Просмотр полной версии : Г.Олпорт "Базовая психология любви и ненависти"
Хотя неизбежно, что любовь к себе в каждом человеке должна быть позитивной и активной, отнюдь не неизбежно и совершенно не нужно, чтобы она правила им.
Теофилус Парсонс
Стабильный недостаток современной психологии состоит в том, что ей не удается провести серьезное исследование аффилиативных желаний и способностей человека. Если не ошибаюсь, было только две последовательных теории их природы. На мой взгляд, обе неудовлетворительны. Одна из них — это подход авторов, постулирующих стадный инстинкт. Это тусклое понятие не дало нам почти ничего, кроме самого термина, и в руках Мак-Дугалла и Троттера не привело никуда, кроме своеобразной разновидности британского шовинизма. Второй подход — подход Фрейда, который со странно ограниченной точки зрения ухитряется свести аффилиативные мотивы к сексуальности — оплошность, избежать которой смогли даже древние греки, разведя эрос и агапэ.
(с) Г.Олпорт
Аффилиация - (от англ аffiliation - соединение, связь) - потребность в общении, в осуществлении эмоциональных контактов, в проявлениях дружбы и любви. Формирование данной потребности обусловлено характером взаимоотношений с родителями в раннем детстве, со сверстниками и может нарушаться при провоцировании ситуаций, сопряженных с тревогой и неуверенность в себе и приводящих к возникновению чувство одиночества, беспомощности.
«Бегством от нежности» назвал избегание психологами вопросов человеческих привязанностей Ян Сутти (шотландский психолог).
Современная наука о психике излишне болезненно отнеслась к нежности в жизни, столь сильно подчеркивавшейся христианством, и умышленно закрыла на нее глаза. Психология чувствует себя более уверенно, изучая разногласия.
Боясь показаться сентиментальными, излишне эмоциональными, личностно пристрастными психологи предпочли оставить поэтам, святым или теологам исследование любви и дружбы.
Тем более что у психолога есть, конечно, вполне обоснованные опасения встретиться с проявлениями лицемерия или рационализации. Он знает, что торжественные заявления о дружелюбии не всегда означают дружелюбие, очень часто они маскируют глубинные состояния горечи и ненависти. Кроме опасения показаться набожным, психологу известна ошибка, лежащая за рационализированными описаниями человеческой мотивации.
Есть еще одна, более фундаментальная причина подобного «бегства от нежности».
Аффилиативные желания являются непременным фундаментом человеческой жизни. В этом качестве их вполне естественно не замечают, ибо обычно мы вообще не замечаем фундамент, обращая внимание только на водруженные на нем фигуры. У нас даже нет слов для описания того, что всегда с нами; мы склонны считать само собой разумеющейся нашу повседневность и никогда не испытываем потребность обсуждать ее. Именно по этой причине мы так мало уделяем внимания состоянию согласия, которое одно придает смысл несогласию. Антагонизм воспринимается как нечто более характерное и возбуждающее, чем добрая воля — и, конечно, это так.
Враждебные эмоции — воинственные эмоции, возбуждающие их обладателя и легко заметные наблюдателю; психолога интересуют фрустрация и агрессия, а не дружба и доверие. Однако неоспоримая истина заключена в том, что враждебность пробуждается к жизни из первичного фундамента аффилиативного желания, с которым она так резко контрастирует.
Пока человек впервые не полюбит, он не может ненавидеть. Ибо ненависть — эмоция протеста, всегда направленная на реальные или воображаемые препятствия, которые мешают человеку достичь позитивно окрашенных целей, то есть любви.
Хотя психологи отстают в концептуализации аффилиативных потребностей человечества, тем не менее в последнее время собран значительный эмпирический материал, проливающий свет на природу этих потребностей. Исследования в области психологии труда были особенно плодотворны. Они ясно выявили катастрофические ошибки, допускавшиеся в управлении персоналом.
Оказалось, что людям нравятся условия работы, в которых они свободны от высокомерия и чрезмерного надзора вышестоящих; условия, которые дают простор их талантам; условия, позволяющие им участвовать в принятии касающихся их решений; условия, позволяющие объединяться в небольшие команды близких сотрудников и предоставляющие возможности для личного роста и продвижения.
