омываемой морем темноте ночей на острове.

— Потому что он меня не любит, — ответила Аэлис.

Тут он протянул к ней руки, странно нерешительным жестом. Она стояла перед ним полунагая, дочь своего отца, пропуск к власти для своего мужа, наследница Арбонны, которая пыталась сегодня, в этой комнате, дать собственный ответ холоду судьбы.

Он сделал шаг, единственно необходимый шаг, заключил ее в объятия, поднял и понес на кровать, которая не была постелью угольщика, и положил ее на то место, куда падал косой луч солнца, теплый, яркий, недолговечный.

Или эта. Она постелью не кончается.

В темноте, у непрерывно журчащего речного потока, Джеана сказала, глядя вниз, на воду, а не на стоящего рядом мужчину:

— Я была у тебя под окном во время карнавала. Стояла там долго, глядя на свет в окне. — Она глотнула. — Я чуть было не поднялась к тебе.

Она почувствовала, как он повернулся к ней. Но не отвела взгляд от реки.

— Почему ты не поднялась? — Его голос изменился.

— Из-за того, что ты мне сказал в тот день.

— Я покупал бумагу, я помню. Что я сказал тебе, Джеана?

Тут она все же посмотрела на него. Было темно, но она теперь знала черты этого лица наизусть. Они скакали из этой деревни прошлым летом, сидя верхом на одном коне. Это было так недавно.

— Ты сказал мне, как сильно любишь свою жену.

— Понятно.

Джеана отвела взгляд. Ей необходимо было это сделать. Они подошли к тому месту, где слишком трудно выдержать взгляд. Она тихо сказала, обращаясь к реке, к темноте:

— Ведь это неправильно и невозможно для женщины любить двух мужчин?

Прошло, как ей показалось, очень много времени, пока Родриго Бельмонте ответил:

— Не больше, чем для мужчины любить двух женщин. Джеана закрыла глаза.

— Спасибо, — сказала она. А потом, спустя еще секунду, изо всех сил держась за то неуловимое, что повисло в воздухе, прибавила: — Прощай.

При этих словах мгновение миновало, мир снова двинулся дальше: время, течение реки, обе луны. И то тонкое, что висело в воздухе между ними, — какое бы название ему ни дали, — мягко упало, как показалось Джеане, и осталось лежать в траве у воды.

— Прощай, — сказал он. — Будь вечно благословенна на всех тропах твоей жизни. Моя дорогая. — И он произнес ее имя.

Они не прикасались друг к другу. Они вернулись назад бок о бок, туда, где лежали спящие Диего, Фернан и Миранда Бельмонте. Постояв долгое мгновение возле своей семьи, Родриго Бельмонте пошел к палатке короля, где разрабатывалась стратегия войны.

Она смотрела ему вслед. Увидела, как он поднял полог палатки и на мгновение попал в полосу света от горящих внутри фонарей, а потом исчез, когда полог опустился за ним.

Прощай. Прощай. Прощай.

[onna]

Онна, можешь зацитировать особо удачные любовные (сексуальные) сцены из Миллера? (желательно помещать их под кат - кнопочка в расширенном редакторе [BL]).

Здесь не то чтобы удачный момент это первое что мне попало, чтобы ты понял стиль. Интересный момент - секс без любви, как необходимость..
Насчет трехсот долларов я сильно сомневался, но все-таки ушел. В метро, вглядываясь в измученных ночных всадников большого города, я погрузился в глубины самоанализа, как и подобает герою современных романов. Как и он, я задавал себе бесполезные вопросы, городил проблемы, которых и не существовало вовсе, строил планы на будущее, которые никак не могли материализоваться, и сомневался во всем, даже в собственном существовании. У современного героя мысль никуда не ведет; его мозг – дуршлаг, где мысли промываются как сырые овощи. Он говорит себе, что любит, и сидит в вагоне подземки, проносящей его сквозь канализационную трубу. И тешит себя приятными видениями. Например, таким: он стоит на коленях на полу и гладит ее ноги; его потная лапа трудится вовсю, ползет вверх по прохладной коже, он обволакивает женщину словами, говорит ей, что она неповторима. Нет никаких трехсот долларов, но если б он мог подняться повыше, если б он мог попросить ее раздвинуть ноги чуть пошире, он попробовал бы что-нибудь раздобыть; и пока она плавно подвигается все ближе и ближе к нему, надеясь, что он только вылижет ее и не придется ей доходить до полного свинства, она убеждает себя, что это не измена, потому что с недвусмысленной прямотой она же предупредила всех без исключения, что, если ей придется это сделать, она это сделает, и она имеет право это сделать. Бог ей помогает, ведь это очень важно и очень срочно. Она справится с этим тем легче, что никто и не подозревает, сколько раз она позволяла отодрать себя за сущую мелочь. А здесь ее оправдывает стремление не дать отцу подохнуть как собаке. А его голова уже между ее ног, какой горячий у него язык; она скользит еще ниже, обхватывает ногами его шею, сок льется из нее, и она чувствует, что никогда так не распалялась, он что же, будет дразнить ее всю ночь? Она руками обхватила его голову, пальцы пробегают по сальным волосам; прижимается крепче к его рту; она чувствует, что это приближается, она корчится, извивается, тяжело дышит, она тянет его за волосы. Ну где же ты? Хочу твой толстый член, дай мне его! Бешеным рывком она поднимает его за воротник с колен, рука угрем проскальзывает сквозь взбугрившийся клапан, на ладонь ложатся увесистые распухшие яйца, двумя пальцами нащупывает тугую шейку пениса, уходящего дальше, в неведомое. Он медлителен и тяжел, он пыхтит, как морж. Она поднимает ноги, сцепляет их у него за шеей. Иди же, бестолковый! Да не туда – сюда! Хватает жеребчика под уздцы и ведет его в стойло. О, как хорошо! О-о-о-о! Боже мой, делай… вот… так; так… хорошо. Продолжай еще… еще… глубже, глубже… до конца… Не торопись… Вот так… вот так. А он старается сдерживать подступающую волну. Он пробует думать о двух вещах сразу. Три сотни долларов… три зелененьких бумажки. Кто же мне их даст? Господи, как это чудесно! Господи, помоги мне продержаться! Про-дер-жать-си! Он наслаждается и размышляет одновременно. Он ощущает, как раскрываются и закрываются внутри створки таинственного моллюска, как жаждущий влаги цветок припечатан к кончику его члена. Не двигайся, дура, или я спущу все это! Давай опять так. Господи Иисусе, какая пизденка! Он щупает ее груди, разрывает платье, жадно впивается в сосок. Теперь не двигайся, только соси, вот так, вот так. А теперь легче… легче. Господи Иисусе, если б можно было пролежать так всю ночь! Бог мой, я кончаю! Шевелись сука, подмахивай мне… сильней… сильней! А-а-а! Трах, бум, бам! Тут наш герой открывает глаза и снова становится самим собой, другими словами, человеком, который здесь отказывается верить тому, что его сознание показывало ему там. Они, вероятно, завели длинный разговор, успокаиваю я себя, опуская занавес над соблазнительными картинками. Она и не подумает лечь под этого потного, с немытыми волосами инкуба. Целоваться к ней он, наверное, полезет, но она очень хорошо умеет позаботиться о себе.

Интересно, Мод еще не спит? Чувствую, как у меня встает… Подходя к дому, расстегиваю штаны и выпускаю малыша на волю. Пещера Мод. Когда хочет, Мод определенно пилиться умеет. Застать ее полусонной, без очков. Лечь тихонько, прижаться к ней. Я вставил ключ в замок, толкнул обитую железом дверь. Холодный металл и горячая плоть. Пробраться к ней, пока она спит. Я крадусь наверх, стаскиваю с себя одежду. Слышу, как она поворачивается, она будет спать, повернувшись ко мне своей теплой задницей… Я осторожно скользнул в постель, устраиваюсь возле нее… Она притворяется спящей мертвым сном. Не слишком грубо, а то ей придется проснуться. Надо так, будто я сам делаю это во сне, иначе она может обидеться, оскорбиться. Я коснулся самым кончиком ее распушенных волос, зарылся в них. Она и не шевельнулась. Да ей же самой хочется, только она и виду не покажет. Тварь! Прекрасно, валяй, изображай хладный труп! Я немножко передвинул ее, совсем немножко, и она прореагировала на это, как могло прореагировать тяжелое, пропитанное водой бревно. Значит, она так и будет лежать, прикидываясь спящей. Ладно, пусть так; я наполовину вставил. Как домкрат в ход пустил, повернул ее, но она вдруг оказалась легкой и хорошо смазанной там, где надо. Чудесно драть собственную жену! Словно едешь на смирной лошадке по привычной дороге: знакома каждая выбоина, есть время поразмышлять о чем придется. Тело-то ее, но дырка – твоя. Вот-те на, пизда с хуем поженились, а хозяева-то ихние поврозь живут! Утром хозяева встанут лицом друг к другу, а потом каждый пойдет своей дорогой, словно пенис и вторая штучка всего-навсего пописали рядышком. Играя спящую, она не обращала, казалось, никакого внимания на то, как я проталкиваюсь в нее. А у меня случилась одна из тех тупых, бесчувственных эрекций, когда между ног торчит не член, а тугой резиновый шланг без выпускного отверстия. Кончиками пальцев я могу бродить по всему ее телу. Наконец я сбрасываю в нее свое напряжение, но оставляю внутри это, тот самый резиновый шланг. А у нее там, внутри, открывается и закрывается венчик цветка. Это – агония, но это та что надо агония. Цветок говорит: «Оставайся там, мальчик мой». Цветок бормочет, как упившийся забулдыга. Цветок говорит: «Беру себе этот кусочек плоти и буду холить и лелеять его до самого пробуждения». А что говорит тело, глыба, поднимаемая домкратом? Тело оскорблено и унижено. Тело на время утратило свое имя и свое место на земле. Телу хочется оторвать этот жаркий кусочек плоти и навсегда спрятать его в себе, как прячет детеныша самка кенгуру. Но это тело, беспомощная жертва резинового шланга, лежащее кверху задницей тело – это не Мод. Мод, созданная Богом, а не своим супругом, видит себя стоящей среди зеленой травки под прелестным розовым зонтиком. И прелестные сизые голубки клюют что-то на земле возле ее туфель. И Мод представляется, что очаровательные птички бубулькают на своем языке о том, как она грациозна и добра. И все время роняют белое дерьмо. Но поскольку это голуби, посланные свыше, посланцы небес, эти белые капли могут быть лишь какашками ангелов, а дерьмо – слово нехорошее, его придумали люди, когда напялили на себя одежду и цивилизовались. Если бы Мод отвлеклась от благословенных Божьих вестников, она могла бы увидеть бесстыжую бабенку, подставляющую голому мужику свою заднюю часть совсем так, как коровы и кобылы подставляются на лугах. Но Мод и думать не хочет об этой бабенке и уж тем более о ее неприличной позе. Ей хочется оставаться с этой зеленой травкой и с раскрытым зонтиком. Как восхитительно стоять обнаженной в безгрешном сиянии солнечных лучей, беседуя с воображаемым другом! Беседа изысканна и целомудренна, словно Мод стоит вся в белом под перезвон церковных колоколов. Она в своем собственном, частном уголке Вселенной, похожая на монахиню, читающую Псалтырь на азбуке для слепых. Наклонившись, она может погладить голубя; его головка, покрытая мягкими перьями, согретая любовью – кровинка, укутанная в бархат. А солнце ослепительно сияет. Боже, как хорошо, как согрелось все у нее там, внизу! Милосердный ангел распахивает крылья, она широко распахивает ноги, голубок трепещет между ними, легко касается крыльями мраморной арки. Голубок бьется все исступленнее, она сжимает ногами его головку. Воскресная тишина, и ни души в этом уголке Вселенной. Мод разговаривает с Мод. Она говорит, что, если бы сейчас подошел бык и влез на нее, она бы не пошевельнулась. Это так приятно, не правда ли, Мод, спрашивает она себя шепотом. Это так восхитительно! Почему не приходить сюда каждый день и не заниматься этим же? В самом деле, Мод, это так чудесно! Снимаешь с себя всю одежду и стоишь в траве; наклоняешься покормить голубка, а могучий бык, взбежав на холм, втыкает в тебя эту длинную странную штуку. Боже мой! Но это ужасно приятно: свежая зеленая трава, его горячая шкура остро пахнет, и он двигает эту длинную гладкую штуку туда-сюда, туда-сюда. Как с коровой. Бог мой, я хочу, чтобы он обходился со мной как с коровой! Боже, пусть он дерет меня, дерет, дерет…"]