Проводились ли исследования на фабриках, в офисах, школах, молодежных лагерях или армейских подразделениях, — всегда обнаруживался один и тот же паттерн полученных данных. Люди хотели оставаться интегрированными личностями и в рабочей ситуации, и дома.
Именно целостный индивид идет в школу, на работу или на войну. Он стремится к близким неформальным взаимоотношениям со своими товарищами и хочет участвовать в построении своей собственной судьбы. И он не хочет долго терпеть покровительство.
Появляющаяся общая нить, оказывается, состоит из двух переплетающихся волокон. Люди в любых формах человеческих связей хотят сохранить свою самооценку — любовь к себе, если угодно, — и одновременно поддерживать теплые, аффилиативные отношения со своими товарищами.
Никто, наверное, изначально не хочет ненавидеть. Но тем не менее ненависть появляется во многих жизнях — как следствие блокированной самооценки и блокированной аффилиации.
Появляющаяся общая нить, оказывается, состоит из двух переплетающихся волокон. Люди в любых формах человеческих связей хотят сохранить свою самооценку — любовь к себе, если угодно, — и одновременно поддерживать теплые, аффилиативные отношения со своими товарищами.
Никто, наверное, изначально не хочет ненавидеть. Но тем не менее ненависть появляется во многих жизнях — как следствие блокированной самооценки и блокированной аффилиации.
Звучит, как ключевая золотая мысль в работе автора.
Подписалась на тему - большое спасибо.
Очень интересно. :yes:
Обширное изучение мотивации солдат в бою (во время второй мировой войны) обнаружило, что аффилиативный мотив даже в условиях экстремального стресса удерживает в выполнении задачи вдвое больше людей, чем мотив ненависти. Единственным, что превосходило по силе желание поддержать других, была религиозная мотивация.
Люди в основном стремятся к дружеским и аффилиативным отношениям с другими, при условии, что эти отношения поддерживают их собственное чувство целостности и самоуважения.
Люди хотят близких, теплых, дружеских взаимоотношений со своими товарищами, но в то же время они крайне чувствительны к проявлениям неуважения к их самолюбию. Оскорбленное самоуважение легко может породить ненависть.
Здесь заключена некая дилемма - ни наша экономическая, ни наша политическая жизнь не приспособлены к тому, чтобы соответствовать этому двойственному паттерну потребностей. За исключением ограниченных способов, главным образом в рамках семьи, нигде не предоставляются возможности для выражения любви — стремления ее давать и получать.
Сохранение самоуважения тоже не является серьезной заботой наших экономических и политических институтов.
Со времен Эмпедокла (который еще до Сократа говорил нам, что любовь и ненависть — космические силы, причем единственно существующие космические силы) и далее - мы обнаруживаем, что история философии наполнена диалектикой любви и ненависти.
Ненависть всегда рассматривалась как менее желательная эмоция, чем любовь, как разрушительная и опасная эмоция, если ею не овладеть.
Христианская религия, возникнув, высказала полное одобрение любви и абсолютное отвержение ненависти. Именно безусловность этого одобрения привела науку к избеганию темы любви.
Хотя многие философы равно рассматривали силы любви и ненависти в процессе жизни, многие из них оценивали ненависть и сопровождающую ее агрессию как нечто более фундаментальное.
Такова была точка зрения Гоббса. По его мнению, смертных сама их природа побуждает стремиться к чести, первенству и славе. Вызвать ненависть, отвращение и подозрение гораздо легче, чем любовь и верность, ибо разве не являются двумя фундаментальными страстями человека тщеславие и страх? Конечно, законы, обычаи и религия могут устанавливать ненадежный и нелегкий контроль над нами с помощью страха; но человеческое тщеславие преодолевает эти ограничения. Так как, согласно Гоббсу, каждый хочет, чтобы другие ценили его так же высоко, как он сам себя ценит, вступает в действие жестокая конкуренция. Люди воистину равны в одном отношении: все они высоко ценят себя.
Более современный автор, французский биолог Феликс Ле-Дантек идет еще дальше: он провозглашает эгоизм единственным краеугольным камнем нашего социального здания.