[Akbara]

У меня тоже специфический вкус :rolleyes:

Кот
Мадам – высокая и печальная женщина. Она, как корабль, несет свой горький груз вдоль переполненной криками набережной. Длинная и мрачноватая, Мадам немногословна, и смысл тех редких слов, с которыми она обращается к морякам, не всегда понятен. Нет, она не глупа, и тем не менее, многие считает ее недалекой. Ее поведение неприлично.
Вчера У Жюля Мадам заказала бокал пива. Обычно, когда она входит в это заведение, клиенты отворачиваются и замолкают. Не обращая ни на кого внимания, Мадам заказывает выпивку, сразу ее оплачивает, выпивает залпом и выходит. Лица людей моментально оживляются и прерванные было разговоры продолжаются.
На улице шел дождь. Никто из завсегдатаев У Жюля не подумал помочь Мадам, выходящей из зала. Никто из них не отдолжил ей зонта. Хоть спицу, хоть молнию от плаща. Она прошла около полусотни метров, но беспощадный ливень заставил ее укрыться у подъезда, где уже нашел убежище кот.
Кот как кот. Грязный, серо-полосатый, неуклюжий, он взвизгнул от боли, как ребенок, когда Мадам совсем некстати наступила своим каблуком-шпилькой ему на хвост. Несмотря на такое бурное знакомство, их тут же потянуло друг к другу. Стоя вместе под козырьком темного подъезда, наблюдая за сумасшедшей пляской дождя, каждый по-своему почувствовал одиночество другого. Когда дождь прекратился, кот последовал за Мадам с ее молчаливого согласия.
Навстречу попадались прохожие. Само собой разумеется, они и не думали здороваться с Мадам, их взгляды скользили по ней, не замечая. Она поступала так же. Промокшие парочки влюбленных неторопливо выступали, занимая весь тротуар и вынуждая Мадам жаться к фасадам домов. При этом каждый раз она ощущала мокрую шерстку кота, покалывающую ее сквозь сетчатый чулок, и, поглаживая его рукой, она чувствовала его урчание, доходившее ей до середины бедра, и понимала, что ее прикосновения ему очень даже приятны.
Мадам знакома только любовь без любви. Лишь на мгновение дарит она любовь тем, кто соглашается разделить ее одиночество, берет ее тело в кратком порыве забытья. Но вчера после дождя и бокала пива У Жюля Мадам встретила кота.
У них нет ничего общего! Он - вечный обитатель водостоков и грязных
помоек. Нелюдимый, молчаливый, неприкаянный кот жил один и пребывал в постоянной готовности выпустить когти, если кто-то осмелится его побеспокоить.
В этот день он, как обычно, выискивал чем бы поживиться. Дождь прервал его охоту и загнал под козырек ближайшего подъезда. По опыту – а опыт у него был богатейший - он знал, что, несмотря на подстерегающую повсюду опасность, в дождливую погоду подъезд может послужить относительно надежным убежищем.
Привычный к дождю кот подремывал, когда Мадам вонзила свою шпильку в его ничем не защищенный хвост. Хотя Мадам и убрала поспешно свой острый каблук и даже сделала едва уловимый, похожий на извинение жест, где-то внутри кот почувствовал глубокую и жгучую обиду. Он тут же понял, что это не случайная встреча.
Жизнь не ласкова к бродягам! Прозябание в порту, грубость грязных, пьяных, пропитанных вонью матросов, брань и даже летящие ему вслед камни, должны были научить его, что надо бы по-философски отнестись к «нападению» Мадам, тем более что с ее стороны не было злого умысла.
Но нет - был ли тому виной дождливый день или ускользнувшая добыча - обида кота простиралась далеко за пределы проступка Мадам. Он решил следовать за ней, позволил касаться себя, одним словом, решил приручить ее с помощью ласки и превратить в узницу своего бархатистого черного меха.
Даже если она когда-то страдала, воспоминание об этом стерлось. Ее жизнь
представляла собой глухой скорбный монолог на фоне покачивающихся кораблей на безжизненных водах причала. Здесь прошло ее детство. Повзрослев, она так и осталась жить здесь. Пережив всех - хотя она и не стара - Мадам продолжает влачить жалкое существование в порту. И за удовольствие воспользоваться ее телом могут заплатить даже совсем опустившиеся моряки.
У Жюля - это гнилой кабак. У Кати и Прибрежная мечта ничем не лучше. Неповоротливые посетители этих зловонных полутемных залов источают запах пота уже утром, еще до начала рабочего дня. Мадам является единственной связью между этим миром и тем, что остается за несмазанными дверями, принимающими молчаливых посетителей.