Тот, кто заявляет о любви к ближнему, — лицемер.
Маккиавелли, Ларошфуко, Шопенгауэр и Ницше, — все усматривают неизменный эгоизм в человеческой природе. По их мнению, в конечном счете существует только одна форма любви — любовь к себе. Если это базовое допущение правильно, перспективы улучшения человеческих взаимоотношений туманны. Рационализируя нашу любовь к себе, как нам хочется, мы остаемся обманщиками. Человеческие взаимоотношения нельзя улучшить, их можно только приукрасить.
Однако не очевидно ли, что с момента зачатия жизнь взывает к поддержке, к взаимности? Образ жизни во чреве матери симбиотичен. Господствуют отношения связи, и нет признаков каких-либо разрушительных инстинктов.
После рождения аффилиативная привязанность ребенка к своему окружению все еще остается доминирующей, в кормлении, игре, отдыхе. Социальная улыбка рано символизирует его довольство людьми. Ребенок позитивно настроен ко всему своему окружению, двигаясь навстречу почти каждому типу стимулов, каждому типу людей. И он инстинктивно не удаляется ни от кого. Его жизнь отмечена готовностью.
Конечно, в процессе установления позитивной связи со своим окружением, ребенок может невольно приносить ущерб и невольно нарушать права других. Двухлетний ребенок в каком-то смысле слова может быть «разрушителем». Но его вторжения психологически не соответствуют тому, что он пытается делать. С его точки зрения, он жадно впитывает окружающую его действительность, устанавливая с ней аффилиативные отношения, — и ничего более.
Возникновение негативных эмоций страха и гнева порождено прерыванием этого порыва к сближению. Когда аффилиативные тенденции подвергаются угрозе или фрустрации, они уступают место тревоге или защите. Сатти живописно изложил суть дела. «На Земле нет ненависти, кроме обращенной в ненависть любви, а в преисподней нет ярости, кроме ярости отвергнутого ребенка».
Можно с уверенностью утверждать, что нормальный человек никогда не ощущает, что в достаточной степени любит или любим; любви он всегда хочет больше.
Одна из причин, почему религия является почти универсальной привязанностью человечества, состоит в том, что религия поддерживает базовое отношение любви индивида с неким всеобъемлющим началом. Основные религии представляют не только свободную, нерушимую привязанность к Создателю, но и незапятнанный идеал братства людей. Воображая совершенное состояние бытия, мы неизменно представляем себе безусловный триумф любви.
Мизантропия —это всегда дело фрустрированного аффилиативного желания и сопровождающего его ущемления самоуважения.
С психологической точки зрения любопытно смещение, происходящее в результате возникновения ненависти. Немногие из детей осознают источник своего дистресса.
Тонкость процесса смещения хорошо иллюстрирует проведенное в Калифорнии научное исследование антисемитизма. Было обнаружено, что студентки колледжа, имеющие высокую степень предубежденности, обычно во всеуслышание заявляют о своей любви и уважении к родителям — чаще, чем это делают толерантные девушки. Однако более глубокое изучение их жизни показывает, что у них присутствует глубоко запрятанная враждебность к своим родителям. Несмотря на внешнюю видимость, в семье у них отсутствуют свободные аффилиативные отношения, и, что может показаться удивительным, их антисемитизм отражает эту ситуацию.
Похожие результаты дало исследование, проведенное среди ветеранов войны, была обнаружена значимая связь между воспоминаниями о любви и нежности, полученными в детстве, и нынешней толерантностью к группам меньшинств. Ветераны, отмечавшие недостаток нежности к себе со стороны родителей, гораздо чаще оказывались среди нетерпимых. Даже то, что ретроспективные отчеты о нежности в детстве не являются полностью надежными, не влияет на верность нашего утверждения.
Сам факт, что люди в исследовании отмечали нарушения базовой любви, показывает, что, так или иначе, у них есть незажившая рана, и эта рана определенно связана с их позднейшей нетерпимостью.
Ненависть — это достаточно нормальная реакция, возникающая при угрозе разрушения общепринятых позитивных ценностей. Такими подвергающимися угрозе ценностями могут быть любовь к себе, или желание быть любимым, или альтруистическая любовь.