Она так и не нашла своего места. Так и не сошлась с мужчиной. Мадам выпивает пиво и при случае разменивает свое тело на пару засаленных купюр. Но все это было до того, как Мадам встретила кота. Она чувствует хрупкое трепещущее тепло, возникающее между бедер, - это новое, неведомое для нее раньше ощущение... И она отдается ему, открывая в себе пржде скрытую нежность. Несмотря на всех мужчин, прошедших через нее, она ведь так ее и не познала.
В порту приличные люди избегают ее покачивающуюся как корабль на волнах фигуру. Мадам пользуется плохой репутацией у хороших семей. Даже среди моряков – среди тех, что обзавелись женой и детьми. Она встречается только с мужиками, которые хотят потискать ее еще упругую грудь. Но со вчерашнего дня, с тех пор как она встретила кота, Мадам не испытывает к ним ничего, кроме откровенной жалости.
Грязный, серо-полосатый, неуклюжий, он робеет, потому что привык быть один и всегда готов проскользнуть в дверную щель, чтобы поживиться тем, что без боя ему не дадут. Моряки говорят, что причина кошачьей ненасытности кроется в море, а невзгоды, поджидающие за дверями каждого портового кабака, не дают ей успокоиться.
Как и Мадам, кот сдается на милость тротуара, и так же как и она, устав и продрогнув, бывает жалок и неожиданно слаб. Он трется спинкой о ее чулки в сеточку, следует за ней по пятам, и она не противится, чувствуя прилив неожиданного счастья. Мадам, как самочка, пригрела любовь у себя на бедрах, в самом лоне, да так и забыла горькое пиво У Жюля и гнусные ласки портовых матросов. Мадам гладит кота - больше нет нужды искать спутника жизни. Дождь, холод, косые отблески тусклых окон кафе на тротуаре, перегар моряков, грязные корабли на причале - все это осталось в прошлом. Вот и Мадам узнала, что такое любовь.
Кот приютился у нее дома и нежится на ярких подушках, с готовностью принимая угощения и ласки. Несмотря на холод, Мадам надолго оставила открытыми окна, чтобы выветрился запах пьяных похотливых моряков, вкус их одинокого семени, следы их грубых прикосновений на ее теплой коже. Вместе с счастьем к коту возвращается его мягкость, и рядом с ним Мадам становится самой нежностью. Ее легкие пальцы прикасаются к его податливому тельцу, в его внимательные ушки льются потоки ласковых слов.

Портовые моряки больше не видят Мадам, и уже пошли разговоры. Куда ты исчезла, одинокая женщина? Больше не слышен стук твоих каблуков. Разговоры постепенно затихли. Для них Мадам умерла однажды зимним вечером под шум серого дождя в горьком порту. Ах, знали бы они, что вчера вечером после дождя и бокала пива, выпитого в одиночестве У Жюля, Мадам встретила кота!
***
Городок
Их пятеро друзей и всем около пятнадцати лет. Им нравится просто встречаться, проводить время вместе. Место встречи – пустующий гараж в центре городка всего в двух шагах от церкви.
Гараж пуст. Ну или почти - старая сельскохозяйственная машина, несколько досок, много тени и паутины по углам.
Вот сюда они и приходят. Усаживаются в круг и болтают ни о чем - четыре девочки и мальчик. Иногда к ним присоединяются несколько друзей. В хорошую погоду ребята растягиваются на лужайке перед гаражом, иногда смеются и их хохот слышен издалека. Одна из девочек встречается с мальчиком. Эти двое усаживаются рядом, чтобы быть как можно ближе друг к другу, и целуются, пока остальные разговаривают - легкие поцелуйчики, тающие на губах как мятные конфеты. Или же с улыбкой просто смотрят друг на друга – их чувства взаимны.
Три другие девочки немного ревнуют, но это в порядке вещей, ведь мальчик красив и строен, силен и приятен, умен и нежен. Девочки думают, что их подруге повезло, но на этом все и заканчивается, ведь та, что удостоилась любви, не хвастает удачей, унижая остальных. Поэтому четыре девочки и мальчик могут наслаждаться обществом друг друга и ничто не омрачает это невинное общение.
У красавчика есть желтый мопед. Его глаза черны, а кожа смугла. Он единственный не живет в городке. Его дом где-то там, за несколько километров отсюда. Когда он въезжает на главную улицу, предупреждая о своем появлении треском мопеда, на некоторых окнах приоткрываются занавески. Праздный люд любопытствует, им больше нечем занять себя. Они наблюдают за парнем, пытаются увидеть, где он остановит свой мопед. Их поражает, что этот смуглый мальчишка так часто наведывается в их городок – его кожа слишком загорела, чтобы прийтись зсесь кому-то по вкусу!
Но нет. Когда девушка встретила красивого юношу, ее сердцу не нужен был паспорт, чтобы в нем зародились чувства. Хватило одной улыбки. И его невидимого присутствия и красоты, которые понятны лишь посвященным в таинство рождения любви. В городке праздный народ удивляется тому, что девушка встречается с чужаком. Если бы ее отец был здесь, что бы он сказал! А мать все позволяет своей дочери. Та еще кумушка! Не успел один уйти, она уже

нашла себе другого! Яблоко от яблони... Не так ли?! Праздные люди собираются, чтобы почесать языками – в церкви после службы, в поле, вечером на пороге дома при хорошей погоде. Они дают волю фантазии, и каждая фраза сочится ядом. И чем же занимается молодежь в темном гараже?!
Ответов нет, приходится додумывать. Речи и умы людей отравлены. Алкоголь: разве их не застали за распитием банки пива? Наркотики: вне всякого сомнения, как все молодые, так ведь?! Секс: в полумраке сарая, несмотря на близость церкви, каким сомнительным играм предаются девочки и парень? Кстати, разве один мальчишка не застал врасплох эту макаку, когда он целовался со своей шлюхой, тесно к ней прижавшись? Бедный малыш. Он все рассказал матери. Теперь он боится играть вблизи гаража. Эти бесстыдники даже не задумываются о нравственности детей.
В клубок фраз вплетаются ругательства, подпитанные клокочущей яростью. Бой распутству молодежи и попустительству родителей! В городке праздные люди думают подписать петицию, написать мэру и подать жалобу в полицию. Под покровом ночи один из них проник в гараж и обшарил его при свете карманного фонаря – там обнаружились покрывала, пустые бутылки, свечи и несколько монет. Секс, алкоголь, колдовство, азартные игры! И вот они доказательства! Не хватает только шприца и пакетика с белым порошком. Как будто это их остановит! Недостающие элементы просто допридумывают!
Когда на следующий день, когда четыре девочки и парень вновь собрались, они с изумлением заметили, что их скудное имущество исчезло. Они подумали, что это шутка детей, которые часто слоняются неподалеку.
- Это мамины покрывала, мы должны найти, кто их «одолжил», - сказала одна из девочек.
- Это ни к чему, - ответила другая. – Мне нужно вам что-то сказать.
Ее рассказ ошеломил. Сегодня утром бабушка запретила девочке ходить сюда; гараж принадлежит ей, и она не желает, чтобы ее собственность использовали в качестве притона. «Тем более с пришлыми!» - этими словами бабушка закончила свой выговор.
Загорелый красавчик и его подруга не поверили своим ушам. Они попросили объяснений, но подруга рассказала все, что знала.
- Похоже, что старики говорят, что мы позор для городка и даже опасны для
детей.

Друзей переполняет праведный гнев. Кто их обвиняет? Бабушка не называла имен. Она сказала лишь, что о них говорили как о недостойных молодых людях, и что надо бы прекратить их сборища, пока «это не зашло слишком далеко». Пусть они развлекаются в другом месте! И не нарушают благопристойность!
После того как вспышка гнева утихла, ребята почувствовали себя подавленно. Что они сделали такого, что могло покоробить стариков? Смеялись, развлекались, сидели в высокой траве, слушали музыку, болтали о том о сем. Разве их любовь выходит за рамки приличий?
- Подлецы! Расисты! – выкрикнула девочка.
Юноша мягко взял ее руку в свою, погладил сжатые в гневе пальцы, улыбнулся и прошептал:
- Здесь или в любом другом месте, мне не привыкать. Брось, успокойся.
Ребята вышли из гаража неподалеку от церкви. Они знают - за занавесками прячутся глаза, которые цепким взглядом следят за каждым их жестом. Подойдя к желтому мопеду, смуглый парень и его подруга сплетаются в объятьях и целуются. Остальные девчонки смеются.
- Может, и нас поцелуешь! – предлагает самая завистливая. – Это даст им пищу для пересуд.
Парень бросил на нее непонимающий взгляд. - Ни за что! - гордо ответила за него подруга. - Эгоистка! – не осталась в долгу та. И громко хохоча, они навсегда оставили свое пристанище, сопровождаемые
злобными взглядами тех, кто убежден, что злой поступок всегда предшествует доброму и каждое воскресенье ходит в церковь в попытке излечить свои грешные души.