Следовательно, ошибочно рассматривать множественные враждебные чувства людей просто как выплеск агрессивных инстинктов. Если ненависть — зависящее от обстоятельств явление, то, по крайней мере теоретически, ее можно избежать. Действительно, в процессе того как удовлетворяются аффилиативные потребности человека, агрессия и враждебность исчезают. Признание этого факта — первый шаг к улучшению человеческих взаимоотношений.
Ненависть — явление, зависящее от обстоятельств.
Поэтому утверждение фрейдистов о том, что она вырастает из инстинкта агрессии и разрушения - неверно.
Враждебность — это нормальная, возникающая почти рефлекторно способность людей, проявляющаяся, когда серьезная фрустрация блокирует аффилиативную тенденцию их поведения. Но способность, даже естественная, не является сама по себе влечением в том смысле, что она ищет выход своей энергии.
И если ненависть возникает только при угрозе аффилиации, разве мы не должны предположить, что именно аффилиативная потребность является первичным инстинктом? Однако, «инстинкт любви» не может означать ничего, кроме того, что природа человеческой жизни требует сильных личных привязанностей.
По-настоящему важные вопросы относительно любви и ненависти встают после проблемы инстинктов.
Нашим поведением всегда управляют наши нынешние отношения, наша теперешняя преданность и отвращение, а не неизменные инстинктивные силы.
Очевидно, что мотивация — это всегда процесс, протекающий в настоящем и направленный в будущее, состоящий из отношений, убеждений и форм приспособления, которые, разворачиваясь в душе человека, успешно связывают его с миром. Мотивация носит конкретный характер, который не могут учесть доктрины инстинктов. Нами с ранних лет жизни движут не инстинкты, а интересы.
В самые первые месяцы жизни у ребенка развиваются системы позитивных привязанностей. Он любит свою мать, а не чью-то еще. Его исходная недифференцированная готовность быстро поляризуется по объектам. У него возникает привязанность к группам, членом которых он является: к своей семье, своей церкви, своей этнической группе, а позднее — к своему домику, своему офису и своему собственному потомству. Любовь и верность конкретны. Они принимают форму чувств, и эти чувства усваиваются. Говорить, что позитивные привязанности человека — это не что иное, как случайная канализация инстинкта, просто бессмысленно.
Именно чувства являются устойчивыми постинстинктивными мотивами развивающейся личности.
Ненависть тоже конкретна. Ребёнок, страдающий от отпора своим дружеским чувствам (он сделал шаг навстречу, а его оттолкнули) испытывает унижение, которе обращается в ненависть.
Вырастает очень конкретное отношение возмущения, которое приобретает собственную динамику, потому что ребенок должен далее приспосабливаться к этой новой фазе своего опыта. Ненависть не существует, пока ей не научились. Растущий ребенок всегда обучается специфическому набору идей относительно специфических категорий людей и соответственно этому выстраивает свои чувства. Его поведением далее руководят именно эти чувства (а не инстинкты). И эти постинстинктивные единицы в личности являются главным для понимания человеческих взаимоотношений, ибо только они определяют курс дальнейшего развития личности.
Как развились эти постинстинктивные единицы — это загадка научения. Установки принимают форму отчасти под давлением конформности и подражания. И хотя главное влияние оказывают родители, свое воздействие — и хорошее, и дурное — оказывают преподаватели. В этот процесс вносят вклад смещение и обобщение.
Все враждебные установки отмечены любопытной проекцией: человек, который нам не нравится, почти всегда рассматривается как полностью виновный. Нам редко приходит в голову, что основа нашей ненависти может полностью заключаться в нас самих, что мы можем просто делать не нравящегося нам человека «козлом отпущения». Никто никогда не просит, чтобы его излечили от его предубеждения. Ненависть действует как желтуха: страдающий от нее не замечает состояния собственной печени, это внешний мир кажется злобно-желтым.
Некоторую враждебность можно логически оправдать, когда вызывающий ненависть человек или группа преднамеренно возводят препятствия на нашем пути. Но одной из самых трудных задач в мире оказывается попытка убедить индивида внимательно проанализировать его враждебное отношение и тщательно отделить причины, лежащие вне, от причин, лежащих внутри.