[Zmij_Gorynytch]

Онна, ты ж и свои выкладывай отрывки ;) сама ж грозилась

[onna]

Не... я стесняюсь, ( это бравада была)) пишу под псевдонимом)) тока лично)) А вообще, у меня всё очень женское...Миллер и Уэльбек для мужчин круче)) На форуме ты мог почитать кое-что в теме "проза форумчан"

[SerejaKu]

А Куприн. "Суламифь" (http://wsvoboda.narod.ru/simpleSulamif.html) - практически сплошная постельная сцена.

Фёдор Сологуб "Творимая легенда" - тоже весьма насыщенное произведение: ...Елисавета разделась, подошла к зеркалу, зажгла свечу и залюбовалась собою в холодном, мертвом, равнодушном стекле. Были жемчужны лунные отсветы на линиях ее стройного тела. Трепетны были белые, девственные груди, увенчанные двумя рубинами. Такое плотское, страстное тело пламенело и трепетало, странно белое в успокоенных нотах неживой луны. Слегка изогнутые линии живота и ног были отчетливы и тонки. Кожа, натянутая на коленях, намекала на таящуюся под нею упругую энергию. И так упруги и энергичны были изгибы голеней и стоп.
Елисавета пламенела всем телом, словно огонь пронизал всю сладкую, всю чувствующую плоть, и хотела, хотела приникнуть, прильнуть, обнять. Если бы он пришел! Только днем говорит он ей мертво звенящие слова любви, разжигаемый поцелуями кромешного Змия. О, если бы он пришел ночью к тайно пламенеющему, великому Огню расцветающей Плоти!
Любит ли он? Любовию ли он любит, последнею и единою, побеждающею вечным дыханием небесной Афродиты? Где любовь, там и великое должно быть дерзновение. Разве любовь — сладкая, кроткая и послушная? Разве она не пламенная? Роковая, она берет, когда захочет, и не ждет.
Мечты кипели, — такие нетерпеливые, жадные мечты. Если бы он пришел, — он был бы юный бог. Но он только человек, поникший перед своим кумиром, — маленький раб мелкого демона. Он не пришел, не посмел, не догадался, — темною обвеял досадою сладкое кипение Елисаветиной страсти....

В какой-то степени наверное даже А. Толстой "Аэлита": Освещенная с потолка светильней, спала среди белых подушечек, под белым покрывалом - Аэлита. Она лежала навзничь, закинув голый локоть за голову. Худенькое лицо ее было печальное и кроткое. Сжатые ресницы вздрагивали, - должно быть, она видела сон.

Лось опустился у ее изголовья и глядел, умиленный и взволнованный, на подругу счастья и скорби. Какие бы муки он вынес сейчас, чтобы никогда не омрачилось это дивное лицо, чтобы остановить гибель прелести, юности, невинного дыхания, - она дышала, и прядка волос, лежавшая на щеке, поднималась и опускалась.

Лось подумал о тех, кто в темноте лабиринта дышит, шуршит и шипит в глубоком колодце, ожидая часа. Он застонал от страха и тоски. Аэлита вздохнула, просыпаясь. Ее глаза, на минуту еще бессмысленные, глядели на Лося. Брови удивленно поднялись. Обеими руками она оперлась о подушки и села.

- Сын неба, - сказала она нежно и тихо, - сын мой, любовь моя...

Она не прикрыла наготы, лишь краска смущения взошла ей на щеки. Ее голубоватые плечи, едва развитая грудь, узкие бедра казались Лосю рожденными из света звезд. Лось продолжал стоять на коленях у постели, - молчал, потому что слишком велико было страдание - глядеть на возлюбленную. Горьковато-сладкий запах шел на него грозовой темнотой.

- Я видела тебя во сне, - сказала Аэлита, - ты нес меня на руках по стеклянным лестницам, уносил все выше. Я слышала стук твоего сердца. Кровь била в него и сотрясала. Томление охватило меня. Я ждала, - когда же ты остановишься, когда кончится томление? Я хочу узнать любовь. Я знаю только тяжесть и ужас томления... Ты разбудил меня, - она замолчала, брови поднялись выше. - Ты глядишь так странно. Ты же не чужой? Ты не враг?

Она стремительно отодвинулась в дальний край постели. Блеснули ее зубы. Лось тяжело проговорил:

- Иди ко мне.

Она затрясла головой. Глаза ее становились дикими.

- Ты похож на страшного ча.

Он сейчас же закрыл лицо рукой, весь сотрясся, пронизанный усилием воли, и оттого невидимое пламя охватило его, как огонь, пожирающий сухой куст. Густая и мутная тяжесть отлегла, - в нем все теперь стало огнем. Он отнял руку. Аэлита тихо спросила:

- Что?

- Не бойся, любовь моя.

Она придвинулась и опять прошептала:

- Я боюсь Хао. Я умру.

- Нет, нет. Смерть - иное. Я бродил ночью по лабиринту, я видел ее. Но я зову тебя - любовь. Стать одной жизнью, одним круговоротом, одним пламенем. Иначе - смерть, тьма. Мы исчезнем. Но это - живой огонь, жизнь. Не бойся Хао, сойди...