В представлении о мотивации человека важны его жизненные планы. Именно эти планы, а не инстинкты, являются движущей силой жизни. Но каждый раз, сталкиваясь лицом к лицу с проблемой приспособления, он будет решать её с помощью имеющегося нынешнего арсенала - теперешних предубеждений, отношений и чувств.
Постинстинктивный взгляд на мотивацию обладает двумя большими преимуществами. Во-первых, он уверяет нас в том, что улучшение человеческих отношений возможно. То, что наше поведение вырастает из усвоенных нами чувств и предубеждений означает, что можно улучшить образование, чтобы усвоить лучшее, и можно использовать подходящую терапию для переучивания.
Второе преимущество состоит в том, что мы можем теперь плодотворно решать самую трудную проблему из всех: как примирить аффилиативные потребности индивида с его любовью к себе и самооценкой.
Как далеко распространяются аффилиативные желания индивида? Включает ли его картина собственной безопасности и личной целостности всего несколько или много аффилиативных отношений?
Скольких мы пригласим в своё сообщество — это вопрос нашего прошлого научения.
Мы можем сформировать крошечный островок безопасности, охватывающий маленький аффилиативный кружок, или большой остров, где наше самоуважение тождественно интересам более широкого круга. Некоторые люди настолько хорошо социализированы, что чувствуют себя действительно сильнее, когда они могут собрать вокруг себя очень много людей.
Последовательность стадий развития аффилиативных отношений такова:
После периода зависимости и безопасности, проведенного с матерью, ребенок энергично вступает в аффилиативные отношения со своим окружением. Его любопытство и дружелюбный интерес не знают границ. Фрустрации, от которых он страдает, — всего лишь рябь на приливной волне.
В возрасте двух-трех лет, когда возрастают ограничения, фрустрация усиливается и помогает интегрировать растущее чувство индивидуальности, которое более резко отделяет ребенка от его социального и физического окружения. Хотя в норме многие годы у него продолжаются теплая и позитивная идентификация с родителями, он также учится отстаивать свои права и возмущаться пренебрежением своим самолюбием. Эгоизм становится выдающимся фактором в его жизни, быть может, самым выдающимся. Но благополучие других также остается его искренней заботой.
Однако именно здесь жизненные истории заметно расходятся. Некоторые дети, кажется, никогда не утрачивают эгоцентризма первых лет жизни; жизнь полностью вращается вокруг их собственных интересов, как они их себе представляют. Других детей захватывает интероцептивный процесс расширения. Одни молодые люди остаются по существу инфантильными в своем эгоизме, а другие соединяют развивающееся осознание своего эго с интересами, далеко выходящими за их гедонистические требования.
Скорее всего - это происходит от того, что индивиды обладают разным диапазоном ценностей. Все эти ценности возникли в начале жизни из первоначальной аффилиативной ориентации, затем направление их развития изменил ранний эгоизм, и в конце концов они кристаллизовались в форме узких или широких чувств, более или менее социализированных.
Гоббс не совсем ошибался -у большинства смертных есть тщеславие, гордость и ненасытный эгоизм, даже при наличии социализированной структуры ценностей. Люди хотят близких связей, но таких, которые поддерживают их собственную самооценку. Лишь немногие достигают такой святости или смирения, чтобы поддерживать дружеское внимание к тем, кто ущемляет их самолюбие.
В то же самое время формируются мириады паттернов и мириады комбинаций эгоизма и альтруизма. По-настоящему зрелый человек обладает широким диапазоном социализированных интересов; и его альтруистические чувства, какими бы они ни были, являются не менее подлинными компонентами его природы, чем его более узкие области гордыни и эгоизма.
Хотя любящее внимание редко способно сохраниться, когда задето самоуважение, все же иногда оно это выдерживает. Прощение, хотя оно, несомненно, менее распространено, чем возмущение, может следовать за оскорблением эго, и предшествующая любовь не ослабевает. Спокойная и высокоразвитая личность может прощать, даже когда о прощении не просят. Некоторые личности могут также проводить различие между поступком и тем, кто поступил, ненавидеть зло, с истинным уважением относясь к его виновнику. Обычно эти добродетели милосердия вырастают только из религиозной по сути философии жизни, развиваются до высокой степени и становятся функционально автономными внутри личности.