Он протянул к ней руки. Аэлита мелко, мелко дрожала, ресницы ее опускались, внимательное личико осунулось. Вдруг, так же стремительно, она поднялась на постели и дунула на светильник.

Ее пальцы запутались в снежных волосах Лося.

[SerejaKu]

О, кстати, вспомнил - если нужно что-то по-хардкорнее и натуралистичнее, то вот, рекомендую

"Княжна Тоцкая" (http://samlib.ru/p/proekt_a_i/shalosti.shtml): Ожиданием истомлена проводила за пряденьем майские синие вечера полной луны чудо-вторников княжна Тоцкая Натали, по младости лет своих и неохваченному супружеством состоянию именуемая самыми ближними не иначе Натальенькой.
Когда же не вторник был или не было полной луны или май не стоял или вечер был лазорён, да не синь, предавалась Натальенка забавам иным. А именно: страсть любила как заведённые игры "в коняшки", обязанные названьем своим Игору Трифонычу, дядюшке-генералу княжны, который любые мужские ухлёстывания за прекрасной половиною человечества обозначал словом таким - "кавалерия"...


Ну и прочие произведения того же автора (http://samlib.ru/p/proekt_a_i/index.shtml).

[DENYA]

Примерно так

Задув почти догоревшие свечи в столовой, Шульгин отодвинул дверь Ларисиного купе. Она лежала поверх одеяла, высоко подоткнув под голову подушку, опять курила.
Свет ночника за изголовьем делал ее лицо похожим на резную ритуальную маску.
– Что ты хотела мне еще сказать? – спросил он, проглотив комок в горле.
– Садись, – показала Лариса на кресло напротив. Купе в этом вагоне были в полтора раза больше обычных, и по другую сторону откидного столика располагалось глубокое бархатное кресло с дубовыми подлокотниками. – Послезавтра мы уже будем в Москве. Я наконец приму предложение Олега, стану его законной женой. И не знаю, как там дальше сложится. Но в политических интригах я буду твоей верной союзницей. Обожаю всякие авантюры. Согласен, чтобы мы стали настоящими друзьями?
– Какие вопросы! Да мы ведь и так просто обречены ими быть, если хотим что-то значить в этом мире… – Сашка отвел глаза, чтобы не видеть откинутую полу платья и белый треугольник плавок между загорелых бедер. Она нарочно рассчитала позу так, чтобы как раз из кресла он это увидел.
– Не обязательно, совсем не обязательно. История знает столько примеров… Так что, союз и дружба? – И она резко села на диване, протянула Шульгину руку. Платье совсем распахнулось, грудь упруго выскользнула наружу. Она ее не стала заправлять обратно, похоже, даже чуть заметно подмигнула. Или то по щеке метнулась тень?
Что оставалось делать? Он тоже подал руку. Такие тонкие пальцы, а рукопожатие мужское. Сашка вспомнил, она когда-то говорила, будто занималась фехтованием и горными лыжами.
– Только ведь знаешь, Саша, – улыбнулась она по-русалочьи, – мужчина и женщина не могут быть друзьями, если сначала не были любовниками…
– Почему это вдруг? – глупо спросил Сашка.
– Потому что иначе они волей-неволей все равно будут думать прежде всего о том, что у кого в штанах и под юбкой. Закон природы. А вот когда здесь нет вопросов и тайн, можно и более серьезными вещами заниматься. Разве нет?
– Возможно…
– Осталось доказать это экспериментом. Иди ко мне… – Она вскочила, одним рывком стянула через голову платье, бросила его на пол. И стыдливо потупила глаза, делая вид, что ужасно вдруг застеснялась, ожидая, чтобы он сам избавил ее от последней, почти символической детальки туалета.
Будто чего-то испугавшись, Шульгин выключил ночник и только после этого нашел на ощупь напрягшуюся тонкую талию, скользнул по ней ладонями, оттягивая вниз тугую резинку.
Тело у нее было горячее, кожа нежная и гладкая, пахнущая незнакомыми горьковатыми духами. Диванчик для двоих был явно узковат, и, чтобы не свалиться на пол, Сашка крепко обнимал Ларису. Она прижалась к нему животом и грудью, он чувствовал гулкие удары ее сердца. Несмотря на охватившую обоих нетерпеливую страсть, они согласно не спешили, словно привыкая друг к другу. Или Шульгин невероятным усилием воли все-таки надеялся удержаться от последнего шага, сулящего очередные нравственные проблемы и страдания.
Сдерживая неровное дыхание, Лариса легко касалась губами его лица и шеи, он медленно поглаживал ее спину, крутой изгиб поясницы, напрягшееся сильное бедро.
«Нет, точно горнолыжница», – подумал Сашка. Оба молчали, и никто первым не решался перейти к решительным действиям. Только обменивались осторожными, какими-то пугливыми ласками и легкими поцелуями.
Лариса не выдержала первой.
– Смелее, генерал, со мною можно смелее, я ведь не Аня, – хрипло прошептала она.
Эти слова почему-то разозлили Сашку и отпустили тормоза, что до сих пор его сдерживали.
Лариса и в постели вела себя так же раскованно, с полным пренебрежением к предрассудкам, как и в обычной жизни. Вдобавок она относилась к тому редкому типу женщин, которым процесс доставляет не меньшее наслаждение, чем всем остальным – только самый бурный финал.
Сколько это длилось, Шульгин потом не вспомнил. Он будто вдруг очнулся после глубокого обморока. Горели исцелованные губы, стальное пружинистое тело содрогалось в его объятиях, словно он пытался удержать выброшенную на палубу только что пойманную акулу, а стук колес перекрывался низкими прерывистыми стонами и всхлипами.
Лариса выгнулась последний раз, что-то бессвязно бормоча и вскрикивая, вонзила ногти в спину партнера и только после этого обмякла. Отодвинулась к стенке, долго лежала молча, приводя в порядок дыхание.
Темнота в вагоне была абсолютная, как в подводной лодке, но за его пределами продолжалась своя железнодорожная жизнь. Лязгали сцепки, неподалеку загудел паровоз, ему ответил другой, звякнул вокзальный колокол, донеслись неразборчивые голоса. Колеса под полом купе постукивали все так же мерно и неторопливо. Похоже, проезжали очередную станцию.
Лариса привстала, перегнулась через Сашку, долго искала на столике на ощупь бутылку с нарзаном, сделала несколько звучных глотков. Холодные капли упали Шульгину на грудь и щеку.
Потом она села, обхватив колени руками.
– Вот, значит, как… – сказала наконец Лариса. – Ор-ригинально… А теперь что?
Шульгин молчал.

[DENYA]

Или так
...Примерно так получилось у нас с ней в самый первый раз. Проехав за
день километров триста, остановились на ночевку у берега темного, тихо
плещущего внизу озера. Натянули палатку, поужинали. Просто по привычке, да
и обстановка располагала - летняя ночь, костер, уединение - я начал
целовать пахнущие дымом и озерной водой лицо и волосы.
Мучительное своей бессмысленностью занятие - я ведь знал, что и
сегодня оно закончится ничем. Мы оба с ней попали в совершенно дурацкую
ситуацию. Она меня любила, с первых же дней была согласна на все, а я... Я
вроде бы ее "жалел", на самом деле просто опасаясь связать себя "долгом
чести"... И не слишком задумывался, что должна чувствовать Ирина.
А она страдала и терпела. На удивление долго. И вдруг взорвалась. С
ней случилось нечто вроде истерики. Обзывая меня предпоследними словами,
смысл которых, кроме прямых оскорблений, сводился к вопросу, сколько же я
собираюсь над ней издеваться и делать из нее идиотку, которая связалась не
поймешь с кем, не лучше ли мне в скверик у Большого театра ходить, она
рывком расстегнула широкий офицерский ремень на белых джинсах, втугую
обтягивающих ее на самом деле невыносимые для нормально мыслящего мужика
бедра. Потом, поднявшись на колени, дернула вниз язычок молнии. А
ползунок, дойдя до середины, вдруг застрял! И чем резче и злее она рвала
его вверх и вниз, тем получалось хуже. Драматическая сцена обернулась
фарсом. С пылающим лицом и закушенной губой она подняла на меня полные
злых слез глаза, в отчаянии не зная, что теперь делать.
Я не выдержал и расхохотался. Какой режиссер мог бы придумать такую
мизансцену?
И пока я возился, извлекая из-под ползунка прихваченную им складку
трикотажных плавок, острота момента прошла. Закончив спасательные работы,
я помог ей снять чересчур тесные джинсы, и дальше все получилось как бы
само собой. Теоретически она была подготовлена достаточно...

[Дженни]

вот желательно, чтобы вот эти самые сцены были отнюдь не из "специфической литературы", а из нормальной :D

Мои любимые "вот эти самые сцены"- в набоковской Лолите. Но является ли это произведение "нормальной" литературой- вопрос спорный.

[DENYA]

Или так
Наконец они вернулись к снегоходу и, отъехав километров на десять ниже, остановились на ночевку.
Обычно Лариса спала на заднем диване в салоне, а Левашов устраивался в моторном отсеке, на плоском кожухе двигателя, покрытом толстым поролоновым чехлом. Но сейчас Лариса не могла уснуть. Чернота ночи вплотную обступила машину, заглядывала в панорамные окна, и ей казалось, что тени, еще более черные, чем ночь, скользят за тонкими алюминиевыми бортами, приникают к стеклам, шуршат и поскрипывают жестким снегом. А закрывая глаза, она вновь и вновь видела безбрежное поле скелетов.
Левашов услышал, как Лариса встала и, ударившись в темноте обо что-то, от боли шумно втянула воздух. Он протянул руку, включил плафон.
Лариса в теплом тренировочном костюме, заменяющем ей пижаму, стояла в проеме двери и щурилась от внезапно вспыхнувшего света.
— Потуши. Не могу я там одна…
В темноте зашелестел снимаемый костюм. Олег подвинулся на своем ложе. В отсеке было тепло, тихонько гудел вентилятор электропечки, и он обходился без спального мешка.
Лариса легла рядом. Левашов обнял ее горячее тело. Лариса сама нашла его губы.
— Только молчи, — шепнула она, прерывая поцелуй. — Вообще молчи, ни слова…

[Iruncha]

Мои любимые "вот эти самые сцены"- в набоковской Лолите. Но является ли это произведение "нормальной" литературой- вопрос спорный.
Конечно, да. Любые сцены из этого пронзительного произведения.
Набоков гений.