Сформировавшаяся таким образом автономия чувств представляет собой подлинную трансформацию гордого, настойчивого эго, столь характерного для личности в раннем подростковом возрасте. Но святые среди нас редки.
Почему в нашем обществе сегодня преобладают предубеждения и склонность к ограничению аффилиативного круга?
Ответ на этот вопрос имеет некоторое отношение к принципу наименьшего усилия. Негативный взгляд на других людей обеспечивает некоторую экономию сил.
Если я отвергаю иностранцев как категорию, они не должны меня волновать, за исключением заботы о том, чтобы удерживать их подальше от моей страны.
Далее, если я могу на всех негров навесить ярлык представителей низшей и неприятной расы, я с комфортом избавлюсь от десятой части моих сограждан.
Если я могу поместить католиков в другую категорию и отвергнуть их всем скопом, моя жизнь еще более упростится.
Урезая дальше, я отсекаю евреев, демократов и членов профсоюзов.
Что касается специалистов, профессоров и реформаторов, их легко изгнать вместе с другими «коммунистами».
Вскоре мало кто будет волновать меня, за исключением моей собственной группы в Пригородных Холмах, — и я смогу на досуге приняться за уничтожение ее членов посредством сплетен.
Возможно, я буду так поступать в зависимости от степени эмоциональной депривации в моей собственной жизни.
То, что этот легко доступный стиль «исключения» чрезвычайно популярен, показывают не только недавние исследования распространения предубеждений, но и поразительно высокая корреляция между разными формами предубеждений, человек, настроенный против негров, настроен обычно и против евреев, и против профсоюзов, и против иностранцев. И наоборот, если самоуважение человека и отношение его к другим связаны, он, вероятно, будет настроен дружески к членам других групп.
Быть может, более всего препятствует улучшению человеческих отношений та изумительная легкость, с которой человеческий разум создает категории.
Категоризация групп людей — простой, социально санкционированный способ сортировки собственных эмоций и интеграции собственного поведения. Процесс этот бывает особенно ясно очерчен в военное время.
Беспристрастные высказывания в адрес врага в период конфликта рассматриваются как измена или, по меньшей мере, как слабость, а на критику своей собственной стороны наложено табу. От нас ожидается резкое разделение чувств между институциализированными друзьями и институциализированными врагами. Внешней группе мы приписываем все пороки, все злобные намерения, все зверства; внутренней группе принадлежат все добродетели. Благодаря этому простому средству внутренняя группа процветает, и наши жизни экономно организуются.
Юная (как и более старшая) авторитарная личность — та, что ощущает неуверенность и угрозу себе, вследствие чего она создает маленькие островки самоуважения. Формируется умственная иерархия, в которой большинство групп расположено ниже нашей собственной.
Человеческие взаимоотношения рассматриваются главным образом на языке власти, а не любви. Высоко ценятся установленные гарантии. Важен патриотизм, а также церковь, женские организации и любая другая установленная внутренняя группа. Многое происходящее вне этого круга кажется чуждым и угрожающим.
(!) Любая двусмысленность или неопределенность вызывает беспокойство, а демократия полна неопределенных ситуаций.
Исключающая личность хочет, чтобы ее категории были стабильными и ясными, верит, что «есть только один правильный способ действий», ее ум ригиден. Такой человек не станет расширять свой круг аффилиации. Вследствие этого он подозрителен и враждебен.
Каковы шансы расширения диапазона аффилиативных чувств в рамках демократии?
Есть две противоположных точки зрения. Э. М. Форстер в 1938 году писал: «Два приветственных слова в пользу демократии во-первых, потому что она признает разнообразие, и, во-вторых, потому что разрешает критику. Двух приветственных слов вполне достаточно, нет повода для третьего. Только Любовь, Возлюбленная Республика, заслуживает его».
Прямо противоположную точку зрения можно обнаружить в заключительной фразе исследовательского отчета 1950 года «Авторитарная личность»: «Если страх и деструктивность являются главными эмоциональными источниками фашизма, то эрос главным образом принадлежит демократии».
Если не обращать внимания на слишком узкое использование понятия эрос, кажется очевидным, что при демократии шансы людей на расширение своих аффилиативных отношений выше, чем где-либо еще.
Однако прав и Форстер, говоря, что хотя демократия и разрешает разнообразие и критику, у нее нет методов высвобождения потенциала любви в человеческих взаимоотношениях. История не свидетельствует, что это когда-либо происходит без посторонней помощи. Даже организованной религии сегодня, похоже, требуется техническая помощь.
Во-первых. В природе человеческой жизни заложено стремление к аффилиации и любви, при условии, что такие привязанности не угрожают чувству личной безопасности и самоуважения. Существует и любовь, порождающая прощение, но реже.
Во-вторых. Когда предложение аффилиации отвергается или наносится урон самоуважению, обычно развивается вторичная враждебность. Эта враждебность часто смещается на иррелевантных «врагов».
В-третьих. Действие и аффилиативных, и враждебных мотивов адекватно рассматривать не как проявление инстинктов, а как выражение усвоенной структуры чувств индивида. У каждого человека благодаря обстоятельствам и с помощью тренировки развивается исключающий, включающий или смешанный стиль жизни, который определяет его отношения с людьми.
В-четвертых. В исключающем стиле жизни — в структуре чувств, выстроенной вокруг узкого ограниченного понятия собственного интереса и маленького «безопасного островка» аффилиации — заложена некоторая экономия. Однако человеку, который собственную целостность видит только в противостоянии другим людям, который чувствует себя в безопасности, только подрывая безопасность других, вряд ли можно приписать значительную цель или целостность личности.
В-пятых. Ни в природе человека, ни в природе научения нет внутренних ограничений, вследствие которых самоуважение можно было бы сохранить только ведя исключающий стиль жизни. Личная целостность полностью совместима с широким кругом аффилиации.
Для осуществления этих принципов в действии мы должны максимизировать ситуации, в которых индивид (ребенок или взрослый) может участвовать полностью и на равных в проектах, представляющих общий интерес для него и его партнеров. Так мы реализуем аффилиацию, сохраним самоуважение и уменьшим враждебность.
Когда бы ни применялась эта формула, она ведет к улучшению человеческих отношений дома, в школе, на производстве и в стране — в том числе между группами «соперников», живущих на двух берегах одного потока жизни.
the End
Насколько я сама понимаю, аффилиативные потребности - это третий уровень человеческих потребностей по Маслоу.
Но получается что, начиная с раннего детства, родители учат ребёнка ограничивать свои дружескими чувства узким кругом людей. Иногда в целях безопасности, а иногда провоцируя у ребёнка необходимость защищаться даже от них самих. Так?
В статье не написано, но всё таки - каковы методы высвобождения потенциала любви в человеческих отношениях? Если с раннего детства человек учится себя ограничивать в любви?
Но получается что, начиная с раннего детства, родители учат ребёнка ограничивать свои дружескими чувства узким кругом людей. Иногда в целях безопасности, а иногда провоцируя у ребёнка необходимость защищаться даже от них самих. Так?
Видимо, именно так. Очень похоже на попытки защитить ребенка от негативного опыта в собственных переживаниях.
Кстати, неоднозначный вопрос: пытаться встроить в карту мира ребенка собственные знания в виде установок или дать ребенку возможность наработать собственный опыт социальных взаимодействий и помочь ему сориентироваться в этом...?
В статье не написано, но всё таки - каковы методы высвобождения потенциала любви в человеческих отношениях? Если с раннего детства человек учится себя ограничивать в любви?
Мне думается, что самому(самостоятельно) человеку сделать это сложно. Нужна внешняя и желательно квалифицированная помощь. В моем случае очень помогает метод цикличных вопросов, который применяет ко мне моя подруга. Он позволяет очень быстро разделить мои внутренние установки от установок, навязанных извне. И таким образом у меня получается быстро сориентироваться в ограничениях в моей матрице. То есть отделиться от влияния наносного. Довольно быстро формируется устойчивое самоопределение. Как правило, в течение суток.
Работает на vBulletin® версия 3.8.9 Beta 3. Copyright ©2000-2024, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot